Ветер

- Вам, плохо, девушка?

Мне так не хотелось открывать глаза, я все свернулась внутрь, была там, где от касаний ветра начинал бить источник, обещающий такие масштабные удовольствия, такие утонченные прелести, что не хватало сил отвлечься от этой телесной магии.

Передо мной была старуха, она старалась поймать мой взгляд, видимо, понимая, что я нахожусь в иной реальности и с трудом различаю ее.

- Плохо? – Я скорее задала этот вопрос себе, подходит ли это слово под мое состояние. Что должна чувствовать женщина, когда ее трахает ветер – хорошо это или плохо?

Но она решила, что мой ответ это утверждение и, вцепившись в руку, поволокла к лавочке. Я еще некоторое время чувствовала его прикосновения, упругость его воздушного тела удавом, скользившим у меня между ног, но вспугнутый непрошеным вторжением он соскочил с моих ожиданий.

- Деточка, деточка. Ты присядь, вот тут, посиди, посиди… - маленькая старушонка суетилась возле меня, она то хватала мою руку, то отпускала ее. Она думала, что спасает меня от мук смерти, тогда как лишила меня райских наслаждений. Я, наконец, различила её глаза – они напоминали лягушачью икру, черные точки в дрожащей студенистой слизи. Ненавижу!

Я оттолкнула ее и побежала по улице, туда, куда убежал мой любовник. Наши шаги отмечала сухая кленовая листва, потрескивающая под моими ногами и порхающая под его поступью. Разница в природе тел была невыносима для меня. Я не была толстой, совсем нет, но даже если довела бы себя до анорексии, я бы ни на каплю не приблизилась к его невесомости. Он набирал плотность, когда лез мне в трусы, касался губ и растворялся, стоило мне руками начать ловить его.

Настоящие мужчины пугают меня своей грубой массивностью, тяжелой поступью потных слонов. Разве можно сравнить их ухаживания с прикосновениями ветра. С его переходами от паутинных касаний, до шлепков и даже ударов. Это такой утонченный любовник!

Но, к сожалению, я не могу влиять на него, так как могла бы влиять на обычных мужчин. Он слишком независим. У меня в арсенале, только одно средство – я одеваю самую короткую юбку и выхожу в самые ветреные места. Может меня и замечал кто-нибудь в таком виде, но никто не знал, что я встречаюсь с любовником. И мы не просто обнимаемся с ним, мы заходим совсем далеко.

Он врывается в меня с силой пылесоса, только наоборот. Я даже представлю иногда его в таком виде – я сплю с пылесосом. А как мне представить его? Он изменчив и мое воображение само наделяет той плотью, которая мне ближе сейчас; принцы, карлики, птицы, кони, пылесосы и даже жуки скарабеи.

Оставив во мне свое ветреное семя, он чуть ослабляет свою страсть, а потом уходит отдыхать. Чаще всего я слышу его вздохи в шорохе листвы или шуме ветвей деревьев – любимое его место. Но, иногда, он изнуренный моим желанием, падает сразу в траву, у самых ног и я слышу, как его дыхание шевелит опавшие листья. Мой милый мальчик в таком беспомощном виде особенно близок мне.

Но все прошло. Я даже не знаю, что было причиной разрыва. Его часто очень трудно понять, речь его так невнятна и порывиста. Ожидание его было мучительно. Не помогали и самые короткие юбки и даже более откровенные приемы.

Сначала я проклинала его, обещала закрыть ему все входы. Потом умоляла. Я завидовала даже воронам, которых в полете ветер подбрасывал и даже опрокидывал, мне виделась в этом утонченная и недосягаемая сексуальная игра. Ненависть к этим серым шлюхам грызла мое сердце. Что мне было делать? Он любит тех, кто имеет крылья. У меня же были ляжки и задница, теперь, видимо, это совсем не в его вкусе.

Хотелось потерять человеческий облик. Ночами я летала, видела вереницы огней вдоль городских улиц, мечущийся свет автомобильных фар. На дереве, возле подземного перехода он находил меня и насиловал, порывисто дыша и ломая сучки. Испуганная парочка опасливо пыталась разглядеть нас в ветвях. Во сне я была равна в могуществе с ветром. Но утром все тело ныло от всего несовершенного, что непременно желало сделаться событием.

Мне как-то пришла в голову мысль, каков бы был наш ребенок? Это, конечно, нелепо, но все же. Ветер, вскормленный моей маткой, извергся бы воющим ураганом во время родов. Так? Но потом он питался бы моим молоком, кружил слабыми порывами вокруг, с годами набираясь сил и свирепости. Моя ручная буря, злая ко всем и послушная мне, вечная женская мечта.

Так шло время, нужно было что-то менять, чем-то заместить эту вечную боль. Мне показалось, что живой мужчина снимет с меня бремя ожидания. Хотя я не знала толком как вести себя с его мясной плотью. Я привыкла к легкой неуловимости ветра.

Я всегда скрывала от мужчин свою женскую силу, не хотела делить ее с кем-то еще кроме своего любимого. Но, сейчас, как только мысли о том, что такое возможно с меня слетела завеса холодности.

