Гинандроморф: Лунная бабочка
Автор:
Андрей ЛакрО
Текст:
«Когда ты впускаешь в свою жизнь бабочек, у мира появляется добавочное измерение. Воздух вокруг тебя вибрирует – это взмахи крыльев».
(«Роман с бабочками. Как человек влюбился в насекомое», Шарман Эпт Рассел)
«Butterfly Collector», портрет мужчины, 1850 г.
Селена смотрела на вещи необычайным образом.
Однажды к нам в руки попал редкий образец тератоморфа*: скорпиона, принадлежащего к роду Androctonus, природа одарила сразу четырьмя клешнями и двумя смертоносными жалами. Таких животных принято называть сиамскими близнецами. Задумчиво глядя на пришпиленное к основе создание, она вдруг заявила: «Вот именно так должна выглядеть "вторая половинка". А если природа создала тебя разделённым, то жизнь в одиночестве – твоя судьба».
Такой я знал её, со всеми характерными аномалиями и причудами.
Впервые мы встретились на энтомологической выставке, за несколько лет до событий, перевернувших моё понимание мира. Экспозиции такого размаха представляют только в столице, где я и проходил обучение, на тот момент завершая второй курс кафедры зоологии. Далёкое, по-своему счастливое время, когда никто ещё не обращался ко мне «доктор Латрейль». Друзья и знакомые звали меня просто: «Зануда Анри».
Тогда как мои однокурсники водили девиц на вернисажи и постановки столичных театров, я даже свободное время проводил в библиотеках и лекториях. Они тратили отправленные заботливой родней средства на модные салоны и развлечения, а я – на редкие коллекционные образцы. Наверное, именно поэтому мне водить по богемным местам было некого: большинство известных мне барышень такое увлечение скорее пугало, чем привлекало. Как и сами крошечные многоногие и многоглазые существа, при виде которых они заливались визгом. Не могу сказать, что меня это хоть в какой-то мере беспокоило – мир удивительных созданий природы манил больше, чем человеческое общество.
В тот чудесный весенний выходной, едва перекусив в ближайшей пирожковой, я отправился искать обозначенный в рекламном постере адрес. На спектакль можно попасть в любой день, а вот выставки насекомых проходили раз или два за год, потому пропускать такое событие не хотелось.
Указания в буклете привели меня к зданию бывшей оранжереи, давно приспособленной под выставочное пространство. Павильон уже полнился людьми, они сновали меж столов огромными деловитыми жуками, монотонно гомонили или восклицали при виде очередной диковинки. Кавалеры и в меньшей степени дамы теснились, осматривая коллекционные редкости, садки с живыми экземплярами, специфический инструментарий и даже окаменелости и янтарь. Наверняка самые интересные экземпляры успели раскупить, досадовал я, расплачиваясь в кассе за входной билет.
Заполучив пёстрый купон из рук вычурно накрашенной и неприветливой барышни, я шагнул в тёмную бурлящую массу. Под остеклённым сводом вместились не менее десяти секторов: ближе ко входу – бабочки, далее жесткокрылые, потом многоножки… Я потеряно закрутился, вспоминая, что уже посмотрел, а что нет.
Тут-то я и приметил уникального сиамского скорпиона в необычной шестиугольной рамке. Я немедля потянулся за ним, но тут понял, что экспонат заинтересовал не только меня. Рассматривая стоявшую рядом девушку, я удивился, что не заметил её раньше – уж слишком она выделялась из толпы.
Первым делом я поразился светлому тону её лица. Не анемичной нездоровой бледноте, а природной фарфоровой прозрачности. Белые, лёгкие как пух волосы, брови и даже ресницы, до блеклости голубые глаза – сомнений не оставалось, причиной такого низкого уровня меланина в покровах послужил ген альбинизма. И внешность, и ниспадающий кружевными складками наряд придавали всему её облику схожесть с большим мотыльком.
Скорпиона я сразу же купил, даже не подумав удостовериться в его подлинности – на подобных выставках нередко промышляли мистификациями. И тут же без тени сожалений подарил приобретение незнакомке. Протягивая ей лакированную застеклённую рамку, я уловил, что несмотря на тёплую погоду, руки девушки скрыты перчатками. И левую кисть она нарочито прячет.
