Хозяин метро Часть 2

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
sergey.sedov
Хозяин метро Часть 2
Аннотация:
​— Гроссмейстер! Я собираюсь устроить большой шахматный турнир. И хочу, чтобы ты в этом поучаствовал. Нет-нет, с тобой я пока сыграть не готов. Для начала мы потренируемся на пионерах. Ты будешь учить их перед игрой, чтобы мне было не так скучно. И если игра мне понравится, тогда, возможно, у меня найдутся интересные предложения и для тебя.
Текст:

Нас было восемь на станции. Полагаю, фигура шахматиста смотрелась странно среди солдат и рабочих. Иногда люди, проходящие мимо, удивлялись, спрашивали друг друга, к чему я здесь? Даже если бы у меня было, что ответить, я не мог произнести ни слова. Я памятник.

Мне очень хотелось побеседовать со своими бронзовыми соседями, выяснить, есть ли в них такая же душа, как моя? А если есть, то кем они были? Как стали статуями на станции? Как они себя чувствуют и на что надеются? Насколько было бы легче, если бы мы смогли организовать маленький клуб скульптур. Но если мои соседи и были такими, как я, они также не могли подать мне даже знака. Мы неподвижны, пока Хозяин не разрешит нам ходить и говорить.

Он явился за мной через три года. Однажды ночью на меня уставились его глаза, похожие на тоннели, из которых мчатся поезда. От них нельзя было отвести взгляд.

— Гроссмейстер! Я собираюсь устроить большой шахматный турнир. И хочу, чтобы ты в этом поучаствовал. Нет-нет, с тобой я пока сыграть не готов. Для начала мы потренируемся на пионерах. Ты будешь учить их перед игрой, чтобы мне было не так скучно. И если игра мне понравится, тогда, возможно, у меня найдутся интересные предложения и для тебя.

Станция «Лермонтовская» называлась так не всегда: когда-то она была «Красные ворота». Каждый облицованный мясисто-красным гранитом пилон на станции имел нишу. В нишах стояли пионеры. Мальчики и девочки, с горнами, барабанами, портфелями, глобусами и тетрадками, белые с красным — скульптур красивее я не видел. Ниши опустели после той шахматной партии.

Условия были просты. Если пионеры побеждают, Хозяин отпускает их на свободу, выводит их из тоннелей, возвращает им человеческие тела. Если проиграют — надолго, может быть на десятилетие, лишатся возможности участвовать в следующей партии, а значит, лишатся и надежды на освобождение

В ту же ночь моя книга ожила. У нее появились страницы, а на страницах заметки о тактике, записи шахматных партий с комментариями. Партии были как классические, так и совсем свежие. Я проигрывал в голове партии Карпова с Корчным с чемпионата мира восемьдесят первого года, качал головой; просматривая запись поединка Алехина с Капабланкой тридцать восьмого года; улыбался, пролистывая страницы с разбором партий участников шахматного кружка при таганрогском консервном заводе. Размышлял, сопоставлял дебюты и учился, учился, учился. Никто лучше гроссмейстера не знает, как это важно — двигаться дальше. Как важно двигаться.

Пионеры смотрели на меня доверчивыми глазами. Они долго ждали. Некоторые находились в телах статуй с самого открытия станции, чуть ли не с середины тридцатых. Они уже не надеялись. А тут я. И возможность вернуться.

— Почему Хозяин это делает? — спрашивал меня Мальчик-с-глобусом, — он нас наказывал? А теперь собирается простить?

— Мы были плохими пионерами, — встревала Девочка-с-двумя-косичками, — Хозяин нас перевоспитал. Если мы выйдем отсюда, я буду жить по-другому.

— Он хотел воспитать нас сильными! — выкрикивал Пионер-с-горном. — Нам было больно и трудно, но настоящего человека иначе не воспитаешь! Это будет экзамен, мы должны показать, какими мы стали!

Мне нечего было им ответить. Сам я считал, что Хозяин просто развлекается. У него такая власть над нами, и, возможно, ему просто нечем больше заняться.

Это было лучшее время из всех сорока лет, что я провел в теле бронзового шахматиста. Два раз в неделю, в ночь на среду и пятницу, Хозяин останавливал время для всех, кроме нас. Я аккуратно, чтобы не повредить мраморный пол, слезал с постамента. Меня уже ждал поезд. За моей спиной закрывались синие двери, и поезд вез меня — без пересадок, напрямую — до «Лермонтовской». Если бы я услышал такое от кого-нибудь другого, я рассмеялся бы ему в лицо. Но это происходило со мной: после «Бауманской» поезд проезжал без остановки «Курскую», за ней «Комсомольскую», а потом я выходил на «Лермонтовской», где меня уже ждали пионеры.

