Демоны погоды

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Андрей Ваон
Демоны погоды
Аннотация:
Рассказываю. Это квазаровский конкурс "Твист" - сочетания истории про попаданцев и хоррора (где здесь два "р"?). Два в одном. Если первое - я представляю, то ужасы я не читал, не писал и не пугался. Но для тренировки и всяческого развития ввязался.
В общем, я так и не понял, чего и как там кого должно пугать. Но знатоки сказали - хоррор есть. Рассказ так себе, но страшненький) Ой, я вас умоляю, страшненький...
Текст:

О погоде Игорь думал чаще, чем о женщинах. Вот и сейчас, мозг сверлила одна мысль – будет сегодня рекордная жара или нет. Ещё чуть-чуть, и он свихнётся от своих метеорологических демонов.

– Тебе пора, – сказал он.

– Что так? – поинтересовалась она, вытягиваясь тонким телом на белых простынях.

Странный парень, но ночь ей удивительно понравилась.

– У меня вечером погодные дела, – ответил Игорь, вставая с кровати.

– Достал ты со своей погодой, – скривила губы она.

– Без погоды мне не жить.

И глядя, как она неспешно идёт в душ, потом лениво одевается, он объяснял: если сегодня температура в Москве не дотянет до рекорда семьдесят второго и станет второй за историю метеонаблюдений для этого дня, то он, Игорь, в девять вечера нырнёт туда, в знойное лето-72.

И там, в прошлом, он выпустит своих демонов наружу. И что…

– Я пошла. Пока, – сказала она.

– Пока. – Он закрыл дверь и пошёл к градуснику.

…что если он не выпустит демонов, то свихнётся.

***

Тело и мозг студента были вполне себе. Патлатый, на ногах клёши – модный. За день Игорь почти освоился в своём новом, пусть и временном, "я".

Переход случался всегда в мужские, нестарые и недетские организмы. И этот организм должен был быть москвичом по имени Игорь.

Он ел борщ. Но на кухне большой квартиры на Тишинке пахло не едой, а дымом. Столица, задыхаясь в торфяном смоге, третий месяц изнывала в жестоком пекле.

Игорь обвёл взглядом семейство студента: милая матушка накладывала второе; усатый отец в майке и трениках читал газету; братец, подросток охламон, пялился в окно. Из дальней комнаты доносилось тихое журчание телевизора – имелась у студента ещё и бабуля.

– Жара… – пробормотал Игорь.

– Говорят, до осени точно, – отреагировала матушка.

Не то.

– Ничего, в тридцать восьмом было похуже, – сказал отец, не отрываясь от "Правды".

Это верно про тридцать восьмой. Но опять не то.

– Ма, я пошёл, – сказал брат и побежал на улицу.

Чёрт, выругался про себя Игорь. Про ПОГОДУ! Про погоду, чёрт!

– В девять чтобы был дома, – крикнула матушка.

– Спасибо большое, очень вкусно, – сказал Игорь, вставая из-за стола.

Студент приехал из Алушты, он отдыхал в спортивном лагере. Студенту жить да песни петь. А вот Игорю…

Зазвонил телефон.

– Тебя небось, – пробурчал отец.

Точно, зазноба Ира. Сердце Игоря забилось поживее.

– И чего молчишь? – чудесный, звонкий голосок в трубке. – Приезжай. Мои на дачу укатили.

– Еду, – сказал он и положил трубку. Погода погодой, но тело-то и сердце местные, от студента.

В карманах пятак на метро, студбилет и мятый рубль.

– Я ушёл. Не ждите, – крикнул он из прихожей, надевая кеды.

Из кухни не ответили. А когда Игорь, поглядев в зеркало (остался доволен), взял ключи, из большой комнаты послышался бабушкин ворчливый голос:

– Проткнули чертяки небо своими ракетами. Конечно, погода с ума сошла.

Вмиг обессилев, он осел на тумбочку. По потолку в комнату потянулись вихлястые тени.

