Бескрылая месть

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Андрей Ваон
Бескрылая месть
Аннотация:
Старое с Квазара с конкурса по гримдарку. Там гримдарком признано не было, тем не менее, старательно наполнено мерзостью.
Текст:

Обкрыленец рухнул за Городом, и никто кроме Евграфия этого падения не видел. Вот только Жирный... Он всегда рядом, чёрт бы его побрал.

- Жирный, прекрати за мной таскаться. Я тебя, Жирный, на свечки пущу. – Евграфий ткнул жёсткой ладонью подельника в круглый бок.

Тот ойкнул.

- Ох, зазнался ты, Граф, ох, зазнался, - пробормотал после ойкания.

Евграфий нервно дёрнул тонкой бровью на это замечание. Он весь был тонким, от голых грязных щиколоток до выпирающих из-под штопанной рубахи ключиц. Кожаный доспех топорщился наростами на его длинном теле. В Городе их так и звали: Длинный и Жирный. Только Евграфия звали за глаза, потому что за такое погоняло он без лишних слов совал перо под рёбра. Руки у Евграфия были очень быстрыми.

Раньше он ходил всегда один. Пока однажды не спас зачем-то Жирного от верной смерти. Тот прилип. Надоедал нудными проповедями, Евграфий раздражённо отвечал что-то вроде этого, про свечки, но не прогонял.

За Городом через свалку начинался Дикий Лес, горожане ходить туда не любили – поговаривали, что крылатые утаскивают оттуда всякого, кто заблудится. Поэтому и караулил свой час Евграфий тут, на Окраине.

Окраина топорщилась ржавыми заборами и мусорными кучами. Щербатые мостовые здесь превращались в ухабистые грунтовки. Над Городом желтело в вечных сумерках грязное марево бурливой жизни, но здесь всё замерло в зыбкой тишине.

- Тут, наверное, крысы, - сказал Жирный.

- И бешеные псы, - добавил Евграфий злорадно.

Где этот чёртов обкрыленец. Они рыскали уже битых три часа по этим буеракам, Жирный давно устал и беспрестанно ныл, а место падения никак не находилось. Такая удача – заметить обкрыленца, чтобы никто больше не видел и… не найти?

- Ну уж нет, - буркнул Евграфий.

- Знаю я, почему ты такой злой, - сразу отреагировал Жирный. – Не жрёшь ни хрена и бабу себе дурную нашёл. Вот тебе и неймётся.

Евграфий отмахнулся. Он думал, что нет, никакая к чёрту не удача это, а долгий, нудный и тяжёлый труд – прислушиваться к внутреннему голосу, сиживать в засаде по краям Города, да ещё так, чтобы рядом никого (этот жирдяй вот только… а, пёс с ним) – и всё для того, чтобы засечь очередной сброс с Поднебесья.

- Слушай, Евграфий. Может, ну его к бесам, а? Наверное, и взять с него будет нечего.... - На разговоры у Жирного силы были, а вот бродить в поисках – уже почти нет.

Обшманать обкрыленца – кто ж откажется? Но если полдня хреначить по этим колдобинам, ломая ноги, то любое желание отпадёт.

- Вот он! – прошептал Евграфий, припадая на колено. – Присядь! – толкнул он Жирного. Тот опять ойкнул и упал на толстую задницу.

Среди груды кирпичей, в отсветах редких здесь фонарей валялся обкрыленец. Не так много на своём веку повидал их Евграфий, но сейчас он ясно понимал, перед ними не самый лучший образец.

Выкинутые из Поднебесья, бывшие уже крылатые, обычно были хоть и изгоями (изгоями там, у себя), но выглядели – дай боже. Мощные и высокие. С красивыми лицами. И свежими рваными ранами под лопатками. После падения чаще всего они выживали. Чтобы быть растерзанными толпой Города. Самых лучших иногда успевали забрать люди Мэра (поговаривали что его дочурка – извращенка, слабая на передок; что удовлетворить её не могут самые лучшие ё..ыри, а красавцы-обкрыленцы - вполне), но обычно набегала взбешённая толпа и от обкрыленца оставалось кровавое безжизненное месиво.

А этот – чуть выше его, Евграфия. Дохлый, кривой какой-то. И, похоже… старый?!

- Да какой это обкрыленец? – зашептал Жирный. – Старый пердун околел.

- А что упало тогда? – засомневался и Евграфий, чувствуя дикую досаду.

Считалось, что в Поднебесье живут вечно молодые и здоровые. А тут - седой, измождённый дед.

- Да показалось. Говорю ж – одичал ты совсем от своей дурной жизни.

Тут обкрыленец зашевелился. Рука Евграфия машинально легла на обрез за плечом, а вторая ухватилась за нож. Жирный проворно спрятался за ближайшую груду кирпичей.

Полуголый человек распрямился, перевернулся на бок. Стала видна его спина. А на ней – косые свежие порезы. С висящими по краям то ли кусками кожи, то ли мяса.

- Ну, поранился просто… - не сдавался Жирный.

- Ну да, ну да… - хмыкнул Евграфий и полез к обкрыленцу.

Рядом лежала и сумка – тела скидывали вместе с барахлом. Самое ценное, первое, за чем стремился народец к упавшим. Всякие диковинки, то, что можно толкануть на рынке или заховать у себя до лучших времён. А уж потом бить, пихать, терзать слабо сопротивляющуюся жертву. И особенно стервенели те, кому ничего не доставалось. Таких всегда было большинство.