Девушка улыбнулась губами, особенно ярко розовеющими на фоне бледной кожи. Так завязалось наше знакомство. Уже после выставки, когда мы расположились в кафе для запоздалого ланча, я узнал, что её зовут Селена, и что энтомологией она увлекается последние несколько лет.
При всей своей загадочности Селена оставила впечатление жизнерадостной барышни, эрудированной и не лишенной чувства юмора. Откинувшись на стуле, словно скрываясь за листьями горшечной аглонемы от врывавшихся в окно солнечных лучей, сжимая здоровой рукой чашку душистого напитка, она от души смеялась над моими неуклюжими шутками, шутила сама. Вид причудливой игры теней на её коже порождал во мне мысли, что особенности Селены не портят внешность, а напротив, придают очаровательное сходство с нимфой или лесной феей.
Всю нашу беседу я краснел, боялся бросить лишний взгляд, но про себя хотел, чтобы этот день не заканчивался никогда. Но он кончился, наступил вечер – время распрощаться и разойтись по домам. Безусловно, я рассчитывал продолжить наше общение. К сожалению, повторить встречу удалось лишь несколько раз.
В один из дней Селена не пришла, а позднее через знакомых я узнал, что она попала в больницу. Я примчался туда, как только смог, но как человека по существу постороннего, меня в палату не пустили. Утешение пришло в лице некоего родственника, если я правильно помню – кузена. Почти мой ровесник, обычный с виду молодой человек, он выразил благодарность за беспокойство. При этом заверил, что Селена в стабильном состоянии и всецело окружена заботой родных и врачей.
А потом и в моей жизни наступила череда сложностей. Мне пришлось спешно покинуть столицу – появились дела в отчем доме. Уладив их, я вернулся, но почти сразу же окунулся в учёбу, а после уехал в экспедицию на Восток вместе со своим научным руководителем.
Лишь спустя год или два нам довелось снова увидеться. Совершенно случайное столкновение на одной из улочек, ведущих к городскому рынку. И эта вторая встреча запомнилась не меньше первой.
Селена изменилась, как внешне, так и ментально. Теперь её бледность смотрелась именно следом болезни, что подчеркивали слабость дыхания, вырывавшегося из сухих губ, безжизненность плохо уложенных волос и краснота вокруг глаз. Да и сами глаза, показались совсем иными: в их взгляде читалась усталость с нотой не то тревоги, не то безумия. Наряд Селена теперь носила полностью закрытый, запахнувшись в бледно-зелёную с разводами шаль, ещё больше придававшую сходство с мотыльком. В её некогда лёгкой походке я уловил хромоту.
Она узнала меня, но, вопреки ожиданиям, на осунувшемся лице не мелькнуло ни лучика радости от встречи после долгого расставания. Селена общалась неохотно, боязливо кутаясь в шаль, будто пытаясь целиком спрятаться в ней от внешнего мира. Спросила лишь, как мои дела в институте. Я ответил, что как раз работаю над дипломом.
Тему я выбрал, надо сказать, не самую тривиальную: тератоморфизм у членистоногих. Мутации, что делают вид и без того причудливых букашек совершенно немыслимыми. Для простоты именуемые уродством, но лично для меня притягательные и завораживающие.
Услышав об этом, Селена оживилась, вопросы посыпались градом. Неожиданным было узнать, что и она увлеклась этой темой. Как раз недавно в её коллекции появился ценнейший в своей редкости, можно сказать, единичный экземпляр, сообщила она. И пригласила к себе, пообещав показать эту ценность.
В назначенный час я стоял у её порога. Хозяйка приветливо встретила меня, проводила внутрь.
Жилище Селены меня ничуть не удивило, нечто подобное я ожидал увидеть. Резные шкафы и полки цвета светлого дуба вмещали внушительную энтомологическую коллекцию лепидоптер*, достойную заядлого аурелианина*. Собранных тут мотыльков и бабочек всевозможных видов роднил цвет крыльев – светлый, от чистейше белого до самых бледных оттенков голубого, жёлтого и зелёного. Словно крупные снежные хлопья осели по всей комнате. Диссонанс привносил подаренный мною чёрный скорпион-терат, пристроенный на полку справа от серебряных часов. Слева белела рамка, обрамлявшая лунного индийского мотылька Actias Selene.