В комнате кто-то (бабушка?) поперхнулся, а потом что-то булькнуло и тяжело вздохнуло. Зашаркали по паркету тапочки. В мозгу Игоря замелькало нерадостное бабушкино будущее. Дождь – кости заломило – отвезли в больницу – снег. А потом случились жуткие морозы, и землю били ломами.

Видел мрачные картинки, а в комнате набиралась чёрная сила. Всегда так. Но в этот раз к будущему добавилось и прошлое. Вот: холод – война, жара – голод, засуха – брат умер. Демоническая сила удесятерилась.

Игорь сидел как прибитый на тумбочке и пялил глаза в приоткрытую дверь большой комнаты. Шуршание приближалось. В дверной щели мелькнул бабушкин байковый халат. Халат судорожно подрагивал.

Истерично зазвонил телефон.

Шевелиться нельзя.

#12345#

На кухне упала тарелка, разлетелась вдребезги. Опять зашелестели тени. Игоря кольнуло заново, теперь родительское: слякоть – картофельные очистки на обед; солнечный март – госпиталь и бинты. Это прошлое. Будущее не отставало: отхватил на даче пилой палец – комариный был год, влажный и сырой; младший сын притащился пьяный вдрабадан – стояли туманы.

Телефон трезвонил.

– Возьмёт там кто-нибудь или нет? – крикнули из кухни. Не крикнули даже. Человеческим голосом это назвать было нельзя. Что-то такое просипело, проскрежетало. Приближаясь.

– Игорь! – проскрипело совсем рядом, и рука, вся состоящая из грязных и вонючих бинтов, без пальцев схватила трубку. За рукой вытянулся бесформенный мешок, с торчащими тут и там картофельными очистками, разящий ядрёной сивухой. Сверху была прилеплено что-то круглое, разевающее рот и им хлюпающее. С отцовыми усами и матушкиной завивкой.

В этот момент из комнаты потянуло мёрзлой землёй и гнилым сеном; дверь открылась и вышла бабушка. Точнее, то, что когда-то было бабушкой. Бесформенная, вялая, обмороженная, в глине культя из халата тоже потянулась к телефону.

Заклокотало, зашипело, всхлипнуло, и Игорь одним движением сорвав себя с тумбочки, выскочил за дверь.

***

На улице он долго водил по лицу ладонью, разводя чёрную грязь и отлепляя картофельные очистки. Он сидел на земле рядом с подъездом и тяжело дышал.

– Ты чего тут? – спросил торопящийся домой братец. И, не дождавшись ответа, зашёл в дом.

– Не ходи, – еле-еле проговорил Игорь, брат не услышал, но сил удерживать его не было никаких.

Таких демонов он ещё не видел. Если бы не телефон, лежать бы ему там, с разорванной на клочки душой. А они сцепились из-за трубки, хи-хи.

Почему в этот раз так?

Такая жара, только в тридцать восьмом была, вспомнил он слова отца. Точно. Вот прошлое из них и вывалилось.

Чего он там этой красавице перед переходом втирал?

**

"Дело в том, что у горожанина тяга к погоде; этого ещё Фазиль Искандер никак понять не мог: почему это все москвичи, как прогноз погоды, льнут к радиоприёмникам. А очень просто всё объясняется...", а ей было всё равно, она вытиралась полотенцем, совершенно Игоря не замечая. "Тут камень, бетон и асфальт – ГОРОД, а все из деревни вышли, кто раньше, кто позже. Ниточка к природе почти порвалась, а зов остался", – полотенце кинула на пол, прошла мимо, отодвинув острым плечиком, "А погода эта такая штука… Не только предсказание будущего, это ещё и прошлое. Всякие вехи в памяти обязательно у человека с погодой увязаны: что за жара стояла, какой дождь лил, кто чего отморозил и сколько было градусов", зыркнула вопросительно, но тут же продолжила одеваться, "Я ж не виноват, что чаще всего дурное в памяти застревает. Я и выпускаю… Только для них это ещё всё впереди. В будущем. Я их заранее очищаю. Это у меня наследственное – прапрадеда, говорят, колдуном звали. Московским колдуном Игорем. У нас все Игори по мужской линии…", – это уже после её "пока" он говорил. Сам себе.