Но Евграфий только мельком глянул на этот заплечный мешок: потёртая кожа, бронзовые замки, затёртые до блеска застёжки. Взвесил в руке, кинул Жирному. Тот схватил сумку и сразу стал в ней копаться.

- Падальщик ты распоследний, жирдяй, - фыркнул Евграфий и хотел ещё добавить пару слов, но обкрыленец зашевелился вновь. И опять рука Евграфия дёрнулась к ножу; Жирный дрыгнулся и на всякий случай отполз к знакомой уже куче.

- Ааа… жуки навозные, - пробормотал старик, приподнявшись на руках, поглядывая в сторону Евграфия и Жирного.

И сразу стало понятно, что хоть и не молод он, и не крупен, но всё же крепок неимоверно в сравнении даже с жилистым, молодым и натренированным Евграфием. Не стонал, не кряхтел он от боли - хотя и быстро рубцуются раны и срастаются кости у всех сброшенных, но упасть с неба с отрезанными крыльями, это не о камень споткнуться. А обкрыленец уселся, улыбаясь. И лишь иногда морщился, поёрзывая задом.

- Сам-то кто теперь, - скривил губу Евграфий, не убирая руку с ножа.

Обкрыленец сплюнул. То ли от боли, то ли от участи своей незавидной. Поднял тяжёлый взгляд, в котором угнездилась брезгливая насмешка.

- И что замер? Страх сковал члены? В одиночку – только штаны обмочить? – спросил Евграфия.

- Не боись, старик, не будет он тебя резать, - брякнул из своего укрытия осмелевший Жирный.

Удивлённо на него поглядели оба: и обкрыленец, и Евграфий.

- Жирный, завали, - осадил дружка Евграфий и повернулся обратно к обкрыленцу: – Но так-то жирдяй прав. Не трону. - Он похлопал по ручке ножа и опустил руку. - Ты мне живой нужен. Так что давай, подымайся, двигать надо. Заметят рано или поздно. И тогда уж я тебя не спасу. Порвут твоё драное тело на клочки.

Сказал и прислушался. Но по-прежнему лишь монотонно шумел Город. Евграфий успокоился.

- А мне что к толпе под ножи, что с тобой куда-то… томиться в вашем дерьме – один хрен, - ответил старик. – Так что хочешь режь, хочешь вали отсюда к чертям.

Такого Евграфий не ждал. Думал, как будет ломать; ломать, но не насмерть; как тащить тяжеленное тело, как отбивать у толпы… Но что надо будет уговаривать – об этом он даже и не думал. Заскакала опять мысль, утекло спокойствие, и отчего-то всплыло бледное и прекрасное лицо Урции.

- А баба если, а? – неожиданно предложил он. Неожиданно, в первую очередь, для себя. – Баба если ноги раздвинет?

Обкрыленец сидел, свесив голову на грудь, обреченный, безразличный. Сильные, жилистые руки лежали на коленях. Но тут поднял лицо, напрягся. В глаза загорелся дьявольский огонёк желания.

Попал, подумал Евграфий.

- Баба?

- Ну, не мужик же, - хихикнул Жирный, роящийся в суме.

- Цыц, круглый! – Обкрыленец поднялся, распрямился.

Тут ещё виднее стало, что не земной это пришибленный жизнью старец, а что сверху он, из Поднебесья, крылатого рода. Прямой, в бронзе словно отлитый. Только голова седая. Не зря говорят, что бить их нужно сразу, пока не очухались – потом не совладаешь.

Хотя этот не сопротивлялся.

- Я – Жирный, - набычился Жирный.

- Как скажешь, - усмехнулся обкрыленец. – Меня Корнеем можете звать, если понадобится. А, сдаётся мне, понадобится. – Он подошёл, вырвал из толстых рук Жирного свой мешок и отобрал всё награбленное. – А ты? – повернулся к Евграфию.

- Евграфий он, - пискнул Жирный, замерший в испуге.

Он и в толпе-то к упавшим никогда не лез – побаивался.

- Ну что, Евграфий, веди меня к красотуле своей. А то не ровен час распотрошат нас всех вместе. - Он собрал свои вещи и, примерившись, дёрнул за ворот крепкой рубахи Жирного. – Снимай.

Тот нервно дёрнулся и с мольбой посмотрел на Евграфия. Тот задумчиво глядел в сторону Города.

- Граф…. – проныл Жирный.

Евграфий повернулся к ним.

- Делай, что говорят. С его голой спиной мы далеко не уйдём.

Корней скривил улыбку и потянул рубаху Жирного на себя. Одёжка пришлась ему почти в пору. В плечах. А вот руки торчали почти по локоть. Жирный остался в исподнем и с дрожащими коленками.

- Сойдёт, - сказал Евграфий. – Пошли.

Они двинулись, осторожно лавируя в полутьме отсветов вялых фонарей Окраины. Сначала Жирный замыкал, потом пошёл рядом с обкрыленцем. Одному идти было скучно. А пристраиваться к Евграфию и оставлять за спиной старика – страшно.

- Чего за баба-то? Не знаешь? Нормальная? Конечно, и кривая сойдёт, ежели без крыльев-то. – Оживающий на глазах Корней становился всё болтливее.

Он без конца стрелял папиросы у Жирного, вскорости вычистив весь портсигар. Жирный поначалу обмирал от каждого его движения, но вскоре освоился и разговорился.

