Всё,что не съедает нас...

Один. Он упал. Горошина, брошенная в банку с растительным маслом; слетевшая на тротуар зимней ночью, невесть откуда взявшаяся, одинокая снежинка; дохлая гуппёшка, опускающаяся мимо колышущихся водорослей на дно аквариума (если вы до сих пор думаете, будто дохлые рыбы всплывают кверху брюхом, вы никогда не видели мёртвых гуппи и не пытались стеклянной трубочкой, зажатой наверху пальцем, нащупать их между камней на дне, чтобы потом поднять с пузырьком воздуха крошечные, с полспички, тела к тем телам, которых вы себе представляете, услышав слова «дохлая рыба», плавающим вверх животами на поверхности воды, чтобы затем низвергнуть и те, и другие в пропасть небытия) – падают не так. Он просто плюхнулся к моим ногам и остался лежать недвижим…

Два. Я несмело дотронулась до него. Он был ещё тёплый. При виде его на ум приходили длиннорогие техасские быки с запрокинутыми головами, с изломленной шеей; глаза их открыты, смотрят в небо, не видят облаков. Я тряхнула головой, отгоняя нелепое наваждение, и прижалась к его груди, пытаясь услышать сердцебиение. Тишина…

Три. Белые молочные реки, текущее среди покрытых зелёной травой жёлтых берегов. Молоко сворачивается, густеет. Сочится молоко из вымени огромной коровы. Сочится, густея, кровь из его ран.

Четыре. Женские руки. Лицо, склоняющееся над упавшим. Не моё. Успеваю обнять, вцепиться из последних сил, мы устремляемся вверх.

Пять. Сработало правило пяти секунд. Поднятое в течение пяти секунд упавшим не считается.

Официантка отряхивает бутерброд от пыли и возвращает на поднос. Вместе со мной. Я держу его крепко. У тараканов тоже есть правило пяти секунд. Всё, что не съедает нас в течение… Ну, вы поняли. Здравствуй, еда.