Мари!

На закате ветер поднялся. Прошёлся гребнем по подросшей траве, качнул ветки сирени, искупавшись в цветочном аромате и рванул к горизонту. Дело у него срочное - облака разогнать. Чтобы ещё чуть-чуть на солнце полюбоваться, проводить на отдых нагулявшееся светило. Завтра, свежее и выспавшееся, оно раскинет лучи-крылья, вселяя в души новую надежду.

Мари сидит впритык к стеклу, взобравшись на подоконник с ногами. Аромат чая с гвоздикой щекочет ноздри, красный угасающий багрянец, запутавшись в рыжих локонах, огненным водопадом струится на плечи. Забыть бы последнюю неделю, раствориться, наконец, в клубящейся тьме, что под вечер лезет из всех углов комнаты. А то, что притаилось до срока, смотрит в спину и в сытой улыбке пасть щерит. Мари знает, что не отпустит. Чёрные клыки снова вопьются в тело, высасывая последние остатки надежды.
"Только бы он не пришёл!"
Умоляет. И надеется, что придёт. По осыпавшимся лепесткам отцветающих яблонь, по дорожке, украшенной сиреневым цветом, по зову сердца и наперекор мольбе. Санька всегда приходит на закате. Вот уж неделю как...
Шорох, покачивание веток, звук шагов. Выдохнула облегчённо. Пришёл! На душе ликование и страх. Мари не за себя - за него боится. Стыдно за неуместную радость, что заставляет улыбаться любимому. Любимому ли? Если и вправду любит - прогнала бы прочь, не позволила под окнами стоять.
По руке словно наждачной бумагой провели. Тварь под ладонь поднырнула. Голова огромная, чешуйки игольчатого гребня руку царапают. В лицо Мари вглядывается. Глаза бесцветные. Без зрачков. Словно пенкой молочной застланы. Два бельма в самую душу смотрят.
Ох, не выдать бы! Не натравить!
Губы кусает, сжимает пальцы в кулаки. До хруста. И всё равно выдыхает нежно, когда милый из-под цветущего дерева на площадку под окнами ступает. Высокий, статный. Рукава клетчатой рубашки подвёрнуты до локтей. Мари без ума от его объятий. Эх, распахнуть бы окно, позвать, сказать, что нужен, что жить без него не может. Да что там - выпорхнуть, словно бабочка. Подхватит на лету, в кольцо сильных рук заключит, закружит целуя.
Тварь беспокойно лапами перебирает. Чует добычу. Мари с трудом отводит взгляд от любимого, что стоит понуро под окнами. Такой сильный и беззащитный одновременно.
Стук. В высотке напротив дверь на балкон распахнулась. Девушка помнит женщину, что на площадку вышла. Весёлая бабушка-смешинка. Говорливая, задорная, неунывающая. Как же она изменилась! Побледнела, похудела. Руки-ноги серыми кольцами щупалец обвиты, а соседка словно и не замечает присосавшуюся к ней мерзость. Перегнувшись через перила, смотрит вбок. "На закат", - догадывается Мари.
Какая весна красивая! Любоваться и жить. Жить и любить. Любить...
- Мари! Мариии!
Невольно опускает взгляд. Что ей бабушка напротив? Что дом, в котором, укрывшись за тёмным провалом одного из окон, притаилось зло? Да хоть бы и целый город в плену ночных тварей.
- Санька...
Одними губами шепчет. Не услышит, увы. Но главное, чтоб тварь не услышала.
Что ж ты, любимый беспокойно головой вертишь? Словно прислушиваясь. Всё чаще Мари кажется, что Санёк знает, что она тут, за стеклом, чувствует взгляд, видит силуэт любимой сквозь зеркальную гладь окна.
- Мари...
Грусть в голосе перемешивается с сумерками, выводя тонким грифелем абрисы ночных теней.
Скоро ночь. Недозвавшись, уйдёт милый. Как же ей повезло, что ночной народ его не видит! Наверно, точно так же не замечают опасных паразитов горожане. А вот Мари их видит. С детства. Она - необычная. И любимого под стать себе нашла. Думала, что убережёт. Ведь когда предупреждена об опасности, когда знаешь, чего от врага ждать - считай вооружена.