***

Цепанули, значит, в этот раз демоны их прошлое. Да как мощно.

Выпускать остальных теперь совсем не хотелось. И как теперь до обратного перехода дожить?

– К Ирине, – вспомнил он местные, студента дела. К Ирине, в Измайлово.

За спиной, уже впотьмах неприятно скрипнула дверь. Игорь не повернулся, но краем глаза заметил знакомые треники.

Силы сразу откуда-то взялись, и он побежал, перебирая длинными ногами, в тёмную духоту. Где-то на задворках страха царапнула совесть. Он отмахнулся – "это ж не я, это они сами". Конечно, сами.

***

– Я окрошки напилила. – Встретила его радостная, светлая. – Где это ты так измазался?

– Картошку чистил. В земле вся была, – ответил Игорь.

Глядя на её приятное лицо и весёлые глаза, твердил про себя: "Только не про погоду, только не про погоду".

– Жарко-то как… – вздохнула Ирина.

Внутри ёкнуло, но она прошлась по краю и удержалась.

– Я умоюсь, – сказал он, заглянув на кухню, где стояла трёхлитровая запотевшая банка с квасом и нарубленная начинка в миске. – Только я уже это… поел.

– Даже и не думай, – помахала пальчиком и засмеялась. Так звонко, что и Игорь, ополаскивая лицо, улыбнулся. Но тут же улыбаться перестал, потому что Ирина добавила: – В такую погоду можно только окрошку есть.

Игорь, как услышал, вжался в стену, в ужасе глядя на льющуюся из крана воду.

Горло больно ободрало, будто вытянули хребет, с нанизанными на него тёмными пятнами Ириного будущего. Отмеченными погодными зарубками: вот осень золотая, лето бабье – она в печали (студентик?!) не замечает машину – перелом позвоночника. Вот весна капелью звенит, плюсовые устойчивые температуры днём – она всё на больничной койке, ничто не радует. Вот лето красное – Олимпийский мишка улетел куда-то, она роняет слёзы. Не такие, как у всех, а свои собственные, горькие, что праздника у неё нет, и никогда не будет.

На кухне после мгновений тишины завозились. Не обеденными звуками, нет. Костылём будто грохнули по линолеуму, ногтем по стеклу провели, скрипнули мелом по доске.

Второй акт не заставил себя ждать. Игоря продёрнуло морозом по ногам, он чуть не заорал. На кухне вздохнуло что-то с причмокиванием, будто огромная рыба глотнула воздуха вместо воды, задыхаясь; банка с квасом грохнулась на пол.

Игорь конопатил себя заклинанием не рыпаться.

Ира или та самая рыба, или что там ещё, оскребая стены, будто пьяный волочился домой, двинулось из кухни.

Из своего убежища в ванной он увидел очередное новенькое за этот переход. Твою ж мать, подумал он, что за чудеса с этой жарой. Знал бы, никуда не пошёл, остался бы с той девчонкой, переждал бы. Ага, ага, возражал себе Игорь, всё также не шевелясь, и пошёл бы прямиком в дурку, поедаемый погодными демонами изнутри.

Расковырял прошлое и этой юной совсем девчонки (тридцать восьмой? Да её родители сами детьми тогда были! – а ну и что, жара всех под одну гребёнку). Откуда-то, из чулана, с балкона, с антресолей повалилось старьё: ржавые санки – мелькнуло в голове Игоря что-то про искристый снег, классический "мороз и солнце", сбитое дыхание и шрам на губе. Какой-то глобус вывалился – тогда шёл мокрый снег, а листья ещё не облетели – на географии за хорошие знания одноклассники ей устроили бойкот, она ревела в три ручья. Кукла старая, драная, без глаза, мальчика из-за неё в песочнице толкнула, он головой треснулся, дурачком навсегда остался – ветер тогда дул очень сильный.