- Да хрен его разберёт, Графа нашего, чего у него там у на уме. Его даже бандиты и гвардейцы побаиваются. А так-то он парень видный, я бы на его месте девок гвоздил бы одну за другой. А он на этой… зарубился. Урция. Первая краса Города… - Взгляд Жирного замаслился, что не укрылось от Корнея.

- Первая? Манкая, выходит? – Огонёк в глазах его заполыхал с новой силой.

- Ещё какая… Сам Мэр к ней клинья подбивает, но она только Евграфия к себе и подпускает. А он – дурень, - понизив голос, откровенничал Жирный. – Не его всё ж размерчик, при всём уважении. И так всем кругом враг, а из-за Урции люди Мэра его давно ищут.

- А чего всем враг-то?

- Так лучший убивец в Городе он, Евгрфий-то. Тихо делает, не подкопаешься. Но работает только на себя. А самого не достать, пуля мимо летит, нож отводит будто кто-то...

- А ты, выходит, верный оруженосец? - ухмыльнулся Корней.

Шли тёмными проулками, подходя к центру Города. Становилось светлее. Евграфий, не оглядываясь, вёл их безлюдным путём.

- Мы напарники, - надулся Жирный.

- Ясен пень, напарники, - сплюнул Корней. – Значит, к главной красавице идём. Хоромы-то поди, царские?

- Да, там такой домина… Ей под стать, - мечтательно проговорил Жирный, а потом остановился. – С чего ты взял, что к ней?

- Ну, как же? Сам сказал, что других баб у него, - Корней ткнул пальцем в направлении предводителя, остановившегося перед перекрёстком, - нет.

Жирный нахмурился, подумал о чём-то и спросил:

- А тебя за что скинули?

Корней затянулся, выдул дым и кивнул.

- За то самое, ага. За баб.

Жирный кинулся догонять Евграфия. Всякий в округе знал, что крылатые - лютые в желании в смысле земных девок. И вот если даже среди них с перебором…

- Граф! Граф! – громко зашептал он.

- Заткнись! – шикнул на него Евграфий, не поворачиваясь.

Он выглядывал из-за угла.

Здесь уже Город наваливался громадинами тёмных зданий. Из труб шёл дым. В этой вечной осени людям хотелось тепла. У кого хватало деньжат, топили углём, а беднота перебивалась дровами. Из мрачного двора они смотрели на один из проспектов: светили тускло фонари, тряслись экипажи, сновал разный народец.

- Ты что его к… Урции ведёшь? – не смог удержаться в безмолвии Жирный.

Евграфий дрогнул длинной спиной.

- Ну ладно ты… ты, ясно, сволочь без сердца и всего остального… но она? Как ты её-то заставишь? – не мог уняться Жирный.

Евграфий обернулся с перекошенным лицом.

- Ты, Жирный, не видел, как бабы… все! Все без исключения перед обкрыленцами теряют волю… а я видел! Нет такой девки, чтоб устояла… даже перед таким… - он кивнул на приближающегося Корнея.

- А перед таким тем более… - прошептал Жирный.

- Что? – не расслышал Евграфий

Тут к ним подошёл Корней. Разговора он слышать не мог, но улыбался противно и плотоядно. Евграфий снова дёрнулся и шагнул за угол.

***

Урция вышла из клуба. Пропахшая сигарным дымом, чуть навеселе, она улыбалась. Вдохнула прохладный, отдающий смогом воздух. Сразу подскочил экипаж – тут их дежурили десятки.

- Отвали, - махнула она тонкой рукой в длинной перчатке. Хотелось пройтись.

Сегодня должен прийти этот оборванец. Она усмехнулась. То ли своему влечению, то ли контрасту, то ли тому, что ей так приятно уйти от этих толстосумов, каждый из которых раздевал её глазами, когда играли в карты, пили кофе и коктейли. Женщины были и другие, но её, Урцию вожделел каждый второй, если не все подряд. Противные жирные коты, лоснящиеся от безделья и похоти. И Урцию не смущало, что она плоть от плоти их крови, а бродяги вроде Евграфия – это другая каста. Их можно и нужно бить, сгонять в подвалы, на работы, чтобы этот вечно серый Город жил хоть как-то. А ведь про Евграфия поговаривали, что он убивец.

- Плевать, - хмыкнула Урция.

Сейчас её и этот слух будоражил и распалял. Она зашагала быстрее по мостовой, мерно цокая каблуками, как породистая лошадь.

- Урци, - окликнули её громким шёпотом. И она сразу узнала голос.

Так узнала, что не удержала томный вздох.

- Евграфик, милый, - она качнулась куда-то в тёмный проулок, откуда и раздался голос её полюбовника.

Он подхватил её стройное тело в тонком платье, меховая накидка защекотала ему нос. Урция, только почувствовав на себе крепкие руки, задышала часто и нежно.

- Да ты пьяная! – нахмурился Евграфий, отстраняя девушку и заглядывая ей в лицо.

Она показал пальчиками:

- Чуть-чуть. – И снова прильнула к его груди.

- Так даже лучше, наверное, - пробормотал Евграфий. – Урци, тут вот один человек…

- Человек? – Она посмотрела на него удивлённо. – Какой ещё человек, милый? Побежали скорее домой! - Она потянула его за руку.

Евграфий стоял в нерешительности, не зная чего ещё сказать.

Из тёмного угла вышел Корней.

- Да чего ты ей объясняешь? – сказал он. – К чёрту церемонии, да, красавица? – он подмигнул и скривился в улыбке.

