Лёгкий клерк

Плотная осенняя дымка потихоньку ослабляла свою хватку, позволяя солнцу всё выше и выше взбираться по небосводу. День за днём оно тщетно пыталось хоть немного согреть этот хмурый город, но упрямый мороз никак не хотел отступать. Он всё так же донимал спешащих по делам работяг, приставал к бесцельно шатающимся по улицам пьяницам и тормошил сопящих на лавочках бездомных, отчего те иной раз странно подергивались и скорее прятали носы под ледяными ладонями. Воздух буквально трещал от необычайной стужи, и с каждым утром становилось лишь ещё холоднее — в спальных районах занимался очередной день.

Совершенно иная атмосфера воцарилась в центре: одинокий стройный небоскрёб высился над непримечательным городком, являя собой молчаливого смотрителя, не смыкающего сотни стеклянных глаз ни на минуту. Казалось, будто иссиня-лазурное небо с небольшим желтым вкраплением навсегда застыло в его широких панорамных окнах, и уже ничто не могло затмить столь дивную картину. За последние два с лишним десятилетия здание превратилось в единственное солнце, с которым горожане вступали в новый день. Только оно немного прогревало их заледеневшие сердца, не давая до конца зачахнуть.

В одном из его многочисленных кабинетов расположился невысокий мужчина средних лет. Он восседал на кресле, обитом кожей, и сосредоточенно изучал какие-то бумаги, изредка доставая ручку, чтобы расписаться на первом или последнем листе. Его нельзя было по-настоящему отнести ни к «власть имущим», занятым важной работой за сотни километров отсюда, ни к «тварям дрожащим», что бесновались по ночам в кабаках, барах и даже трактирах. Он принадлежал той самой золотой середине, которая позволяла ему без лишних проблем выбирать с утра галстук и не испытывать при этом никакого дискомфорта.

Подперев голову рукой, мужчина задумчиво подписывал кипы бумаг, периодически заходясь в приступах свистящего кашля, и, не обращая на это ни капли внимания, раз за разом выкуривал по целой пачке сигарет. Простой пепельницы давно перестало хватать, поэтому вместо неё на массивном дубовом столе стояла несуразная объёмная тара. Она значительно выбивалась из общего интерьера, но, тем не менее, являлась его неотъемлемой частью. Заканчивая очередную стопку документов, клерк неохотно поднимался на ноги и делал ровно четырнадцать шагов по кабинету, пока в это время один из подчиненных готовил ёмкость к дальнейшему использованию. Как только ритуал завершался, он резво возвращался на место, готовясь повторить всё с самого начала.

Однако сегодня был воистину знаменательный день: мистера К. наконец-то оценили по достоинству, пригласив на открытие новой свалки в одном из отдалённых районов города. Именно поэтому на возню с бумагами должно было уйти не так много времени — всего-то около пары часов. И с каждой минутой заветное мгновение становилось всё ближе, и мужчина уже во всю представлял, как совсем скоро будет гордо перерезать шёлковую розовую ленточку под бурные аплодисменты.

Спустя буквально час-полтора, когда с привычными офисными делами наконец было покончено, клерк воодушевлено подскочил с пригретого местечка и неожиданно потянулся так, что захрустело даже в области грудной клетки. Поморщившись, он уже не так уверенно повернулся к шкафчику, который висел прямо над громоздким креслом, и многозначительно цокнул. Приглушённый комнатный свет перманентно скользил по стеклянной поверхности, облизывал её со всех сторон, словно пытаясь поглотить целиком, и мужчина находил это чрезвычайно мерзким, ведь внутри, под слоем эмалированного стекла, была спрятана его главная драгоценность — легкие.

Об этой истории был наслышан весь город. И млад и стар хоть раз да сталкивались с мистером К.: на улице, в ресторане, в бане или сауне, даже ночью в близлежащем подобии леса! И только сам бог знал, что же он тогда там забыл в январские минус тридцать пять... При любом удобном случае мужчина не упускал возможности рассказать о том, как в один прекрасный день изменилась его жизнь. А всё дело было лишь в природной смекалке, которая однажды подкинула ему дельную мыслишку: зачем отказывать себе в удовольствии, испытывать постоянные неудобства, если можно эффективно решить проблему, просто избавившись от её источника?