Мельчайшая обида, любая ерунда, ранившая детское сердце, её пальчики и коленки, всё фиксировалось погодными демонами Игоря и её собственными, вываливаясь жуткими метаморфозами уродливых теперь предметов. Глобус стучал по полу, и в этом стуке слышался похоронный чеканный шаг, ржавые санки скрежетали, с хрустом поедая полозьями ставший вдруг мягким паркет. На санках кукла с бешеным одним глазам и дьявольской улыбкой размахивала кнутом (поясок от бабушкиного халата?!), хрясь, хрясь по обоям. И само оно, бывшее вот только что Ириной, шкрябая крошащимся мелкими позвонками и олимпийскими колечками гипсом, волоча руки-костыли и ноги-ходули, с круглой, опухшей головой медведя, шатаясь, проползло мимо ванной.

Ждать. Чего? Монстру этому куда идти, он тут живёт. И Игоря легко пересидит.

И тут снизу от соседей – перегородки-то тонкие – раздался чих, да не один, а залпом, раз десять подряд. Жуткая процессия застыла, зачмокала, заскрипела. И когда уже он приготовился бежать, прыгать через всю эту ворочающуюся массу, всё стихло, а в дверях появилась прежняя Ирина.

– Игорь, ты чего тут застрял? – спросила и улыбнулась.

Он мотнул головой, осторожно выглянул в коридор. Улыбка, как улыбка. И он, воровато озираясь, пошёл за Ириной на кухню.

Ни глобуса, ни саней, ни рваной старой куклы с бесноватыми глазом. Банка с квасом запотевшая на месте. Нежели всё это какая-то случайная галлюцинация? А бабушка с родителями на Тишинке? Игорь криво усмехнулся и отогнал прочь, кажется, мелькнувший на антресолях кусок ржавого железа. Сморгнул, и нету.

А потом они ели окрошку, Ирина смеялась, оттаивал и Игорь, ловя себя на мысли, что хорошая семья будет. Вернее, могла бы быть. И снова на него накатило: это всё демоны, я-то тут причём. И вообще, привиделось всё – он отмахивался и пил квас.

– Я в душ, – сказала и ушла в ванную, проведя по его волосам ласковой рукой.

А Игорь, проводив её сомлевшим взглядом, складывая посуду, споткнулся обо что-то, торчащее из дверцы под раковиной. Приглядевшись, понял, что это душка глобуса, на которой лежала кукольная рука.

Шумела вода в ванной, по радио гундели новостями, Игорь, вздрагивая всем телом, не мог попасть в кеды в прихожей.

– Передаём прогноза погоды на завтра… – сказала диктор.

Не успел, обречённо подумал Игорь. Вода больше не лилась, на кухне брякнула, захлопнувшись, дверца, что-то металлическое упало сверху – сани, понял Игорь. Бросив шнурки, он ткнулся в дверь, но она не открывалась – одеревеневшие пальцы не могли раскусить замысловатый замок.

– Игорёк, ты куда? – услышал он за спиной. Откуда-то он знал – так разговаривают куклы. Злые, мерзкие куклы. Высоким, с пришепётыванием голоском.

Игорь замер.

В зеркале сбоку он увидел в неясном свете девочку с глобусом вместо головы, она тащила за верёвку санки, на которых сидела маленькая, карликовая Ирина со своей улыбкой. Со своим гипсом и многочисленными костылями. Улыбке не доставало зубов. А крохотному лицу глаз.

Пальцы, наконец, разгадали замок, и он выпал на лестничную площадку.

***

Ночью духота и жара никуда не делись. Всё также тянуло торфяной гарью.

Уселся на лавочке. Где переночевать, заботило его мало – сейчас дойдёт до парка, прикорнёт на скамейке. В такую жару не замёрзнешь. Больше его гложила мысль, почему в этот раз так заковыристо пошло? И почему его так тянет вернуть всё на свои места, возродить им же самим запоротые души.