Евграфия опалило его бесноватым взглядом.

- Кто это? – Урция прижалась к нему. И Евграфий во всём её теле, в бледном лице в отсветах фонарей почувствовал ответные Корнею всполохи.

- Иди с ним, Урци. – Он подтолкнул её. Получилось грубо.

- Веди, красавица. - Корней прихватил девушку за бёдра. – Как тебя, говоришь, зовут?

- Урция, - пролепетала она, во все глаза глядя на этого седого высокого человека, который одним своим взглядом парализовал её волю.

Каблуки теперь не цокали, а безропотно волочились. Евграфий смотрел исподлобья, как Корней утаскивает девушку.

- Пошли за ними, - хмуро велел прятавшемуся Жирному Евграфий.

- Сбежит? – спросил тот, выходя на свет.

Евграфий отпустил парочку на несколько десятков шагов, сплюнул и покачал головой.

- Это вряд ли. Они теперь пока вусмерть не натрахаются, никуда не денутся. Но, как он освободится, - он хмыкнул. – Надо будет его сразу брать.

- Может, ну его к чёрту, Граф, а? – Жирный впечатлился таким лёгким предательством Урции, как казалось ему со стороны, безнадёжно влюблённый в его друга, и Корней вновь виделся страшным дьяволом. От которого хотелось держаться подальше.

- Ну уж нет. Я под него женщину свою подсунул, и теперь вот всё бросить? Ты дебил, Жирный? – Евграфий качнул головой и пошёл за Корнеем и Урцией.

***

Она орала в голос, и редкие прохожие под её окнами шарахались в стороны. Корней драл её во всех направлениях, с оттягом и мощным азартом. Он не уставал, а Урция, изнемогая, просила ещё. Пластаясь по его спине в шрамах, она с наслаждением тёрлась крепкой грудью о свежие раны. Он рычал, лёгко переворачивал к себе лицом (или спиной), и она орала вновь.

Евграфий со своим толстым подельником ошивались в подворотне неподалёку. Несло помойкой и дерьмом, но зато было темно и безлюдно. Стоны, визги и крики Урции доносились и досюда. Воображение Жирного рисовало картины одну красочной другой, и он не мог усидеть на месте. Евграфий с недвижимым лицом привалился к грязной стене.

- Даже ведь не ломалась совсем, – удивлялся Жирный, поглядывая на Евграфия с любопытством. - Да что он там с ней делает! – восклицал, взмахивал рукам и нервно ходил от стены к стене.

- Уймись, - говорил спокойно Евграфий. – Сядь, посиди. Сдаётся мне, он до утра не насытится.

Жирный послушался, сел.

- Так он же её в порошок сотрёт…

- Не сотрёт, не волнуйся. У неё там втулка нормально смазанная. А трахательных сил на нас троих хватит. Как бы обкрыленец не надорвался.

Жирный, в изумлении глядя на друга, покачал головой.

- Ты точно самый ёб..ый на голову из всех, кого я знал, - сказал он.

Евграфий выгнул бровь.

- Ой, да кого ты там знал? – сплюнул он. – Запомни, Жирный, в этом Городе, чтобы выжить, нужно не просто только о себе думать, нужно ещё кого-нибудь и ненавидеть. А лучше кого-нибудь не одного.

- Ты разве Урцию ненавидишь?

- Да на кой она мне сдалась… Красивая девка, сама вешается, - Евграфий говорил бодренько, но даже поражённый Жирный и тот подметил в полутьме, как заходили желваки на ожесточившемся в миг лице друга. – Чего б не накернить, а? Ладно, я подремлю пока…

***

Корней толкнул Евргафия вбок и тот, сразу проснувшись, выхватил нож.

- Да не кипиши ты, орёл молодой. - Корней уселся рядом. – Закурить лучше дай.

Евграфий, отдуваясь, потряс лохматой головой и полез в карман. Тёмная ночь сменилась тухлыми утренними сумерками; на лица легли серые тени.

- Напрыгались? – спросил он, протягивая папиросы Корнею.

Корней затянулся, покивал. Уж на что Евграфий был привычен к самым разным резким запахам, а шибануло до слёз чем-то ядрёным от обкрыленца. Наверное, так пахнет мускусный бык на случке. А он и есть бык… Но и через эти ароматы, Евграфий уловил лёгкий ветерок духов Урции.

- Говори, чего надо-то.

- Сразу к делу? – подобрался Евграфий. Во рту было противно, хотелось пить. Но он тоже закурил. – Жирный, просыпайся, наш бескрылый ё..ырь пришёл, - он ткнул подельника в пухлый бок.

Жирный всхрапнул, поворочался и продолжил спать.

- А чего тянуть?

- Помоги попасть в ваше грёбаное Поднебесье.

- О! Каким это хреном я тебе помогу с такой-то спиной? – Корней дёрнул плечом, поворачивая спину к Евграфию.

- Не знаю, каким. Придумай, - буркнул Евграфий. Сразу вспомнились стоны Урции и захотелось всадить перо в бочину этому престарелому ловеласу.

- Думал, я тебя – фьюить – и на небеса закину? Или крылья пришью? – перечислял насмешливо Корней, выпуская дым из ноздрей.

На последних словах они посмотрели друг на друга. Корней хмыкнул, щёлкнул бычком и сказал:

- Буди Жирного. Пойдём крылатых ловить.