Наивная... Её-то тени видели. Приглянулась Мари чёрному, бельмоглазому чуду-юду. А те, кого ночные гости мишенью вибирают - сами гибнут и родных на дно тянут. Сто раз такое видела, да вот на себя не примеряла. А зря. Не согрела бы сердце в объятиях милого. Не тосковала бы так.
Отвернувшись, покорно вглубь комнаты зашагала. Уж совсем стемнело. Тварь рядом семенит, белками глаз без зрачков сверкает. Боль и тоска для неё - как для собаки сахарная косточка. Скрипнула кровать. С головой укрывшись одеялом, Мари всхлипнула горько. Впереди была долгая ночь, медленное погружение в депрессию и, возможно, смерть на рассвете. Твари не особо жалеют жертвы. Вон их сколько - целый город.
То, что в этот раз всё пошло не так, как обычно, Мари поняла не сразу. Первый вестник перемен - тихий шорох со стороны окна - приняла за игру ветра. Откуда ещё шороху появиться? Не со стороны же двери? Соседи по площадке давно уехали, подъезд надёжно заперт. Ветер...
Звон разбитого стекла. Мари откинула одеяло, вздрогнула. Тварь, что уже нависала над ней, оскалив пасть, озадаченно попятилась.
- Мари! Я так и знал, что не уехала!
Милый спрыгнул на пол, стряхнул осколки с рубашки, намотанной на руку.
Вместе с Санькой ворвался в комнату одуряющий запах трав и мокрой после недавнего дождя земли.
Сердце пропустило удар. От радости? От страха? Мари не знала, но и оторвать взгляд от любимого не могла. Чёрная тень метнулась к окну, прошла сквозь Саньку. Тварь чуяла неладное, жадно всасывала ноздрями воздух, зыркала вокруг, пытаясь проследить за взглядом девушки.
Ах, гори всё синим пламенем! Он тут, а значит смерть не посмеет переступить порог. Пришёл, не забыл, не предал. С визгом на шею бросилась, поцелуями и смехом мрак разгоняя. За спиной - рычание. Что же ты натворила, Мари? Додумать не успела. Сильные руки так крепко сжали в объятиях, что забыла обо всём на свете. Словно сама весна девушку закружила, словно ветер-непоседа понёс её к облакам.
А ещё Мари вдруг поняла, что не хочет беду по ложному следу вести, словно лисица, что гончих псов отвлекает. Никто не смеет отнимать жар поцелуев и нежность рук. Любого на клочки порвёт! И от мыслей этих так тепло на душе стало, так спокойно, как не было никогда, с самого детства.
- Я так скучала!
- И я, любимая!
***
Рассветы никогда не бывают одинаковыми. Наверно потому, что настроение тех, кто ими любуется, каждое утро в новый узор складывается, как в калейдоскопе. Это утро было золотисто-шафрановым. С тонким мятным ароматом. В разбитое окно второго этажа с любопытством заглядывали проснувшиеся пичужки, на потолке игрались солнечные зайчики - отражение осколков, устилающих пол. Чёрный котёнок на подоконнике, задрав пушистую головёнку, внимательно следил за пернатой недостижимой добычей.
- Таким ты мне больше нравишься, - хихикнула Мари.
Котёнок оглянулся, неодобрительно фыркнул, прищурив глаза без зрачков. Мари показала твари язык, снова хихикнула:
- Не дождёшься.
Словно в подтверждение её слов милый коснулся губами шеи, спросил сонным голосом:
- Что там, солнышко?
- Ничего, милый, просто пичужки.
Саня посмотрел сквозь насупившегося котёнка, подтянул любимую поближе, сграбастал, словно убеждаясь, что рядышком. Мари купалась в ласке, а тварь крошечной чёрной кляксой застыла в оконном проёме. Ничего, пусть привыкает позитивными эмоциями питаться, раз уж хочет возле Мари жить. Другой пищи ей не видать, пока любимый рядом.
В доме напротив распахнуто окно. Молодая женщина - внучка давешней соседки старательно драпирует куском белой ткани зеркало на стене. Руки девушки обвиты невидимыми тонкими шупальцами.