Да-да, он знал, что обычно выпущенные демоны возвращались к нему же, покидая тех людей, которых он награждал в своих переходах. Таким образом он очищал их, освобождая от ужасов будущего, но обратно нагружая себя в своём настоящем всё более неподъёмной чернотой. До следующего перехода.

А теперь? Теперь то, что он вытащил из себя через погодные зарубы, сковырнуло все страхи их прошлого, а не только предстоящего, и этот ком рос, вываливая отовсюду застоявшуюся гниль, страх и застывшие в глотке крики. ТАК вокруг него ещё не бушевало.

И студент этот ещё… Всегда он чувствовал настроения и чаяния, чувства и ощущения хозяев тела. А как бы он ещё встраивался в действительность прошлого? Но сейчас тяга к родным и любимой студента была просто нестерпима. А может в этом корень всего? Игорь помотал головой – нет-нет, рекордная жара, она, она причиною. Накопилось.

***

Утром, с больной спиной, с треском в голове, помятый и грязный, он сел в метро и поехал в центр. Ехал ли он избавлять (как?!) свою (студента) семью или куда-то ещё, сказать не мог. Но на месте не сиделось. До возможного обратного перехода была ещё пара дней. И он чувствовал, знал даже почти наверняка, если он будет бездействовать, погодные демоны сожрут его без остатка.

Вагон был почти пуст. Толстячок напротив читал газету, поминутно отирая лысину платком. Игорь, блуждая в своих мыслях, шарил по толстячку и его "Труду" глазами. Тот, чувствуя взгляд, нервно ёрзал и шуршал бумагой.

"Погода ставит новые рекорды", – заметил Игорь крупный заголовок.

– Будь она неладна, эта погода. Осточертело! – Сосед рядом, оказывается, тоже читал чужую газету. И даже вслух.

Игорь скривился от острой боли. Начинается… По стенам вагона зашмыгали тени, замигали лампы.

А поезд только отъехал от платформы. "Следующая станция – "Курская"", – сказали из динамиков.

В вагоне ещё ехала древняя старушка в платочке, с корзинкой и палочкой. Игорь, подавив желание дёрнуться и упрыгать в дальний конец, спрятаться за старушку, одеревенел истуканом.

Напрасно он надеялся, что старушку не проймёт. И этого благообразного толстячка. Накрыло всех троих разом. А может, и не разом. Но быстро, один за другим всхлипнули, хрустнули и вонзили Игорю в мозг все свои беды и ужасы будущего и ухабистого, могильного, всего в горбылях прошлого.

Било больно, хотелось закрыть глаза. Чего делать было никак нельзя.

Дотерпеть, до "Курской" минуты две-три езды. Нельзя вскакивать, а тем более орать – пусть и очень хочется.

Старушка верховодила. Подволакивая вдруг ставшей гигантской ногу в армейском сапоге (Игорь увидел: в войну, когда оттаивал апрель, у её сына оторвало голень), вместо палки она размахивала коряжистым и кривым плугом (голод тридцатых при суховее и засухе), она, шамкая безгубым ртом, навалилась на хрипящего толстяка, невозможно раздавшегося вширь (в большое половодье утонул двоюродный брат, нашли уже раздувшееся тело), и вобрала его страхи в себя, приращивая шарообразное тело с нелепыми очками к своей корзинке. Толстяк вопил, хрипел и вертел жирными отростками.

Теперь сосед.

Игорь не шевелился, не косил глазами, но чувствовал колыхание воздуха: рядом трепыхалось что-то соразмерное бабке. Оно скрежетало, скрипело, лавка под Игорем ходила ходуном. Вытянулись голые кости с ошмётками подгорелой кожи. Бабка заверещала. Кольнуло и этим сухим мужиком – пожар в родной деревне, сгорел целый дом родственников. Ночь стояла тёмная, августовская, тихая, холодная и звёздная. Беда сухого оказалась равной вороху старухиных печалей и страхов, подкреплённых приращенным к корзинке толстяком. Сухой хрустел и всхрапывал, гулко стукался костями о металлические поручни; бабка вопила чёрным ртом, а в её глазах бесновался зелёный огонь. Она вцепилась в остатки волос на голом почти черепе сухого, потянула на себя. Он тыкал культёй в толстого, надавливая острыми обломками на огромный армейский сапог. Их клёкот, визг и гулкое стуканье перебивали шум поезда. Игоря они не замечали, но когда в этой грызне его коснулось что-то мягкое, очень ветхое и одновременно могучее, он дёрнулся в омерзении всем телом, и чудовища остановились.

