Королева цвета Икс. Где у вас тут голоса принимают?

Знаю, мне сюда, а зачем, ни хрена не знаю. Ладно, иду. Захожу. Длинный коридор и всего лишь одна дверь, в конце коридора, прямо. Раз уж зашёл в первую дверь, зайду и в ту, которая вон та. Подхожу. Хорошая дверь, добротная. Сразу видно, импортная. К двери, скотчем, лист бумаги прилеплен, а на нём от руки написано: «Украина без сепаратизма».

Мать–перемать, во занесло! И тут вспоминаю, зачем я здесь – голос свой отдать. Сразу полегчало, а то, сами знаете, когда неопределённость какая–нибудь, чувствуешь себя, как будто с похмелья.

Постучал. Тишина, никто не отозвался. Да и ладно! Таблички «закрыто» нету, значит, открыто. Открываю дверь, захожу. Комната, как комната, вот только из мебели: стол письменный, наверное, годов тридцатых прошлого века выпуска и стул, ровесник столу, а на стуле и за столом мужик какой–то сидит.

Не сказать, чтобы красавец, да и не интересуют меня мужики, но, рожа колоритная. Голова вся выбрита, лишь клок волос, оселедец называется, на левый висок свешивается – а–ля князь Святослав, говорят, он такую прическу носил. Усы, как два оселедца, из-под носа, в разные стороны свисают. Вроде бы, учили так, сначала надо внимание на черты лица обращать, а потом уже на всё остальное. Но, что я могу поделать, если волосы на голове того мужика – самое выразительное. Ну разве что, глаза ещё. Непонятно, да и освещение неважнецкое: то ли посажены глубоко, то ли, хронически голодные. Вообще–то, вполне может быть и второе, потому что щёки у мужика уж очень впалые. Одежда, как и стол со стулом, тоже, из прошлого – не первой новизны и свежести адидасовский спортивный костюм девяностых годов выпуска. Что у мужика было на ногах, не видел, сто мешал.

***

– Дай закурить! – громко, почти выкрикнул, сказал мужик.

А я, ну как будто подсказал кто, знаю, нет у меня при себе сигарет, дома оставил. Но, чтобы мужик тот не посчитал меня за жлоба, для порядка похлопал себя по карманам и говорю:

– Нету. Дома оставил.

– Вот! – такое впечатление, сейчас матом начнёт ругаться. – Все вы такие! Приходите, а в кармане даже ветер не гуляет! И все такие, мать вашу, добрые и хорошие! И всё вам на халяву подавай!

– Да я в общем–то… – начал было я.

– Знаю! – прервал меня мужик. – Говори, зачем пришёл?

– Да вот, голос свой отдать.

– А вот это правильно! – вскочил, вернее будет сказать, подпрыгнул со стула мужик. – Это правильно! Давно тебя ждём!

Мужик выскочил из–за стола и, я увидел, обут он был в сапоги, но не кирзачи, а хромовые, гармошкой. Ладно, хрен с ними, этими сапогами. Мужик остановился, вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Прикурил, и принялся чуть–ли не бегать по комнате, и почему–то молча.

Пока он ходил и бегал, я, почти украдкой, осмотрел помещение на предмет интерьера. Да, контора под названием «Украина без сепаратизма», судя по увиденному, живёт не богато, если не сказать, бедно. Из мебели, говорил уже, стол со стулом. Да, к потолку электрическая лампочка подвешена, а окон, так и вовсе нету.

Левая, от меня, стена была украшена здоровенной фотообоиной, рекламирующей сигареты «Мальборо» – там ещё мужик в шляпе на лошади едет, если кто видел. Ещё, а вот тут, хоть падай, на стене висели: рисунок Тараса Шевченко, «Наказание колодкой» и, картина Архипа Куинджи, «Лунная ночь на Днепре». Рисунок, ясно дело – фотокопия, размер слишком большой, а вот картина, сразу видно – оригинал. Я чуть было не обалдел! Неужели из Русского музея спёрли? Но вспомнив название «конторы» – «Украина без сепаратизма», подумал: наверное, это кто–то из тех, кто раньше меня пришел, притащили.

На правой стене висели портреты каких–то мужиков и баб – человек пятнадцать–двадцать. Разглядывать было неудобно, постеснялся. Узнал только: Макаревича, Собчак, которая, Ксения и, кажется Явлинского. Остальные, хрен его знает, кто такие.

***

Не иначе, заметив мой интерес к портретам на правой стене, мужик выдал пояснения:

– Эти люди изменят политическую систему России, они перевернут основы истеблишмента, организуют, если понадобится, Майдан в Москве. Россия должна двигаться по пути Украины.

После этого, он ещё немного побегал, докурил сигарету, бросил окурок в угол и остановился. В таком, остановившемся состоянии, он уставился на меня своими голодными глазами и выдал такое, я чуть было не упал:

– Молодец, что пришёл! Поздновато немного, ну да это не страшно, наверстаешь!

– В смысле?

– В смысле, фамилия у тебя хорошая. Правильная фамилия, наша! Не то, что у этих! – и мужик показал на портреты. – Романюта, это звучит гордо! – чуть–ли не прокричал он и показал на меня почему–то мизинцем.

– Вообще–то, – начал я, а сам подумал: «Откуда знает, подлюка?» – эта фамилия не совсем фамилия. Это псевдоним у меня такой, литературный. Это фамилия моего деда, а у меня, другая фамилия, что в жизни, что в паспорте.

– Не переживай! – мужик опять показал на меня мизинцем. – Та, которая в паспорте фамилия, она у тебя неправильная. Мы её запретим, и паспорт твой запретим. Мы тебе другой паспорт выдадим, с Романютой. А тот, ты сожги, а лучше, нам отдай.

