Боженята
Автор:
Скрытимир Волк
Текст:
Травень-Ярец первый свой день княжит. Власть над сухой прошлогодней
травой да набухшими свежими почками пробует. Солнышко в реке цветеньскую
грязь с себя отмыло – золотом блестит, смотрит на мир теплыми глазами.
Хлопотно у людей: целый день сор гребут, старье выносят, прошлогоднюю
солому из постелей вытряхивают, да хаты метут. Гонят из жилья умершей зимы
запоздалую дряхлость. Несут ее, ветхую, в старых мешках на зольники, во рвы
швыряют. Глянут птички с поднебесья на зольник, да удивятся: сплелись рвы да
канавы, обвели по земле птицу-лебедя.
Подожгли люди старье, заалели рвы:
-
Гори, ветошь, уступай место молодому!
Трещит-полыхает сор во рвах. А с неба чудится – огненным крылом по земле
полощет лебедь. Возрождается дряхлая старь золой да огнем в молодом лебедином
духе, серым пухом с зольника по земле разлетается.
Парились люди в бане. Вода-подруженька грязь смывала, венички-ухари
кость вправляли, жар-кудесник гнал хворь-веснянку за семь морей. Окатились с
ведра ледяного – хорошо! Первый пар – мужикам припасен, во второй пар – бабы с
малышней пошли, а третий пар – наособицу оставлен.
Набегали-налетали вечор на третий пар дорогие соседушки, в гости-
посиделки к баннику направлялися. Банник седой о железных руках. Старый лист с
проплешины стряхивает, наддает парку! Крошкой каменной с печи щелкает,
шуткует. У гостей вопрошает участливо – хорошо ли? Ладно ли? А то парку
квасного да водяного ничуть не жаль.
Хорошо! Гукает нечисть домовая да дворовая, в ладоши хлопает! На потеху
им банный пар, на здоровьице!
Домовик кудлатый жену свою, Волосатку, вениками хлещет, приговаривает:
-
Вот ужо! Припомню тебе осу в хозяйской бороде! Не вреди хозяевам!
А та с лавки огрызается лениво:
-
Нечего хозяину от дел отлынивать! Двери расшаталися, топорище
рассохлося, воды в доме – воробью не напиться! А мужику до дома – как
и дела нет!
Кикимора курьими лапками ковш кипятку на себя опрокинула – шпаренной
вороной заскакала. Стрекочет – сердится. Знать, с той обиды, опять хозяйкину
пряжу позапутывает.
Жировик да гнетко, побратимы запечные, возле каменки сидят, байки
перебаивают. Жировик пузатый всю зиму мерз. В печь хозяйка пирог поставит, а
он тут как тут – на тесто уселся да греется. Пенял ему домовик-доможир за
хозяйское добро, да не сдержался – кочергой намял жировичьи бока. Смеется
гнетко. Сам он тихий да неприметный, где домовику его уличить? Уляжется
шерстатый гнетко спящему человеку на грудь, а тот во сне задыхаться начнет, на
кошку потом пеняет.
Пастень черный супротив устья каменного по бревнам скачет. То во всю
стену развернется, то в угол куском черноты сползет. Этому жар да пар без нужды
– за компанию пришел.
Дворовой, сарайник, овинник да клетник сидят наособицу – ковш с бражкой
по кругу пустили. Куролесят хмельные, аж баня ходуном ходит.
Дворовой седой норовит то змеей, то лягушкой в бадье поплескаться.
Клетник угольки в каменке в сотый раз пересчитывает, да овинника ругает – зачем
украл парочку?
Овинник котом свернувшимся лежал, да скочил на обидчика медведем. Ревет.
Сарайник им ковш с брагой поднести поспешает: передерутся соседушки, развалят
баньку – банника обидят. А он, мочала кусок, злопамятный! Будешь потом его
целый год подарками задабривать – хвостами крысиными, костяными пуговицами,
да старым лыком.