Оторвали друг от друга жуткие конечности, повернули со скрипом головы.

Поезд выезжал на "Курскую". Игорь вскочил и кинулся к дальней двери.

Поскрёбывая двери, он рвался наружу, но поезд медленно катился по станции, будто и не собираясь тормозить. Сухой, упираясь в потолок кожистым, в жилах и сосудах черепом, криво взмахивая культями, шагал к Игорю, скаля закопчённую и кривую челюсть. Сзади с сухим свистом напирала бабка, отпихиваясь корзиной с толстым и сокрушая всё вокруг ржавым плугом.

Не успеть, подумал Игорь, зажмурился и вывалился в разомкнувшиеся двери.

– Пьяный, что ли? – услышал он.

Не замечая ушибленных колен, он перевернулся на спину, выставляя ноги и руки.

– Милицию может позвать?

Он открыл глаза. Вагон стоял с открытыми дверями, а рядом толпился народ.

– Нет-нет, задумался просто. Всё в порядке, товарищи, – забормотал Игорь.

Люди пожали плечами и зашли в вагон, он лишь пролепетал:

– Не надо…

Поезд тронулся, и он увидел в окне толстячка с "Трудом" и в очках, бритый затылок сухого и бабульку, скрючившуюся над корзинкой.

Игорь тряхнул кудрями, проводив взглядом уехавший в тоннель поезд. Не красные, зелёные почему-то огни удалились во тьму.

Сел на лавку, задумался. Надо подальше от людей. Такое в воздухе творится, каждый второй про погоду говорит, если не все подряд. А демонов прошлого в них… Эдак, вся Москва тут переродится. И, допустим, сбежит, а с этими что делать? И потом, перед студентом неудобно.

"Рекорд" – всплыло из прочитанного в чужой газете. Рекорд! – озарило Игоря.

Тут же рядом самое жаркое место Москвы. Метеостанция Балчуг.

Игорь про метеостанцию эту знал. Ведь о погоде он думал чаще, чем о женщинах.

Самые высокие температуры в столице фиксировались именно на Балчуге.

И если вечером, в девять, не дать зафиксировать очередной рекорд, вся эта демоническая вакханалия замкнётся немощью.

Так обычно и бывало: всегда слабо выходило, если после перехода погода стояла ровная, что называется, в норме. Игорь давно это заметил и всегда старался переходить в погоду поэкстремальнее.

И сегодня, двадцатого августа семьдесят второго года будет рекорд – точнее не бывает. Архивы он помнил. Ведь о погоде он…

Сейчас такой рекорд был не нужен. Поближе бы к норме. Без рекордов. Тогда и сила уйдёт.

Он пошёл наверх.

***

К вечеру он нагулялся, утомился, запылился и пропотел. Шугался людей, воду глушил из автомата, голодом мучился, но терпел, опасаясь заходить в магазины и чебуречные.

Он верил в избавление, поглядывал на часы, и, когда начало темнеть, весь извёлся в нетерпении. И тут он похолодел – КАК он это сделает? Хватить по башке лаборантку (целый день он ошивался в округе и видел тётушку, которая раз в три часа проверяла термометры из метеобудок) и записать в журнал не то что на самом деле?

Эх, сухого бы льда днём у какой-нибудь мороженицы отсыпать, да в будку подложить. Только поезд уже ушёл…

Он сгрыз пальцы и губы, но так ничего и не придумал. Стоял возле забора, глазел на белеющие в опустившейся темноте будки.