Евграфий подскочил, растолкал сонно бормотавшего приятеля и стал навешивать на себя броню и оружие. Безо всего этого он не делал и шага.

***

- Думаю, где-то здесь, - Корней обвёл рукой полукруг – Река тут изгибалась, выныривая из-под моста, и утекала в сизый мрак степи.

Пологий берег со стороны Города был усеян мусором и всякой тухлятиной.

- Фуу… - зажал нос Жирный.

- Ну, попахивает маленько, да. Евграфий, небось, сам сюда трупы скидывает. - Корней закурил и, расчистив башмаком пятачок, уселся на землю.

Река катила грязные воды безмолвно и безмятежно. Такая вода могла утаить в себе всё, что угодно.

- Я этим не занимаюсь. На то другие люди имеются, - ответил Евграфий. – И где твои собратья?

Корней пожал плечами.

- Носит где-то. Ещё не вечер. Я лично под ночь любил наведываться. Правда, в воду не лез.

- В воду? Зачем? – скривился брезгливо Жирный.

Он тоже обустроил себе седалище. А так, как на его протесты - куда и зачем они прутся - не реагировали, он смирился и даже перестал шмыгать. Теперь его тянуло поговорить.

- Так это новое у нас… у них поветрие – отринуться от всего чистого и белого, быть ближе к земле, кхе-кхе, - заскрипел смехом Корней. – Вас ведь как учат? Что, мол, всевышний или кто-то (что-то) такой навроде него утомился от людского гонора, подлости и прочей мерзости. Но всех стирать с лица земли не стал, отобрал лучших, пристегнул крылья, обустроил Поднебесье, и нате, живите счастливо, к земным этим отбросам (оставил худших, понятно, на земле – разбирайтесь, как хотите… вы, я гляжу, нормально разобрались) не суйтесь. А вот, тянет. К корням…

- Нормально у нас всё, - возразил Евграфий.

Он расхаживал вокруг, пинал банки, бутылки и всё поглядывал в блёклое небо.

- Конечно, нормально, - кивнул Корней, бросил бычок на землю и ввернул его каблуком в мягкий глинозём. – Человек - человеку враг, правят воры, убийцы и ленивые извращенцы, любовь продают за непонятные позывы, – Корней прищурился в сторону Евграфия – тот окаменел на мгновение, а Корней продолжил: - Девки кидаются на первого встречного и на стенку лезут, чтобы повторить. И при этом все вы, - он обвёл пальцем вокруг, - все вы мечтаете о Поднебесье, думая, что там настоящий рай.

- Это да… - протянул Жирный, подперев кулаком круглую морду. – Ходить в белом, жрать от пуза и ничего не делать.

- Можно подумать, ты здесь чем-то другим занят. - Евграфий особенно сильно пнул камень. Камень оказался слишком тяжёлым, и ноге стало больно. Он запрыгал, чертыхаясь.

- Только там, скажу я тебе, мой толстый друг, примерно то же самое… - Корней не договорил, прислушался.

Жирный губами пошлёпал, повторяя, мечтательная улыбка медленно сползала с его лица.

- Как это – то же самое? – спросил он, сняв голову с кулака.

- Тш! – махнул рукой на него Корней. – Летят вроде.

Уловил далёкое колыхание воздуха и Евграфий.

- Быстро! За тот камень, - скомандовал обкрыленец.

Пока они прятались, звуки приблизились; казалось, будто стая огромных птиц кружила рядом.

Штук пять крылатых, все молодые, красивые, белые, заложили вираж над излучиной. Евграфий подумал, как этого их не видят с моста, а потом сам же себе объяснил, что, как вечереет, народ ныкается по углам, или толчётся в центре.

- Вот они, крылатые ушлёпки, - оскалился Корней, разглядывая снижающихся крылатых.

- Я думал, вы все там как братья, - удивился Евграфий.

- А как же! Братья грёбаные, мать их… - пробормотал обкрыленец.

Жирный глядел на крылатых и шебуршился толстым телом, будто вворачиваясь в песок, стараясь стать невидимым.

Евграфий даже отсюда, шагов за сто, оценил красоту, мощь и изящество белокрылых тварей. Они шумно о чём-то разговаривали, стоя на берегу, а потом один из них взмыл в воздух и, сложив крылья, упал в маслянистую тьму Реки. Остальные с пугающим молчанием повторили его выверт. Все, кроме одного. Чуть помельче, чуть помоложе. Он мялся у кромки воды, пока другие, один за одним, выныривали из грязной пучины и плескались в несущей их Реке.

- То, что надо, - сказал Корней и, изогнувшись сильным телом, схватил Жирного за плечи и швырнул его на открытое пространство.

Жирный, онемев на время полёта, приземлившись, начал орать и материться на чём свет. Группа белокрылых купальщиков спустилась уже ниже этого места и толстого крикуна не заметила, а вот оставшегося на берегу неумолимо потянуло к визжащей жертве.

- Как схвачу, отрежешь крылья. А потом голову. Усёк? – бросил Корней.

Евграфий оцепенело кивал резким командам, отстранённо удивляясь силе – Жирный улетел как маленький камушек – заключённой в сухом Корнее.

Крылатый юнец мягко шёл к Жирному. Тот перестал верещать и, открыв рот, смотрел на приближающегося ангела. Что-то похожее на безволие Урции, когда её под руку уводил Корней, сквозило сейчас в фигуре Жирного.

- Давай, за мной, - Корней больно пихнул Евграфия.