Селена пригласила меня к столу, угостила чаем. И, собравшись с мыслями, приступила к рассказу:
«Везение не сопровождает меня в жизни, – начала она. – Как-то в ранние годы матушка поручила мне очистить репу к обеду. Кожура была жёсткой, а мои детские пальцы – короткими и неуклюжими. Остро отточенный нож соскользнул, так я распрощалась с половиной мизинца. Ох и ругала меня матушка. Ругала на чём свет стоит, а сама плакала, перевязывая кровавый обрубок. Но меня напугала не потеря пальца. Я наплакалась и успокоилась, смирилась. А через месяц, когда обрубок зажил, из него показался коготок.
Да, звучит странно, но всё так и было. Не человеческий ноготь, не коготь дикого зверя, не шип или иной вырост, а странный раздвоенный коготок, с мягкой подушечкой в середине. Много докторов осматривали это ненормальное образование, но никто так и не поставил точный диагноз, и тем более, не сказал, как его лечить. В конечном счёте, предложили ампутировать.
Пришлось подождать, когда я подрасту и моё здоровье окрепнет. Ведь помимо моего очевидного врождённого нарушения я с детства страдаю малокровием, и сложные операции мне противопоказаны.
Накануне назначенного хирургом дня я попала в аварию. В этот раз пострадала вторая рука. Врачи заверяли, что всё в порядке, её удастся восстановить. Их позитивные прогнозы не оправдались: по неизвестным причинам начался некроз. После долгих моральных и физических мук я потеряла руку. И не успела утешится, как из культи снова полезло нечто невообразимое…
Я поправилась. Но понимала, что мои особенности наложат отпечаток на отношение окружающих ко мне. Иронично… Я думала, что страннее, чем от рождения, уже не смогу выглядеть.
Мне пришлось скрывать внешность. Несмотря на поддержку близких, было слишком тяжело. Я ловила на себе их взгляды, полные такого вселенского сожаления, будто моя жизнь закончена, будто меня уже положили в гроб и никакого будущего меня не ждёт. В один момент я сдалась. Закрыла глаза, и шагнула навстречу забвению.
И тут, когда мне совсем не нужна была удача – я выжила. Но потеряла ещё одну часть себя, ногу до колена. Думаю, не стоит объяснять, что произошло потом.
Около полугода я не выхожу на улицу. За редким исключением, когда некому купить продуктов и лекарств. Как ты уже, наверное, догадался, тот редкий экземпляр, о котором я говорила – я сама», – закончила она.
В немом недоумении я силился осмыслить, правильно ли я воспринял её слова. Нещадно душил вдруг сделавшийся тесным ворот рубашки, но я не смел и шелохнуться. История столь же драматичная, сколько невозможная, отказывалась ровно ложиться в моё сознание. Проще было бы поверить, что это шутка или своеобразная аллегория душевного состояния моей собеседницы. Поняв, что пауза слишком растянулась, я неуверенно произнес:
– Существует такое понятие как гетероморфоз*… Как у мушек-дрозофил, когда вместо утраченного усика-антенны вырастает нога… Но ведь такое явление наблюдалось исключительно у низших организмов, и в редких случаях у хордовых. Поверить, что подобное может произойти с человеком…
– В таком случае, речь скорее о теории Гербста*, – немедля возразила она.
– Атавистическая регенерация? – в который раз изумился я её начитанности. – Такое было бы возможно, только в случае, если…
– Предком человека было насекомое, – закончила она мою фразу.
– Но это же нонсенс! – запротестовал я. – Это же ветви эволюции, настолько далёкие друг от друга…
– Ты не веришь мне, – покачала головой Селена.
Она была права. И она прекрасно понимала, потому предложила убедиться воочию. В равной мере меня обуревали любопытство и страх, но раз уж я здесь, нужно идти до конца, решился я.
Моя собеседница поднялась со стула. Шаль соскользнула с худых плеч, обнажая абсурдную суть. Часть существа, что стояло предо мной, всё ещё являлось Селеной, нетипичной, но приятной девушкой, к которой я привязался с первой встречи. Другая принадлежала миру, чуждому всем, кроме узких специалистов. Покрытые бледными волосками сочленения изгибались неестественным для людской анатомии образом. И это был не муляж, не протез, искусно выполненный свихнувшимся ортопедом – они были настоящими, живыми. Многократно увеличенные лапки насекомого шевелились, приводя в ужас мой обескураженный разум.