Сначала клерк бережно хранил свои лёгкие в сейфе дома, боясь где-нибудь потерять или испортить ненароком, пролив чашечку крепкого кофе с утра. Но несколько лет спустя на него вновь снизошло озарение: его примером должны восхищаться! И именно с тех самых пор парные органы висели на самом видном месте — в его кабинете, где абсолютно каждый гость мог лишний раз восхититься столь вычурным достижением.

Ободряюще улыбнувшись своему блеклому отражению, клерк прихватил пачку дорогих сигарет и двинулся скорее к выходу.

Дорога для мистера К. внезапно оказалась долгой и утомительной. Ямы, ухабины, крутые повороты — всё это неприятно сказывалось на комфорте и времени передвижения, а также, как ни странно, на его самочувствии. Приподнятое настроение резко скакнуло, пробив усреднённую планку, и достигло чуть ли не самых низов. Оказалось, что за чертой города его любимое процветание было кем-то неудачно подменено на загнивание в пробках, странной грязи и неприятном запахе, который только усиливался по мере приближения к пункту назначения. В какой-то момент клерк даже ощутил легкий испуг за состояние своих легких, но затем всё же вспомнил об их местонахождении и, успокоившись, вновь расслабленно закурил. Всё оставалось под его чутким контролем.

Когда же столь длинный путь подошел-таки к концу, удивлению мужчины не было предела: то, что он ожидал увидеть и что предстало перед ним наяву, — оказалось полной противоположностью всем его надеждам и ожиданиям, если при этом, конечно, забыть про толпу зевак, что собрались поглядеть на развёртывающееся действо. Ни розовой ленточки, ни аплодисментов, ни даже простой человеческой благодарности! На что он вообще надеялся? Какая могла быть похвала, если отовсюду слышались только оскорбительные фразочки?

Окончательно расстроившись, клерк молча встал напротив гор мусора, не в силах вымолвить ни слова, — едкий запах гнили то и дело бросался в лицо, и от этого неприятно щипало глаза. Хотелось вновь вернуться в офис и навсегда забыть о произошедшем.

Мистер К. сделал неловкий шаг назад, надеясь как-то увернуться от вездесущего зловония, но в итоге лишь поскользнулся о собственный окурок. Охнув, он неловко покачнулся и, стукнувшись коленом о невысокий металлический заборчик, упал в близлежащую кучу таких же безликих окурков. Все они были когда-то произведены на свет именно им.

Осознание публичного позора, внезапно застигшего его врасплох, сжало горло, не давая нормально вдохнуть. Клерк дернулся, издав отчаянный протяжный крик, но ответом ему были беспомощные охи, стоны, громкий плач какого-то сонного ребёнка, а через несколько минут к ним присоединился и вой сирен. Два помощника тянули его за длинные худые ноги, всеми силами пытаясь вырвать из лап коварных отходов, однако особых результатов это не давало — неожиданно для всех мужчина сопротивлялся, пытаясь добровольно нырнуть вглубь смердящей кучи. Да и спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Недоумение переполняло всех, кому посчастливилось оказаться тогда поблизости, ведь никто не мог представить, что же мужчине довелось случайно увидеть на дне бездонной пучины. Драгоценность, которую он на протяжении стольких лет оберегал денно и нощно, сдувая с неё мельчайшие пылинки и боясь лишний раз прикоснуться, теперь валялась на сырой земле под тяжестью всех его детищ. Как какая-то ненужная безделушка. И самое главное: вина полностью лежала на нём...

Только вот понимание всей своей мелочности пришло слишком поздно: пронзительная боль в грудине бросила мистера К. сначала в жар, а затем резко окунула его в холод, отчего руки и ноги внезапно заледенели, став похожими на чугун. В выпученных от страха глазах моментально потемнело, и уже через несколько минут легкий клерк бездыханно пал.