Он был полной противоположностью моего суженного. Тяжелый как бык, неловкий как хряк, но он считал это достоинством.

Машина его напоминала мне черный полированный гроб; сверкающая сталь ручек, бамперов и молдингов – похоронная фурнитура. Мне надо было делать над собой усилие, чтобы рискнуть влезть в это некрофильское чрево с покровом из вечных сумерек, порожденных тонированными стеклами.

Нравился ли он мне? Совсем нет, его предметность, грубая физическая очевидность отталкивала меня. Татуировки, которые, он считал признаком брутального романтизма, вызывали у меня ощущение плесени захватившей тело. А говорил он так, как бы-то давился и отплевывался камнями. Но именно поэтому я выбрала его.

- Ты, это, как его, ну… это…

Я, набравшись терпения, выжидала, когда он обкатает мысль в своей голове.

- Баран, куда прет! – его постоянно отвлекала дорога, он казался себе скрытым автомобильным божком, знающий истинные причины и правила дорожных перемещений и раздающий приговоры направо и налево. Это так увлекало его, что он забывал про мое существование, начинал материться.

Мне хотелось только испробовать близость с ним, общение не входило в мои планы, но приходилось терпеть издержки производства.

- Ты мне нравишься. Ты это - красивая.

Было видно, что он стесняется, что говорить не умеет, но не знает, как перейти к делу. Его робость, прикрытая хамством, меня чем-то тронула, я видела, что нравлюсь ему.

- Поехали… - я решила взять быка за рога и предложила все сама. Он засопел, напрягся.

- Поехали – сказал, он так сдавлено, будто очередной камень застрял в его горле. Рванул с места так, что меня откинуло на сиденье.

- У меня эта, мама… внуков хочет.

- А у ветра могут быть внуки? И вообще к чему он это сказал?- подумала я.

Мы приехали в какой-то тупик; лес, забор, разрушающиеся автомобили. По железному ограждению тянулись лишенные смысла надписи – граффити. Просто набор букв, причем почему-то латинских, странный привет от той культуры, которую русские старательно копируют подглядывая из-за того же забора. Я задумалась, кто эти подзаборные художники, тратящие силы и средства на эти раскраски, без всякой надежды быть увиденными, оцененными. Простые ребята бескорыстно пытаются чуть приукрасить мир глухих стен и заборов или сумасшедшие, навязчиво заявляющие о себе, чертят пустые надписи как следы своего пребывания на земле? Мне все же понравилось сочетание молчаливого соснового леса проросшего сквозь руины человеческого пребывания на земле.

Ухажер мой, суетился, тяжело дышал, ворочался в кожаном автомобильном кресле. В его лице привлекла удивительная материальность, избыточность. Казалось, что-то распирает его изнутри; губы лоснились как срез соленой семги, щеки вздулись тыквенной мощью, только маленький нос аккуратной редисочкой притаился в корзине с крупными продуктами для обеда. Словом, чистый Арчимбольдо. И мне так захотелось сравнить неуловимую легкость моего ветреного любовника с тяжелой мясистостью человека. Получу ли я хоть какое-то наслаждение, позволит ли оно хоть на секунду забыться?

От нетерпения я дрожала. Он запутался в своем ремне, я помогла ему спустить брюки. Что-то напугало его, он вдруг как-то затих, притаился, но все же не мог сопротивляться моему желанию, я вела его за собой как быка за кольцо в носу.

Тело его, огромное, источало собственные запахи и тепло. Ветер тоже ими обладал, но сам он был нейтрален, безлик, для него все было чужими предметами для забавы.

Сначала он никак не мог расслабиться, пытался привстать, но я укладывала его. Мне было неудобно, я ударялась головой об руль. Двигатель тихонько стучал отрегулированным механическим сердцем.

Постепенно его мужская сила стала обретать уверенность. Мой рот наполнился. Это возбудило меня. Ветер не давал мне таких устойчивых ощущений. Твердая упругая плоть вторгалась в меня, я удерживала ее губами. Я впервые почувствовала собственность, обладание своим наслаждением, а не вечную погоню за призраком. Осознание силы, жадность к этому живому материальному телу захватило меня. Захотелось невозможного обладания, высшего обладания, поглощения предмета страсти. Сознание полностью подчинилось чувству.

Я двигалась так, словно хотела проглотить его, взять внутрь, как удав поглощает толстого капибара. В какой-то момент я начала давиться и поняла, что не змея и не могу проглотить его целиком. Тут вспомнила о зубах. С наслаждением я сжала челюсти и резко, по-волчьи, рванула головой.

Мой рот переполнился кровью, а он словно подавился внезапно окаменевшим криком; издал свистящий звук ниппеля пропускающего воздух. Заколотил раскинутыми руками как кит, выброшенный на берег - бессмысленно и по привычке бьет огромными ластами по песку.

На улице вдруг усилился ветер. Он колотил в стекло машины, швырялся листьями, пытаясь прорвать внутрь, я поняла - он вернулся, зовет меня. Но я не спешила открывать окно навстречу своему суженному, я хотела еще секунду поглядеть на то, что осталось от моей жизни с людьми