Донёсся бой курантов от совсем близкого Кремля. Значит, почти девять.

Появились прохожие, но прятаться было уже некогда. Он обречённо ждал, вцепившись в прутья забора, пока парочка не поравняется с ним.

– Ну, если погода позволит, – сказал один из них, безликий сейчас для Игоря. Крах всех надежд ослепил его, а демоны потянулись к прохожим.

Стрельнуло колючей очередью: черёмуховые холода – сдох любимый пёс; дождливый октябрь (а какой ещё он должен быть) – заболела и не выздоровела Ниночка.

Безнадёжное, стылое, мёртвое мелькало в Игоревом сознании. А перед ним стенало и рвало на себе одежду что-то четырёхпалое, курчавое и с собачьей мордой. На спине хлопал крышкой детский гробик.

– Ааа! – заорал в отчаянии Игорь и махнул через ограду. Пригибаясь, метнулся к ближайшему белому шкафчику. Залез по лесенке, открыл дверцу. Спина стала мокрой от пота.

Игорь о погоде обычно думал больше, чем о женщинах. Но сейчас у него из головы не выходила лаборантка, которая вот-вот выйдет снимать результаты. Что это будет за монстр и на кой ему журнал.

Бесноватая тварь колотилась о забор, Игорь ждал, что вот-вот вонзятся в спину ему клыки или что там у твари отросло. Ждал, но рук не опускал.

– Вот он… – прошептал, вытаскивая из зажимов "максимальный" термометр. Ртуть отмерила 34,8. Он постучал ногтем по градуснику, сбивая на компромиссные 31,1.

Тварь билась о забор, но внутрь не лезла – заповедный храм для вас тут, да?

Аккуратно вставив градусник назад.Кубарем свалился с лестницы.

– Гражданин! Вы что здесь… здесь нельзя! – услышал он.

Лаборантка, самая обычная, никакое не чудовище – да у вас тут иммунитет, что ли – он прыгнул за забор. Эти двое, конечно, шли теперь самые обычные.

Тётушка-метеоролог продолжала что-то кричать, но и работу свою не забывала. Игорь видел, как она влезла по лесенке, открыла дверцу и сделала запись в журнале.

Из открытых окон метеостанции вырывались звуки то ли телевизора, то ли радио. "Удивительная погода царит на Европейской части СССР", – донесся голос диктора.

Игорь поперхнулся. Во рту стало горько и сухо. Он закашлялся. Та самая пара обернулась к нему, что-то сказали друг другу и пошли дальше.

***

– Ешь, ешь, изголодался, – приговаривала матушка.

Она тоже сделала окрошку.

– Помылся бы сначала, – морщил нос брат.

А отец, выглядывая из-за газеты, хмыкал в усы.

Игорь полнился удовлетворением, будто сделал нужное и правильное. И в ответ он слышал почти осязаемую благодарность от этой вот семьи. От семьи студента.

После сбитого рекорда он вошёл в тёмную квартиру, валясь от усталости и готовый на всё, лишь бы дали поспать. Вслушиваясь в ночные шумы, страшась уловить бабушкино шарканье или шевеление отцовых усов. Но слышал лишь его мерный храп и бабулины постанывания и пришепётывания. Получилось?

Он упал на кровать и проспал почти сутки. Его не тревожили, пока он не проснулся от настойчивых звонков. Взял трубку. Ирина. Куда пропал да что случилось? И сквозь её тревогу Игорь слышал "спасибо".

Получилось.

И теперь он, грязный, но выспавшийся, хлебал окрошку, потому что голод затмевал всё остальное.

– А который час? – спросил он, наевшись и вспомнив про обратный переход.

Если и передаст рекордную эстафету семьдесят второй две тысячи десятому, то сегодня. Потому что потом в две тысячи десятом жара по всем прогнозам должна отступить, чего не скажешь про местные погоды.

– Без пяти девять, – ответил отец.

Игорь вскочил и заметался, напугав мать и насмешив брата.