Селена снова скрыла их под шалью и вернулась на место, а я смог выдохнуть с облегчением. Признаюсь, зрелище далось мне не легко, даже после её рассказа.
– Ты говорил, что изучаешь аномалии тела, – после неловкой паузы заговорила она.
– Да, у насекомых, – подтвердил я.
– Это как раз то, что нужно для того, что я хочу попросить. Я хочу, чтобы ты помог мне принять себя.
– И чем тут поможет энтомолог, – пожал я плечами. – Тут скорее работа для психолога.
– Психолог лечит душу людей, – возразила она, – а я больше не человек.
Я задумался над этими словами, глядя на мою старую знакомую будто впервые. Эта белокурая молодая девушка – лишь оболочка, понимал я. Куколка, что скрывает иное существо. Но какое?
– Что же ты хочешь от меня? – прервал я паузу.
– Ничего такого, что было бы тебе не под силу, – улыбнулась она. – Отруби мне голову.
Я несколько раз переспросил, правильно ли услышал эту просьбу. И она с пугающим безучастием подтвердила, что именно этого хочет. Я даже вскочил с места, не сдержав волнение.
– Не волнуйся, трудностей не будет, – успокаивала она. Но я не находил себе места.
– Не будет?! Ты просишь убить себя!
– Убить? Ничего подобного, – рассмеялась она. – Я не собираюсь умирать. Я просто хочу наконец стать настоящей собой.
– И что это, чёрт возьми, значит?!
Наша словесная баталия длилась несколько часов. Я пытался отговорить её от безумной затеи, предлагал найти лучших столичных специалистов, но Селена была непреклонна. И только под конец заплакала, тихо, без звука. Тогда я умолк и сдался.
Мы назначили встречу в полнолуние, вечером. Я не представлял, как выполню её просьбу даже с технической точки зрения. Отделить от туловища голову в домашних условиях – это так же нереально и ненормально, как и всё остальное, что происходило с нами. Ситуация напрочь выбивала из колеи, трезво мыслить и принимать взвешенные решения не удавалось. И мне не пришло в голову ничего лучше, как заявиться к ней с японским мечом.
Клинок попал ко мне в той самой поездке на Восток, как память об одном неожиданном, но приятном знакомстве. В экспедиции нас сопровождал востоковед, мужчина незаурядного ума. В пути его укусил крайне ядовитый скорпион, и, если бы не мои познания и быстрая реакция, путешествие наверняка стало бы для него последним. Так что этот исключительный и наверняка дорогостоящий экспонат достался мне даром, в знак благодарности за спасение.
– Говорят, лезвие катаны такое тонкое и острое, что рассекает пополам бабочку на лету, – одобрила выбор Селена.
Я не разделял её восхищения. Напротив, припомнил, что многие преимущества катаны переоценены и преувеличены художественной литературой. И это помимо того, что из холодного оружия хорошо владею я разве что кухонным ножом. Вряд ли катана способна разрубить кости, и на деле у нас ничего не выйдет. Так что лучше отказаться от планов, твердил я.
Селена меня не слушала. Но и не плакала больше. В который раз поразила, порывисто прильнув и поцеловав в губы. Коготки на её левой руке царапнули мою шею, но в тот миг я словно не замечал ничего вокруг. Будто муравей, подчиненный феромонами Phengaris arion – голубянки ариона. Возможно, ещё одна удивительная особенность, подаренная Селене мутацией, заставила меня в тот вечер согласиться на всё, что она попросит.
Я сделал это. Не помню, как – память точно завязла в паутине. Очнулся только, когда её голова глухо стукнулась об пол и покатилась, наматывая белёсые пряди. На удивление крови не было совсем.
Голова остановилась, немигающе глядя почти бесцветными радужками. Под этим взглядом у меня подкосились ноги, голова пошла кругом. Я думал, что упаду в обморок или впаду в истерику, потому скорее отвёл глаза. Но тогда мне пришлось лицезреть распростертое на ковре тело.