Сам он молниеносной тенью метнулся к тем двоим. Крылатый уже почти дошёл до Жирного, когда за его спиной возник Корней и одним движением сплёл ему сзади руки, а всем телом придавил крылья, разведя их в стороны. Ангел затрепыхался, лицо его исказилось бешенством.

- Рееежь! - закричал Корней натужно.

Вздулись вены на его шее; руки дрожали. Он повалил извивающегося крылатого лицом в землю и держал одновременно и его, и его крылья, подставляя их основания для подбежавшего Евграфия.

Евграфий вздохнул три раза, закрыл на мгновение глаза и, ухватив одно крыло возле спины, взмахнул ножом. Об этот нож половинился мягчайший волосок, этим ножом Евграфий пробивал самые прочные защиты и брони, этот нож не раз спасал ему жизнь, обрывая при этом жизни других.

Крыло было шёлковое, нежное, но билась в нём неимоверная сила.

- Режь, твою мать! – орал Корней. – Не удержу!

Евграфий одним движением отсёк крыло – брызнула кровь, хрустнули, лопаясь, жилы. А крылатый, до этого бьющийся в руках Корнея безмолвно, взвыл так, что Жирный, заворожено глядящий на всю эту резню, упал на спину и закрыл уши руками.

Замер, оглушённый, и Евграфий. Подумал отстранённо, что те четверо крылатых уже далеко – не услашат.

- Второе! – еле держа окровавленное тело крылатого, кричал Корней. – Второе режь!

Взмах. Есть и второе. Кровь заливала всё вокруг; кричал крылатый, бился под слабеющим Корнеем, выскальзывая на волю.

Евграфий же успокоился. Теперь голову.

- Отпускай, - тихо сказал он.

Корней отвалился, глотая воздух с всхрапами, не отводя глаз от Евграфия.

Крылатый, шатаясь, поднялся на ноги.

- Зачем? – закричал он, душа его разрывалась от горя. – Зачем… - Он упал на колени. На окровавленные перья, закапала солёная вода.

Корней уже не понукал Евграфия, он видел блеск в его глазах, видел занесённые руки. Неслышно сверкнул нож. Покатилась онемевшая голова крылатого, повалилось его тело на зачумлённую землю.

Евграфий закрыл глаза, устало осел на землю.

В наступившей тишине слышались матерные причитания обезумевшего, казалось, Жирного.

- Шить умеешь?

Евграфий открыл глаза, поднял лицо. Над ним нависал Корней, покачивая в руках крыльями убитого. Огромные, каждое в размахе с двух Жирных.

- Шить? – пробормотал Евграфий.

- Шить. И шевелись. Кровь пока не остыла. – Корней махнул рукой и куда-то пошёл.

Евграфий, плохо соображая, посмотрел на обезглавленное, всё в крови тело … крылатого? Обкрыленца? В любом случае, это уже был труп. А к трупам Евграфий относился спокойно. Как и к убийствам. И теперь воля возвращалась к нему, словно сделал он обычный заказ, а не рубил крылья и не отсекал голову крылатому. Но шить?..

Он поспешил за Корнеем. Где-то сзади он слышал надрывные спазмы Жирного, которого нещадно выворачивало.

- Значит, сначала надрежешь шрамы, потом пришьёшь. Всё просто. Вот нитки. Крылья сам возьмёшь, - сказал Корней, усаживаясь на землю. Задрал рубаху, повернул спину к Евграфию. – Давай, тем же ножом. Мы ж братья, как-никак… - усмехнулся и закусил кожаный ремешок.

- Крылья… они разве … разве не для меня? – спросил Евграфий, слепо подчиняясь Корнею, будто всю жизнь только и делал, что пришивал крылья.

Достал нож, усевшись на колени, примерился.

Корней вынул ремешок изо рта.

- Твою ж мать, Евграфий. Для тебя, для меня… хватит ныть. Обойдёшься ты и так. Потом объясню. Шей скорее, а то кровь свернётся, не приживутся.

И Евграфий заткнулся. Как ловкий хирург он резал, потом шил по живому, смахивая кровь, пот, не обращая внимания на глухие стоны Корнея, на блюющего опять Жирного.

***

- Нормально. Не идеально, конечно. – Корней, морщась, шевелил новыми крыльями, пробуя швы пальцами. – Но это и не нужно. Главное, прихватить пока горячо, дальше само приживётся.

- Делал уже так? – Евграфий лежал на земле, руки сложив за головой.

Он дико устал. Только долбившая всю жизнь мысль не давала ему на всё плюнуть и уйти.

- Почти так. Только голову не отрезал. Не умею. А голову надо… без головы не приживаются. – Корней продолжал разрабатывать новые члены. – Ты, Евграфий, на меня обиды не держи. Проверить надо было. Заодно и крылья вот… С крыльями-то завсегда лучше.

- Что проверить? – насторожился Евграфий.

Жирный, утомлённый не меньше их, посапывал недалеко, укрывшись найденной дерюгой. Город тускло желтел на холме за мостом; навалилась сырой прохладой ночь.

- Урция, как шрамы мои увидала, так про твои крылышки всё и разболтала.

Евграфий напрягся, усталость улетучилась, он приподнялся на локтях.