От такого, кто угодно ошалеет и я, не исключение:

«Вот же ж, сволочь! – мыслительный процесс начался сам собой, со мной такое бывает. – Ишь ты, от своей фамилии ему откажись! Хрен тебе!».

Но мужик, не дал развиться и продолжиться моему мыслительному процессу:

– Книжки значит пишешь. – пристально глядя, и чуть–ли не тыкая в меня своим мизинцем, сказал он.

– Иногда случается... – начал было я, и опять был прерван.

– Это хорошо. – голодные глаза продолжали пристально смотреть на меня.

«Лишь бы не сожрал. – почему–то подумал я. – Вон какие глазищи!»

– Хорошие у тебя книжки получаются, правильные.

– Вы читали мои книги? – а сам подумал: «Не дай Бог! Если читал, хана мне!»

– Не читал! – опять чуть–ли не закричал мужик. – Мне без надобности! Если фамилия на книжке правильная, значит, и сама книжка, тоже, правильная!

Сам видишь, мы тут все за свободу, а вон те, – мужик показал на портреты. – некоторые ещё сомневаются. Про москалей, так я вообще, даже не заикаюсь. Так что, много тебе книжек предстоит написать, хороших и правильных, чтобы вон те, – мужик опять показал на портреты. – и те, – мужик махнул рукой в неизвестном направлении. – поняли, что им, помимо свободы и демократии, деваться некуда. Чтобы перестали маяться дурью, разогнали у себя, как мы сделали, всю эту кремлёвскую сволочь и Майдан устроили, а мы поможем, и рядом встанем. Скакать вместе будем. – и тут же, почти без перерыва. – Скакать умеешь?

– Не умею. – говорю. – Понимаете, было дело, ногу я сломал, очень сильно, чуть не отрезали. Теперь, не то что скакать, бегать не получается.

– Нога где? – мужик опять закурил.

– Вот она. – я показал на пережившую страшный перелом ногу.

– Значит, сможешь. – сказал, как отрезал, мужик. – Не робей, научим. Мы твои книжки в Европе печатать будем, а потом москалям продавать, чтобы они умнее становились.

И сами будем жить в Европе, а домой, на выходные будем ездить. Хочешь жить в Европе? – мужик опять показал на меня мизинцем, правда, на этот раз, мизинец принадлежал правой руке.

– Честно говоря, не очень… – начал я возражать.

– Это ты сейчас не хочешь! – прокричал мужик. – Поскольку в тебе москальского духа много! Вон, даже паспорт неправильный! Погоди маленько, хлопчик, совсем чуть–чуть терпеть осталось.

– Да я, в общем–то…

– А с мовой у тебя как?!

– Да почти никак. – отвечаю. – Слов двадцать знаю. Если самому говорить, то, с трудом. А если слушать, более–менее пойму, вернее, догадаюсь.

– А говоришь никак! – опять прокричал мужик. – Москалям и европейцам приказы отдавать, хватит, а меж собой, мы на русском разговариваем. – Дай закурить!

«Видать, у мужика в голове танк развернулся. – подумал я. – Свои сигареты имеет, при мне их курит, и уже второй раз у меня закурить спрашивает».

А тем временем мужик, то ли очнувшись, то ли слова, для инструктажа у него закончились, перестал бегать, уселся за стол и посмотрел на меня почти спокойно, даже мизинцем не показывал:

– Ладно, после договорим. – сказал он. – Некогда мне тут с тобой. Сейчас ещё народ придёт. А ты, иди вон в ту дверь. – он оказал на дверь за его спиной. – Отдашь там свой голос. И никуда не уходи, подожди. Сейчас еще четыре человека придут, отдадут свои голоса и мы вас скакать будем учить. Вот же ж кремляки, мать их, перемать, людей, даже скакать научить не могут!

***

Открыл глаза, светло. Нащупал на журнальном столике телевизорский пультик и нажал кнопку. На экране телевизора появились здоровенные цифры: ноль, шесть, двоеточие, два, три. Пора вставать, утро.

Интересно, а где тот мужик? Приснилось, что ли? Вообще–то, мне подобная бредятина исключительно после вчерашнего снится, а так, на трезвую голову, снятся, тоже кошмары, но, сюжеты у них другие. Начал вспоминать – выяснилось, вчера не пил, точно, не пил. Значит, что–то другое…

Почему–то настроение, то ли от того, что вчера не пил, то ли, от кошмара, начало портиться, а этого нельзя было никоим образом допустить, иначе: или сегодня напьюсь, или, весь день под откос. Пришлось улучшать себе настроение, вспоминать начал.

Первое приятное воспоминание: ночью был сильный дождь, с громом и молнией, я даже проснулся. Даже миску вишни слопал – было дело. Это приятные воспоминания, а не приятные – сегодня, с утра, пораньше, собрался сходить, ещё вишни набрать (к большому огорчению фруктовых бизнесменов, у нас тут очень много заброшенных дач), это, неприятное воспоминание – лень идти. Подожди! Ночью дождь был, там сейчас грязюки, только на тракторе проедешь. Значит не пойду, это, приятная мысль. Ага! Я же вчера селёдку засолил! Хотел был вечером попробовать, да рано, не успела взяться. Во! Сейчас: селёдочка, чёрный хлебушек со сливочным маслицем и кофеёк с вишнёвым соком – это очень приятные, как мысль, так и перспективы. Встаю!

Встал. Включил ноутбук, и пока он что–то там себе шурудил, запускался, вспомнилось ещё одно: вчера пообещал написать рассказик насчёт призыва украинских депутатов к россиянам, насчёт российского Майдана – неприятное воспоминание.