Там я заметил шевеление. Из пустующего ворота платья показались серповидные коготки. Затем целая суставчатая лапка, и ещё одна, и ещё. Со смесью ужаса, отвращения и изумления я наблюдал, как из тела Селены, точно из кокона, выбиралось существо. Зрелище столь же гротескное и сюрреалистическое, сколь гипнотическое.
Вот оно выпростало все шесть изящных лапок. Расправило мерцающее искристыми чешуйками крылья. В тусклом свете Луны я успел разглядеть, что у существа один усик пышнее другого, на крыле слева слабее видны полосы, а на нижнем правом – вытянутый шлейф.
Причина асимметрии тела очевидна, понял я, и это принесло неимоверное облегчение. Несмотря на перерождение в нечто абсолютно чуждое миру и человечеству, Селена больше никогда не будет одинока, ведь её новая оболочка – гинандроморф*.
Двуполое создание обернулось, и я встретился взглядом со сфероидными голубыми глазами. Голова насекомого не способна передать эмоции, но мне показалось, что оно смотрит на меня с теплотой и благодарностью.
Гинандроморф лунного мотылька зашевелил крыльями. С каждым движением они всё больше расправлялись, едва не задевая стол, люстру и книжные шкафы. Вот от очередного взмаха с полки сорвалась рамка с бабочкой, упала, звонко рассеяв горсть осколков.
Словно по наитию я рывком одёрнул тяжёлые шторы и распахнул окно. В душную комнату ворвался ночной воздух, холодный, пропитанный сотнями запахов. Существо, почуяв его, в последний раз размахнулось крыльями и выпорхнуло прочь. Мне только и осталось, что провожать взглядом темнеющий силуэт, пока тот не слился с мраком.
Сделав шаг назад, я невольно вздрогнул, услышав хруст стекла и рамы под каблуком. Слишком тихо стало вокруг. Лишь лунный свет играл на серебристой пыльце, что кружила в воздухе – всё, что осталось от Селены.
Хотелось бы верить, что произошедшее мне просто привиделось. Что окно распахнул внезапный порыв ветра, а звук упавшей рамки, проникнув в мои сны, добавил им тревоги и причудливости. Но я не спал, а на ковре лежали платье и шаль Селены. Тело пропало.
Место событий я благоразумно покинул ещё до рассвета. В скором времени исчезновение девушки заметили, в её квартире обнаружили погром, и полиция немедля приступила к опросу соседей. По невероятному стечению обстоятельств той ночью никто не видел меня. И это плюс, иначе на моей карьере и жизни можно было поставить крест. Сама причастность к бесследному исчезновению юной особы закрыла бы все дороги в успешное будущее. А ведь ещё пришлось бы объяснять, что я не виновен в пропаже Селены. Я отчётливо сознавал, что не смог бы: никто и ни за что не поверил бы в такую абсурдную историю.
И я молчал.
Сохранил этот секрет от всех, кроме бумаги, на которой пишу сейчас. У меня есть доказательство, что записанное мною – чистая правда. К записям я прилагаю то, во что превратилось тело покойной Селены Дюранс после того, как я отрубил ей голову. И пусть эти хитиновые чешуи и мой дневник остаются сокрытыми до тех пор, пока мир не будет готов узнать, как всё случилось на самом деле.
Доктор биологических наук, профессор энтомологии, А. Латрейль.
___________________________
1 Тератоморф, терат – особь с врожденными генетическими уродствами.
2 Лепидоптеры – чешуекрылые, бабочки.
3 Аурелиане – так себя называли английские коллекционеры бабочек в середине XVIII века.
4 Гетероморфоз – нарушение регенерации, когда вместо утраченной части тела вырастает другая по функционалу и строению часть.
5 Гетероморфоз Гербста – теория о том, что вместо удалённого органа у животного развивается орган, свойственный его предкам.
6 Гинандроморфизм – аномалия развития организма, выражающаяся в том, что в одном организме крупные участки тела имеют генотип и признаки разных полов.
Мерси за опечатки, да, я как всегда торопился, а коварные онлайн проверялки не считают это ошибкой. Зато эспрессо мне на эКспрессо переправляют
Спасибо Вам, Андрей!
Мерси за отзыв
Может, у меня такая тяга к этим существам, потому что сама родилась в год Змеи и под созвездием Скорпиона
Мерси