- А известно, что выродки, если от папаши крылатого, то грош им цена. Долго не живут. Жалкие и хилые. Не умеют и летать. Наверное, и убивать тоже не умеют, точно не знаю. А вот если матушка подгуляла от земного червя, то рождается чёрный ангелок. Он, хоть и летает не так хорошо, как братишки его небесные, зато убивать, в отличие от них, умеет. Деловито, изящно и мастерски. И земных ползучих, и крылатых сволочей. Чёрные, правда, редко нарождаются. Наши сёстры на землю побаиваются слётывать. На моей жизни я такой случай один только и знаю, - Корней объяснял деловито, между делом – он всё шире и увереннее взмахивал крыльями. – Вот я и проверил. Чёрный ты. Можешь сам лететь. Без нужды тебе беленькие.

Евграфий застыл истуканом - тайну всей его жизни так вот запросто разложили от и до. А чего он хотел? Связался с бабой…

- Сука… - тихо проговорил он.

- Да, брат, женщины (особенно земные) это такие бл..и… За удовольствия надо платить, - согласился Корней. – А зачем тебе в Поднебесье-то?

- Отомстить… - прошептал Евграфий.

Лицо его полыхало, и в слабом свете близкого города, казалось, оно почернело.

Корней перестал махать крыльями, присвистнул.

- Да ну?! Матушке? – Он уселся рядом, задумался. – За то, что сбросила? Силён…

- Отец говорил, принесла и оставила на пороге…

- Ну да, ну да, отец… помер, наверное?

- Спился, - кивнул Евграфий.

- Спился. Понятно, - кивнул Корней. – Нет, брат. Таких выродков, как ты, у нас скидывают. Родился чёрный? Фьюить, вниз. Выживет – да и хрен с ним. Это, конечно, если мать сама в Поднебесье хочет остаться.

- Тем более, - глухо проговорил Евграфий. – За себя, за отца.

- Ну ладно, чего ж. А летать, ты, стало быть, не пробовал, ежели на меня такие надежды возлагал? – посмотрел на него Корней. – Покажи крылышки-то.

Евграфий послушно стал стягивать броню и рубаху.

По одеждой плотно сложенные, перо к перу, плоско повторяя изгибы спины, прилегали два чёрных крыла. В сравнении с белыми Корнеевскими, кургузые и маленькие.

- Не так всё и плохо, - сказал Корней, расправляя и осматривая чёрные перья. – Годится.

Евграфий стоял, чувствуя себя голым и беззащитным, и вздрагивал от слов крылатого.

- Я пробовал – не получается. Думал, настоящие помогут…

- Давай, шевельни-ка, - велел Корней.

Евграфий расправил, дрогнул крыльями. От этих взмахов проснулся Жирный. А может, он и раньше проснулся, только не мог проронить ни слова, в очередной раз прибитый наблюдаемыми событиями. И только сейчас не выдержал:

- Ё..ый стыд, Евграфий. Да ты у нас крылатый демон, оказывается.

- Заткнись! – прошипел Евграфий.

Жирный послушно замолк.

- И не взлетаешь? – спросил Корней.

Евграфий покачал головой.

- Пошли.

- Куда?

- Пошли, пошли…

Корней было взмахнул крыльями, чтобы лететь.

- Стой! – остановил его вскрик Евграфия.

- Что?

- А ты хочешь… ну сам… хочешь туда вернуться?

- Тьфу, Евграфий! Одно дело – крылья, другое – жить средь этого болота, - плюнул Корней. – Е..ать я их всех хотел. Пойдём.

И они пошли. В голове Евграфия звучали эхом слова обкрыленца и отчего-то этим словам не очень верилось.

***

Глядели с вышки моста в синюю черноту. Где-то там, глубоко внизу невидимо плескала Река.

- Толкнёшь – убью. – Предупредил Евграфий, заметив движение Корней за спиной.

- Верю, - задумчиво проговорил тот. – А если так? – Он резко перелетел к Жирному, который жался к натянутым вантам, схватил его, как вот давеча на берегу, и швырнул вниз. В самую что ни на есть бездонную черноту. Жирный завопил, и было хорошо слышно, как он быстро падает.

- Да пусть сдохнет, - пожал плечами Евграфий, хотя внутри всё оборвалось, и он поймал себя на том, что дёрнулся сделать шаг и упасть вслед за своим пухлым дружком.

- Тяжёлый случай, - вздохнул Корней и прыгнул вниз.

Через мгновение крик Жирного оборвался, но не раздалось и плеска. А ещё чуть позже, Корней поставил белого, опять заблёванного Жирного рядом с Евграфием.

- Вообще да, зря я это. - Корней отряхнулся. – Тяжелый, сволочь, да ещё и блюёт, чуть что. Ну, хоть размялся немного. – Помахал крыльями. – Может, ещё разок, а? – подмигнул он Жирному.

Тот жалобно заскулил и отполз в уголок.

У Евграфия отлегло; он сам не ожидал, что обрадуется спасению толстого. И от того, что потеплело внутри, он утерял бдительность и не заметил, как Корней зашёл со спины, резко выкинул вперёд обе руки, и вот уже Евграфий, размахивая рукам и ногами, летел навстречу грязным водам Реки.

Крылья замолотили об воздух возле самой воды. Евграфий ощутил неожиданную тягу под лопатками, чирканул ногами по Реке и, чувствуя нарождающуюся силу, стал подниматься выше и выше.

***

- А как ты её найдёшь? – спросил Корней.

- Так ты ж сказал, что на твоей памяти единственный случай и был. Вот и веди к этому единственному случаю, - ответил Евграфий, посматривая вокруг.

- Силён, - сказал вновь Корней.