Между левыми и правыми пилонами было восемь клеток красного и серого гранита. Как раз на ширину шахматной доски. Мы отмечали ее края по длине, как школьники обозначают футбольные ворота — портфелями и куртками, только бронзовыми. И мы тренировались всю ночь, до четырех утра. Дебюты, гамбиты, отработки вариантов, захват инициативы, защита, завершение партии. Не все ученики были талантливыми, но и просто способных ребят оказалось достаточно, чтобы собрать из них команду: восемь пешек, две ладьи, два коня, слона, король и ферзь, на место которого я поставил Девочку-с-двумя-косичками. Никто лучше нее не умел оценивать обстановку на доске. А Мальчик-с-Глобусом удивил меня не только сильными успехами в тактике, но и веселым нравом и какими-то не пионерскими шутками. Он все норовил тихо подкрасться сзади к Девочке-с-двумя-косичками и приобнять ее. И каждый раз она разворачивалась и отвешивала ему оплеуху. Получалось громко, звонко и ничуть не больно. Так что смеялись все, включая саму Девочку.

— А в жизни ты такая же красивая? – спросил ее Мальчик-с-Глобусом перед самым началом игры.

— Такая же? — рассмеялась она. — Да в тысячу раз лучше. Тебе и не снилось.

— А давай (я в первый раз не услышал в голосе Мальчика-с-Глобусом ни иронии, ни подковырки), давай, если выиграем, встретимся у входа через неделю? На площади перед Красными воротами.

Мы победили тогда. Несмотря на свою власть, на свою силу, играл Хозяин на уровне кандидата в мастера. Мы разыграли Будапештский гамбит, и Хозяин получил мат на восьмом ходу.

Уже тогда я понял его слабость, как игрока. Он слишком жаден. Если появится возможность съесть, он сделает это, слабо просчитывая последствия. Такой характер.

Ему пришлось отпустить пионеров. Им очень повезло. Ниши на «Лермонтовской» опустели. И словно бы никаких пионеров в них никогда не было. Но я помню. Перед тем как уйти, они прыгали вокруг, обнимали меня, как дети косолапого медведя в сказке Чуковского: спасибо тебе, дедушка, за Солнышко. А потом они побежали к эскалаторам, а я остался один, глядя в лицо Хозяину. Он меня не простил.

После этого турниров на «Лермонтовской» больше не проводили. На следующее утро она стала непригодной для игры: сузилась, и вместо восьми клеток между пилонами сделалось семь.

Я ждал, что Хозяин убьет меня, но то ли я был еще нужен ему, то ли ему было приятнее мучить меня на протяжении многих лет, так что я остался в своем бронзовом теле, на постаменте на «Бауманской».

Он лишил меня зрения. Ночью пришли рабочие и закрасили мои глаза черной краской. Я больше не мог видеть проходящих мимо людей. Только слушать и считать объявления диктора о последнем поезде. Две тысячи сорок шесть дней. Пять лет и двести двадцать один день.

Потом краску стерли. Хозяин потребовал, чтобы я обучил новичков. Я мог бы отказать ему, к этому моменту я, как мне казалось, уже ничего не боялся. Но помочь еще шестнадцати статуям — шестнадцати людям — выйти на свободу… Я не мог упустить такой шанс.

Но он меня обманул. Сначала он дал на подготовку две недели. Я делал все, что мог, но статуи солдат и рабочих соображали гораздо медленнее пионеров, и никто из них не знал даже шахматных азов. Скорее всего, Хозяин специально собрал такую команду. Я недоумевал, какой ему интерес так играть? Мы успели освоить только основы: как ходят, как едят фигуры, шах, мат, рокировка.

— Ничего, — говорил я в последнюю ночь перед игрой, — вы будете меня слушать, а я руководить. Главное, не путайте клетки.

В прошлый раз Хозяин не мешал мне подсказывать, хотя мне почти не приходилось давать советы, ребята справились сами. Но вышло не так.

