Лазурь в лунном свете

Кожа в свете луны казалась мраморной. Отблики от открытого окна перламутром играли по всему телу. Я открыла окно ещё шире и полуночный ветерок швырнул в лицо прохладный комок свежести. Закрыть глаза и вдохнуть её пересохшим губами, чувствуя, как тело покрывается лёгкой волной мурашек, тот час же исчезающих, сдающихся под натиском жара тела.

— Крис?
— Ммм?
Даже не открывая глаз, я знала,что Ольга сейчас лежит, подперев кулачками подборок, то и дело сдувая непослушную рыжую прядь с лица.
— И давно ты страдаешь лунатизмом?
— Не знала, что им страдают. Посмотри, разве не красиво?
Я открыла глаза и вытянула руки в сторону мёртвенно-бледного диска полной луны. Блики перламутра на мраморе и серебро маленьких волосков. Тоже странная вещь.
— Оль, а почему тут рыжие, — я коснулась прядей своих волос, слегка шевелящихся в слабых порывах ночного гостя, — а на руках белые?
— Особенности рыжух, вроде нас с тобой. Ты когда последний раз нормально загорала? И вообще, ты хоть раз загорала? Иди ко мне, моя лиса бледнолицая.
— Как будто есть загорелые лисицы, — я фыркнула и одним прыжком оказалась возле Ольги. Но та успела перевернуться на спину и обхватить мои руки ладонями.
— Насчёт загорелых не знаю, но мне нужна только моя, — ладони скользнули по плечам выше и сомкнулись на затылке, мягко, но настойчиво опуская голову ниже, — вот эта вот фырчалка. Рыжая.
— Бесстыжая?
— А это мы сейчас посмотрим.
И ладони уже более настойчиво притянули меня к каплям лазури в обрамлении ресниц…
Дыхание возвращалось к привычному ритму, в отличии от сердца, которое так стучало, что казалось, будто пульсирует каждая частичка разгоряченного ласками тела. Ноги всё ещё оставались непослушными, но пересилив себя, я поднялась и пошлёпала босыми ногами к холодильнику, напоминая себе косолапого медвежонка.
— Мне морковный, — Ольга в задумчивости щёлкала ногтем по корешкам книг на полке в изголовьи кровати.
— Помню, — руки приятно холодили тэтрапакеты. Стакан томатного сока, такой холодный, хотелось прижать к телу, чтобы хоть немного успокоить этот жар.
— Кристина?
Я обернулась на возглас удивления.
— Ты серьезно? — Оля держала в руках книгу, а удивление сменила явственная насмешка.
— Ты о чём?
— Эл Хоук? История суккубата от Вавилона до наших дней? И ты всерьёз веришь в эту писанину?
— Ну, Оль… Пойми меня. Я просто хотела разобраться во всём, что происходит.
— Разобраться??? — книга, шелестя страницами, улетела в угол, а лазурь любимых глаз налилась таким гневом, что он исказил даже черты лица, сделав его маской церковной горгульи.
От неожиданности стакан выскользнул из пальцев, глухо стунулся об пол и покатился, оставляя широкую дугу томатного сока. А я не могла пошевелиться, не отводя взгляд от этого красного пятна, становившегося в свете луны всё темнее и темнее… Как по щелчку пальцами перед глазами вновь всплыла приборная панель автомобиля, на которую толчками выплескивалась темная, почти черная кровь. И глаза Оли, в которых застыло изумление… Хрип окровавленных губ и дрожащие пальцы, пытающиеся зажать разорванную артерию, скользящие по осколку бокового стекла, дергающемуся в такт ослабевающим фонтанчикам.
— Крис!
Я вздрогнула и ладонь сама прижалась к горевшей от пощёчины щеке. Оля стояла рядом и со страхом в глазах смотрела на меня.
— Кристиночка, рыжулька ты моя, — сильные руки прижали к себе и я уткнулась уже мокрым носом в теплую кожу, так знакомо пахнущую, — не пугай меня так. Всё же хорошо, да? Я ведь с тобой, моя хорошая, а остальное… А остальное неважно. Да?
Я слегка отстранилась и робко кивнула, чувствуя на губах соль слёз.
— Сок жалко.
— Вот, глупышка! А ковролин тебе не жалко? Ведь не отмоешь же теперь.
Ступор постепенно отпустил и подняв стакан, отнесла его в мойку. Новый стакан, свежая порция сока и долгий глоток. Это придало сил для того, чтобы решиться:
— Оль, мне предложили работу в Копенгагене. Пока испытательный срок на полгода, но по его результатам будет приниматься решение о заключении договора на три года.
— Крис! Это же здорово! — Оля от радости даже подпрыгнула на месте, едва не угодив пяткой в лужу сока.
— Да, здорово, — прошептала я, опуская глаза и начав нервно покусывать губу.
— Что опять? — ладони обхватили мои плечи и слегка встряхнули. — Лисёнок мой, что за грусть? Ты же давно хотела эту работу. Что теперь?
— Оль… А как же ты?
— Что я? — нахмурившиеся брови собрали складочками кожу на лбу. — А! Ты об этом!
Оля громко рассмелась и прижала меня к себе. Горячее дыхание шепотом защекотало ухо:
— Я не думаю, что полнолуние в Копенгагене чем-то отличается от нашего.
— Правда? — казалось, что сердце сейчас вырвется из груди и разлетится на тысячи трепещущих кусочков.
— Клянусь своим лисьим …. — Оля оглянулась за спину на обнаженные ягодицы, — хмм! Просто клянусь! Я тебя не оставляю. А теперь…. До рассвета ещё несколько часов и мне не хотелось бы потратить их на сон…

По пути в аэропорт я попросила водителя такси притормозить у городского кладбища.
— Десять минут, не более.
Дождавшись утвердительного кивка, я взяла букет и поспешила ко входу. Поспешила… Нет. Каждый шаг приходилось делать через силу, словно воздух обрёл тягучесть мёда. А сердце всё быстрее и быстрее отдавало своим стуком в ушах.
Ладонь касается холода черного мрамора. Оля улыбается, вихры непослушных волос застыли в прожилках черного камня. На алых лепестках свежих пионов утренней росой блестят капли моих слёз.
— Не оставляй меня…