Белые стены невысоких домов, белые мостовые – всё кругом сочилось светом, несмотря на глубокую ночь.

- Не крадись, никто и внимания не обратит. Только если грязи твоей и чёрным крыльям позавидуют, - пояснял Корней. – Но вот толстенького зря не прихватили… - закурил он, криво улыбнувшись.

- Достал ты уже! - отмахнулся Евграфий. А Корней лишь хмыкнул и затянулся.

"Спят, трахаются да пьют; никому друг до друга дела нет – прямо как у вас", - говорил Корней про безлюдье. "Только вот крылья когда резать – это народ любит, это все повыбегают…"

- А за что вниз кидают? – спросил Евграфий, чтобы чуть отвлечься от волнения, ковавшего его по рукам и ногам.

- Да ни за что! Кто кому дорогу перейдёт или стуканёт кто – вот и готово обвинение. А тем, кто всё решает - им что, им главное народ развлечь. На расправу скоры…

- Стало быть, и тебя ни за что?

- Само собой. Земную девку притащил, а дружок один уродливый – да-да, есть у нас и такие - заревновал и готово.

- А девка?

- Чёрт её знает. Думаю, держит у себя этот урод. Ему ж крылатая не даст. А земная даже и перед таким не устоит, - Корней остановился. – Пришли. Тут.

Корней обещал, Корней сделал.

Дом был огромен, с просторными комнатами и залами, гулко пустыми. От стен шёл неясный свет, навевая покой и уют.

- Иди за мной, - командовал Корней, и Евграфий шёл за ним, как на поводке.

Они плутали, Евграфий смутно думал, как он будет отсюда убегать – что убегать будет нужно, он был уверен.

Или улетать?

- На вот, мсти, - слегка подтолкнул Евграфия в широкую дверь Корней.

В высокой комнате за прозрачным балдахином, на роскошной кровати среди золочённых завитков, набалдашников и шёлковых простыней спала женщина. Белые перья крыльев мягко лежали за её спиной.

Евграфий достал нож и прислушался к себе, разглядывая женщину. Неужели вот она… дала ему жизнь и она же превратила её в кошмар… Ничего не отозвалось в душе. Глухая тоскливая боль привычно точила нутро и она же мешала взмахнуть ножом.

- Да какого черта! – прошептал он и занёс руку.

Заслышав шорох за спиной, он обернулся и тут же рухнул на пол, оглушённый чем-то тяжёлым. Вскрик проснувшейся женщины он уже не услышал.

***

- … приговаривается к обескрыливанию. Корней Седой за спасение княжны от верной смерти восстанавливается в правах, - судья зачитал приговоры и назначения, собрал бумажки, и был таков.

Крылатые на Площади загудели возбуждённо и одобрительно. А палачи потащили Евграфия на край Поднебесного города.

Народ тихо шелестел следом: "вот так… просто загулял на земле – вниз скинут, и княжну чуть не порезал – тоже… семь бед – один ответ" - "…таков закон … да и выродок он…" – "говорят мать искал… неужели, княжна?..." - "тсс… за такое… самого скинут!" - "да не… помню тот случай… и мать его помню… снесла его вниз…" – " и что?" – "оторвали крылья и вслед за сынком скинули…" – "и правильно… " – "конечно, правильно…"

Корней разговоры послушал, хмыкнул и на казнь не пошёл.

***

Урцию оттаскивали. А она свирепела ещё больше.

- Где он? Куда ты его дел?! – рвалась она к еле живому, переломанному Евграфию.

Её оттесняли, каждому хотелось пнуть обкрыленца. Никто не слушал её брань. Когда попадался людям обкрыленец, затмевало у них всякий разум, всей сущностью они отдавались такой сладкой невозбранной мести. За всю поруганную и никчёмную жизнь они терзали, рвали и резали бездыханное уже почти тело.

Жирный стоял за углом и глотал слёзы, жалея себя. И ему тоже хотелось пнуть Евграфия за то, что тот бросил его уже второй раз. Но Жирный боялся толпы, и в особенности разъярённой и такой прекрасной в этой ярости Урции.

Другие работы автора:
+5
10:40
575
20:32
Начало шло туго, потому что было непонятно, о чём речь. А потом втянулась, и на одном дыхании прочитала. Интересный рассказ.
08:15
Спасибо, но я не в восторге)
А я люблю с философией. Тут её до фига. И «нет правды на земле, но правды нет и выше», и про то, что чёрное и белое вроде как есть, а по факту это просто серое.
Мне неубедительным показался только мотив Евграфия: убить мать-княжну. Он ненавидит женщин из-за неё, но ненависть — это желание помучать в ответку, а не просто убить. Смерть по религии это благо, это переход в иной, лучший мир.
09:25
+1
Да, мне за это пеняли. Но не помню, что я сам думаю, а перечитывать неохота)
21:35
старательно наполнено мерзостью

Нет тут мерзости. Болливуд) Но качественный.
22:05 (отредактировано)
Я бы сказал, что нет любования мерзостью. А так-то дерьма достаточно. Но насчет мерзости, наверно, не то слово. «Бедные злые люди», как у Стругацких.
08:16
Ну, по современным меркам, конечно. Поэтому (в том числе) гримдарком это и не приняли на Квазаре. А вот я себя этими текстами хорошенько помучил.
23:32
Сильно. И честно.
Спасибо.
08:16
Вам спасибо.
Загрузка...
Владимир Чернявский