Прыжок

Самым страшным моментом, который я помню в сознательной жизни, было падение. Из люка самолёта, с высоты шестисот метров…

И нет, это не сон или фантазия. Это самая настоящая реальность. Но начнём сначала.

Однажды, году в две тысячи восьмом, решили мы прыгнуть с парашютами. Просто так, сидя за кружечкой пива, разговорились с друзьями и пришла такая мысль. Разумеется, поговорили и забыли.

Но в две тысячи тринадцатом всё изменилось.

Навели справки, позвонили на ближайшие аэродромы, где такое было возможно, и поехали на один из них. Девяносто километров, между прочим! Но душа просила.

Аэродром оказался частным, с развитой инфраструктурой: кафешка, танцплощадка, минигостиница номеров на шесть (рядом даже был палаточный городок для любителей высоты – это мы узнали позже). Нас собрали на инструктаж, взяли денег и подпись об отказе от претензий (!). Потом меня спросили : «Ты дебил? А если бы что-то случилось?»

Но не суть. Всю команду, человек пятнадцать, отвели в большущую палатку, где нас ждал инструктор. Молодой парень лет двадцати пяти, с пофигистическим выражением лица и некоторой неторопливостью в движениях. Позже он объяснил, почему. Оказывается, три дня назад было второе августа. Да, день ВДВ. А поэтому этот наш инструктор лёг спать всего пару часов назад, потратив трое суток на празднование.

«Да и торопиться некуда. Ветер сильный, наверняка вы сегодня не прыгнете».

Он разложил на полу учебный парашют в полный размер и начал неторопливо объяснять его устройство, принцип работы, складывания и «выдергивания кольца». С комментариями, отступлениями и перекурами. Ему и так пришлось нелегко, а в палатке была довольно серьёзная жара. Начало августа, как-никак.

Спустя пару часов мы выбрались из палатки. Ветер действительно был сильный, и нас действительно не пустили. «Перворазники», как нас обзывали более опытные прыгуны. Те, кто поопытней, складывали свои парашюты и грузились на посадку. Поднимались на три-четыре тысячи и сигали вниз. Нас же ждало только падение с шестисот метров, с автоматическим раскрытием купола.

После обеда решили, что сегодня ждать уже нечего, и отправились домой. Деньги, кстати, не вернули, сказал, что прыгнете в следующий раз.

И действительно, через пару недель мы опять были на аэродроме. Праздники закончились, и теперь нас инструктировал бравый, чуть полноватый дядечка с усиками и суровым выражением лица. Ещё раз прослушали все наставления, потренировались в подвесных системах, попрыгали в песочек с тумбочки.

Этим моментом нас неоднократно пугали. Если в момент приземления неправильно поставить ноги, то их запросто можно сломать. Рассказали про одну даму, которая умудрилась повредить обе конечности за раз. А потому мы, на полном серьёзе, тренировались приземляться в кучу с песком.

И, наконец, всё свершилось. Раздали парашюты, подогнали ремни, и в полном обмундировании повели на борт. Старый жёлтый «кукурузник» загудел, выруливая на взлётную полову, потом поднялся в воздух и начал набирать высоту.

Тут я понял, что уже не очень хочу. И по глазам сидевшей рядом дюжины человек прочитал схожие чувства. Но заднего хода уже не было.

Мы все в связке. Выпадаем по одному, каждые пять секунд. Ремень, закреплённый под потолком салона, вытягивает парашют, и купол раскрывается. Нам нужно лишь правильно держать руки, чтобы их не затянуло в стропы, и считать до пяти.

А если кто-то откажется прыгать, он прервёт очередь и следующие за ним не смогут совершить это действо. Зона выброски всего тридцать секунд, а потом самолёт идёт на следующий круг, и так пока совсем никого не останется.

В кабине прогудела сирена. Не та, что «воздушная оборона», а другая. Мерзкая, противная, она вгрызалась в мозги, сопровождая своё гудение загоревшейся красной лампой.

«Готовьс!»

Когда подошла моя очередь, время остановилось. Как же это было просто – шагнуть с края стоящего на земле самолёта на бетонную поверхность аэродрома. И каково сейчас – когда внизу только маленькие деревья и тонкие линии просёлочной дороги. Ветром задувает в уши и глаза, и ты почти ничего не слышишь. Левая нога стоит на краю, и остаётся сделать лишь шаг.

А со спины раздаётся окрик инструктора: «Пошёл!». И ты пошёл…

Дальше время растянулось ещё сильнее, адреналин ударил по ушам, восприятие обострилось.

«Когда вы прыгнете, начинайте считать до трёх. Тысяча один, тысяча два, тысяча три… Не просто «раз-два-три-четыре», а именно с тысячей. Иначе время пролетит скороговоркой и будет неправильным. Наступает «тысяча три» - в этот момент вы уже должны быть под куполом. Если этого не происходит, дёргаете запасной парашют. На «тысячу пять» кольцо запаски должно быть выдернуто и выброшено в сторону».

При прыжке руки всегда на груди, крест-накрест. Правая рука – на кольце запасного парашюта. Левая – на ноже-стропорезе. Это на крайний случай, когда шёлковые нити строп запутываются и их нужно обрезать, чтобы не помешать выбросу запаски.

Я досчитал до «тысячи три». Поднимаю голову и вместо спасительного купола вижу перепутанную лапшу из строп.

Запаску я дёрнуть не успел. Обрезать стропы – тем более. Время свободного падения была бы около одиннадцати секунд, и эти цифры нам никто не озвучивал. Так что стропорез – это больше дань техническим требованиям. Польза от них ощутима лишь на солидной высоте. А для меня – просто иллюзия безопасности.

Но между «тысячей четыре» и «тысячей пять» всё-таки случился рывок, и меня сильно дёрнуло за ремни. Купол раскрылся, оставалось только спуститься.

Я крутился по разным сторонам, благо парашют был управляемым. Смотрел на леса и поля в округе, на свои болтающиеся ноги и крохотные фигурки людей на земле. Только спустя минуту спуска я понял, что это именно мне орут в мегафон: «Третий, поверни против ветра!»

Да, посадка прошла удачно, парашют быстро загасил и собрал. Нас собрали на грузовике и отвезли на базу, где выдали удостоверения парашютиста с отметкой о высоте.

Потом была дорога домой и празднование. Что мы смогли, что осмелились и вернулись живыми и невредимыми!