Началось с того, что ночью Хозяин посетил меня на «Бауманской». Его глаза, два темных тоннеля, но в этот раз я увидел морщинки в уголках. Словно усталый старик, вынужденный изо дня в день, из года в год играть роль злодея. И когда он спросил, не устал ли я от этого тяжелого тела, в его голосе мне почудилось сочувствие. Позже я каждый день проклинал себя, мысленно плюя себе в подлую харю, но в этот момент я почти полюбил его. И слова полились из меня, и я жаловался, плакал, и даже смеялся, о чем-то просил.

— Хоть на час, побыть бы кем-нибудь другим, — сказал я наконец. — Вспомнить, как бывает по-другому.

А он кивнул и обещал подумать, как мне помочь.

Хозяин! Обещал! Мне! Помочь!

Он давно ушел, а я стоял на своем пьедестале и задыхался от радостных предчувствий. От радостных предчувствий — идиот! От радостных предчувствий...

Они взяли меня перед самым началом игры, две черные, по виду чугунные фигуры без лиц. На самой красивой станции, среди светящихся витражей. «Новослободская». С той ночи я разлюбил ее, вот только это уже ничего не изменит.

— Я исполню твое желание, Гроссмейстер. Ты хотел побыть чем-нибудь другим, и я могу это устроить. Я сделаю тебя цветком. Смотри, их здесь так много. Сотни, сотни стеклянных цветов в прекраснейших витражах. Я выбрал для тебя замечательный желтый бутон под звездой. К тому же оттуда тебе будет прекрасно виден ход игры. Жаль, что ты не сможешь давать команде советы, но цветы, сам знаешь, не умеют говорить. Возможно, игра получится не такой интересной. Но ты просил, и я обещал, Гроссмейстер.

— Нет, нет! — Я начал понимать, к чему он ведет. — Не сейчас! Не перед турниром!

Но двое черных заломили мне руки, прижали меня лицом к витражу и давили, давили так, что я подумал, что сейчас разноцветное стекло брызнет в разные стороны, но этого не случилось.

— Конечно, ты подводишь свою команду. У них так мало шахматного опыта, ты мог бы значительно улучшить их шансы, — глумился Хозяин, — но ты, маленький Иуда, Мальчиш-Плохиш, не подумал ни о ком, когда просил меня. А ведь никто не тянул тебя за язык, чугунная твоя голова.

Я рвался изо всех сил, но двое черных держали крепко.

— Я понимаю, ты боишься, что твое предательство обнаружится. Этого все боятся. Так и быть, от этого я тебя избавлю — никто из твоих подопечных ничего не заметит. Обещаю. Я хозяин своего слова. А теперь расслабься и получи удовольствие от игры.

Сверху, со стороны, я смотрел, как черные отпускают мое бронзовое тело, как оно выпрямляется, расправляет плечи и машет мне рукой.

— Сегодня я буду вместо тебя, — сообщил Хозяин, — не знаю только, понравится ли это тебе.

И тут подъехал поезд с моей командой.

Это был разгром. Хозяин предлагал им самые нелепые ходы, а они его слушались, верили ему, точнее — верили мне. А я был желтым бутоном в центре витража. Я ничего не мог.

Они до самого конца так ничего и не поняли. Хозяин играл сам с собой и выигрывал, он не спешил ставить мат, забирал фигуры одну за другой, пока на доске не остался белый король. Даже сейчас я мог бы попытаться закончить в ничью, свести все к патовой ситуации, но меня в игре не было.

Потом черные волокли изломанные, изрубленные белые фигуры по мраморному полу и бросали на рельсы.

—Это тебе за пионеров, — сказал Хозяин, — это кажется жестоким, но предал их не я, а ты.

И я действительно предал их. Тогда, ночью, когда я размяк в беседе с Хозяином и забыл, что нельзя ни верить, ни просить. Никогда.

+4
20:40
590
10:43 (отредактировано)
+1
"… не мог произнести ни слова"
В нишах стояли пионеры. Мальчики и девочки, с горнами, барабанами, портфелями, глобусами и тетрадками, белые с красным
Купили, автор. Я почти поверила )))
11:09 (отредактировано)
+1
Спасибо за помощь «в ловле блох».) Сколько не перечитываю, ни правлю, всегда где-то очепятки и повторы остаются.

Про пионеров — я еще мелкий был, и когда ездил мимо Красных Ворот, все думал — почему в нишах нет скульптур. Может они были, а их потом убрали? Или архитектор планировал их туда поставить, но не сложилось? Уже гораздо позже, когда русский интернет разросся, я специально гуглил эту тему и даже был удивлен, что никаких скульптур вообще не планировалось.)
Загрузка...
Анна Неделина №3

Другие публикации