Валенки
Я шла по заснеженному парку. Холод забирался под драную фуфайку, ломал кости. Меня знобило. Шаг за шагом, пошатываясь и сжав зубы, брела вперёд. Старая шапка грела плохо, но Палыч отдал мне её, заботясь. Хороший дед, этот Палыч. И Васёк добрый. Только дурной сверх меры. Вот вчера он украл из магазина валенки, а продать не смог. Кому же такие надо: маленькие и всё в бусинах и вышивке. Денег не раздобыли, поэтому впервые за полгода я уснула трезвая.
Пробуждение мне не понравилось. Раскалывалась голова, во рту будто кошки ссали и тараканы срали. Но хуже похмелья было совсем другое. Воспоминания. Я вспомнила, какой была моя жизнь "до".
Неплохой менеджер, трудяга, работа-дом извечный однообразный маршрут. Мне было тридцать девять, когда родителей не стало. Они как-то раз и друг за другом. Сломалась. Сломалась после их ухода, без поддержки. Замуж я так и не вышла, детей не нагуляла, а брат с семьёй жили отдельно.
Не помню в какой момент села на стакан. Кажется, в тот вечер просто очень устала и зашла в магазин. Кажется, то вино мне показалось вкусным. Не уверена. Потом понеслось: я закладывалась едва ли не каждый день, работать с похмелья стала хуже. Дошло до того, что в один прекрасный день меня просто уволили.
Остановиться уже не смогла. Пропила всё, что могла продать или заложить. Семья — её остатки — отвернулись. Друзья пытались бороться со мной, но в конце концов и они ушли, бросив попытки вытащить из дерьма под названием "алкоголизм". Характер ведь мой был славен завидным упрямством.
Мне нравилось состояние забытья и пьяного тумана. Всё казалось лёгким и незначительным. Проблемы словно по взмаху волшебной палочки куда-то исчезали. Не нужно было переживать ни о чём, кроме того, чтобы не заканчивалась выпивка. Нет, компаний шумных я не водила. Пила в одиночестве, захлёбываясь сперва горечью, а потом проводя дни в отуплении. Пока…
Квартиры я тоже лишилась, оказавшись на улице. И вот там я быстро нашла тех, кто был готов поделиться чернилом или водярой. Мне стало наплевать, что я поглощаю. Лишь бы забыться, лишь бы обратно в желанный туман. За полгода я упала на самое дно, но было наплевать. Просто наплевать.
Остановилась у скамейки. Нельзя садиться. Нельзя. Если сейчас присяду, то начну сомневаться. Мне и так страшно, что я решилась. Чуть передохнула и продолжила свой путь. Дышать становилось тяжело, физическая нагрузка причиняла боль, но лишь бы не сдаться. Не сдаться. Всего два дворика осталось. Немного.
Снег скрипел под валенками. Теми самыми, которые отдал мне Васёк. Палыч пожелал удачи. Я поверила. Поверила, что смогу вырваться из этого замкнутого круга. Эти двое были моими единственными друзьями последние два месяца. Не дали совсем подохнуть, отбили можно сказать у другой компании бомжей. В сердце теплилась благодарность. И моя цель была так близка, просто протянуть руку и набрать почти забытый код домофона. С третьей попытки, ведь руки тряслись.
В подъезде было тепло, и я позволила себе на минутку опереться спиной о стену. Одышка меня точно добьёт, как и цирроз печени, который скорее всего уже появился. Не знаю. Не думала об этом. Вот двенадцать ступеней. Спустившийся лифт. Нажала на кнопку нужного этажа с потёртой белой цифрой на чёрном фоне. Такая жуткая вонь заставляет голову кружиться, а потом приходит осознание: этот запах исходит от меня.
Проснулся запоздалый стыд. Как я вот так? Что я скажу? Что мне делать? Двери лифта распахнулись и пришлось сделать шаг вперёд. Страшно. Как же было страшно поднять руку и надавить на дверной звонок. Услышала звук и тут же отдернула пальцы, замерев, сжав рукой полы фуфайки до побелевших костяшек. Щелчок открываемой двери почти лишил меня сознания.
На пороге стояла она: мать моих племянников. Жена моего брата. Её губы презрительно скривились.
— Зачем пришла? Денег не дам, — было больно, но я заслужила такую реакцию.
— Я не за деньгами, - пробормотала, облизав пересохшие губы. — Я хочу вернуться. Хочу снова стать собой, — слова давались с трудом.
— Ты не станешь собой. Никогда. Сама виновата. А теперь пришла клянчить подачки? Не будет этого. Убирайся, — невестка говорила жёстко, раздавая слова как пощёчины.
— Пожалуйста, дай поговорить с братом, — я упала на колени. — Умоляю тебя.
Родственница лишь отшатнулась на шаг, как от прокажённой:
— Его нет. Убирайся и не приходи больше. Лучше, если ты сдохнешь где-нибудь в подворотне. Ничтожество.
Дверь захлопнулась. Моя последняя надежда на руку помощи, чтобы подняться, пропала. Как вышла на улицу — не помню. Не помнила, как переходила дорогу, как брела, как села в парке на ту саму скамейку, у которой останавливалась. Какая ирония. Вздохнула. Снова одна. На помощь рассчитывать не могла. Но и возвращаться к алкоголю отчего-то уже не хотелось. Хотелось что-то исправить, доказать, что я не совсем пропащая.
Где-то в соседнем районе был приют. Я точно помнила — один раз меня подобрали и не дали замёрзнуть насмерть. Нужно идти. Идти. “Там мне помогут”, билась в голове мысль. Мне ведь только нужно было бы поесть и помыться. Я могла бы найти работу. Любую, куда взяли бы. Снова встать на ноги, найти жильё. Жить, а не существовать.
Воодушевлённая этими трезвыми мыслями, я встала и пошла. Денег на транспорт нет конечно же, да и ходу-то всего часа два от силы было, если мимо старого неработающего завода сократить. Снег хрустел, но уже не так обречённо. А вон и знакомый перекрёсток за которым находился приют. Уже совсем близко.
Внезапная боль в затылке заставила пошатнуться и упасть вперёд на колени. Кто-то ударил меня по голове. Следующий удар был почти таким же сильным. Я лежала на снегу, не понимая, как так могло произойти. Только слышала два незнакомых грубых голоса и чувствовала, как с ног стаскивают валенки — единственную мою ценность. Веки были тяжёлыми, боль не давала осознать толком произошедшее. Когда глаза закрылись, последней мыслью было сожаление. Сожаление, что всё вышло именно так.