– ГДЕ?! ГРАДУСНИК?! – кричал Игорь, не находя уличного термометра.

– Заболел? – ахнула матушка и попыталась приложить ладонь ко взмокшему лбу Игоря.

– Не было отродясь, – усмехнулся опять отец.

Игорь замер на мгновение и кинулся вон из квартиры.

Открыл сосед, огромный дядя Паша

– Здоров, Игорёк!

– Здрасте, дядь Паш! – выпалил Игорь. – У вас градусник есть? Мне узнать, сколько на улице.

– А то ж! – совсем не удивился бронебойный дядя Паша. – Заходь.

– Паш, погоду передают, – как раз крикнула из квартирных глубин на весь этаж жена дяди Паши, Татьяна.

Метнулись тени.

Дядя Паша захлопнул дверь, а из соседней квартиры, стукаясь о стены, вытащилось нечто о многих руках, головах, с усами и в бабушкином халате.

Дядя Паша хрустнул суставами, челюсть его отвалилась и оттуда стали падать червяки (холодная заря, лето, обильная роса – маленького Павлика взяли на рыбалку, клевало плохо, он развлекался с червями, порезался о рваный край консервной банки и чуть потом не помер от заражения крови).

Игорь попятился. Пугаться было поздно. Тихариться тоже. В дверь барабанило всё его жуткое семейство, а из комнаты волочилась жена дяди Паши, огромная, оплывшая медузой туша (жаркий Крым, вода холоднючая, но почему-то много медуз, которые маленькую Таню ужалили в руку).

– Ааа! – закричал Игорь и кинулся на кухню.

Есть. Обвалившиеся деления, красный спиртовой столбик. Из радиоточки "Маяк" заканчивал наигрывать позывные. Запищал сигнал точного времени. Пик.

Игорь сосредоточился на термометре. Пик.

Не отвлекаясь, Игорь почувствовал, как стало тесно на кухне. Не оборачиваться.

За спиной хлюпало, скребло, рыгало. И приближалось.

Пик. Двинулась табуретка.

Пик. Ноги коснулось мягкое, но сильное, сдавив до боли.

Пик. В затылок задышали. Повеяло безнадёжной жутью.

Пиииик.

***

– Вставай, опоздаешь. Комдив орать будет.

Игорь повернул голову. На подушке лежала она. Улыбалась.

Он осмотрелся. Улыбалась, но не шутила – на стуле в убогой какой-то комнатке висела гимнастёрка без погон, но с двумя прямоугольниками в петлицах.

И он понял. Дуболом. Дыра в башке, а не память. Ошибся днём. В этот день жара семьдесят второго чуть не дотянула до жары тридцать восьмого. Переход, да не туда.

Она, подставив под милую головку ладошку, смотрела на него ехидно. Но Игорь про женщин думал меньше, чем про погоду.

– Где тут градусник?

Она откинулась на подушку.

– Как ты надоел со своей погодой, – выдохнула презрительно.

По потолку и стенам от неё к Игорю потянулись вихлястые тени.

Другие работы автора:
+6
20:00
595
22:17 (отредактировано)
+1
Хаха! Рейтинг зачетный!
И о погоде… я всегда поражалась твоей фантазии. Вот умеешь ты не в шаблон. Больше всего пугает в твоём хорроре твой реализм. Этот детский гробик на собаке. Это капец. Ну, что могу сказать, как по мне — это успех? тебе небось говорили про бездейственность героя снова? Что много движений никаких достижений? )))) но мне понравился твой рассказ, мастер.))) страшный, грустный, знойный, говорят, нас ожидает аномальная жара?)))) спасибо!
08:10
Ага, говорят, кого ковид не добьёт, тех спалит неведомая до сих пор жара. Две тысячи десятый покажется лёгким бризом, говорят)
Загрузка...
Владимир Чернявский

Другие публикации

Львиные глаза
nmambur 7 минут назад 0
Дождь
Инна Вайсберг 11 минут назад 0
Девичник
Лина Галиан 15 минут назад 0