Ах, жердяй! Подскочил – чуть полки головой не сшиб, такой длинный! Ходил
жердяй по улочкам, у плетней хворостинкой прикидывался. За людьми
подслушивал – баннику сказывает. А у того, охальника плислого, уж и глаза
разгорелися – вот-вот сам шутку учинит!
Поминает нечисть родню ближнюю да дальнюю, по отцам меж собой
считаются. Им-то, духам жилым, рядом с людьми привольно. Человек им хлебца с
молоком поставит, обнову когда пошьет. Соседи-то благодарные, отслужить
стараются: за двором да домом присмотр имеют, подсобляют. Те, кто с людьми
живет – сами что люди. На лицо да на душу. Эти на новое жилье чужаков не
пускают, свою родню пристраивают: за людей-то так спокойнее. Уходит человек
на новоселье – на лопате хлебной аль в коробе, а то и просто в лапте домовят да
дворовых с собой несет.
А вот полевая родня к человеку недоверчива. За все ответа спросит, даром не
поможет. И не моли о том. Сам полевик, сын его – межевик, да спорыш-
счастливчик с человеком давно соседствуют, вместе хлеб растят да поле стерегут.
Уйдет домой мужик, а полевик уж на поле хозяйствует. Бегает – колоска не
помнет. Ухает – травинки не гнет. Чернокожий, разноглазый, волосы с травой
перемешаны…
Спит сейчас полевик. А развернется дубовый лист, запоет кукушка – выйдут
люди с сохой в то поле. Вылезет тогда и он из своей норы, за пахарями присмотр
держать будет.
Межевик да спорыш в канавке старой уголек нашли, греются. Первый поле
стережет, а второй силу бережет – не время ему. Как хлеба поспеют, усядется
спорыш на колос-двойчатку, будет злаки золотить. А пока с межевичком беседует,
в ледащего камешки кидают. А тому все равно: спит дух соломенный непробудным
сном. В сухой траве сила ледащего спрятана.
Старуха-полудница в своей избушке пряжу прядет. Вот подойдет знойная
страда, так будет ей, старой, потеха: заработается мужик до жаркого полдня, а она
подкрадется, да сковородкой своей ржавой по голове ему – бух! Отпаивай его
потом молоком, на лягушках настоянном.
А за полем во лесах есть у нечисти иная родня, дальняя. С ними людям
торговаться приходится. За грибы-ягоды, за дрова да строевые бревна, за дорогу
верную, а когда и за свою человечью жизнь.
Луговик махонький – межевику брат. Он к людям завсегда открыт. А
огневаешь его – лихоманке к тебе путь укажет, будешь жаром гореть, да кашлем
себя выворачивать.
Сам лешак – одет не так. Тулуп да рубаха – изнанкой наружу, поршни с левой
ноги на правую обуты. Идет лесом – плечи саженные кроны сосен раздвигают, в
поле выйдет – с травинкой зеленой сравняется. На дорогах лесных лешачьи пальцы
играют, что на струнах гусельных. Не угодишь ему – в трех соснах заплутаешь, к
следу своему вернешься. А то и в болото попадешь. А понравишься лешаку – он
тебе зверей под выстрел пошлет, корову заблудшую вернет, до дома проводит.
Сказывали, служил один лешак за дружка-человека в рати княжьей. От войска того
враги и помина боялись: тьма их от лешачьей силы по лесам русским сгинула, да
во полях осталась.
Боровой у лешака в наперсниках, а людей никак не любит: обернется зверем
без хвоста и ну в чащу заманивать! Успеешь спознать, кого ловишь – твое счастье.
Не успеешь – добирайся до дому как знаешь.
Оплетай в лесу живет, а с лешаком не дружен. Нет с оплетая лесу пользы. А
напрыгнет он, бесяра, на человека с высокого дерева, руками-ногами охватит,
будет кровь сосать.
А лесавки малые, что лешему родители… Видал их кто? На покой старики
ушли, в теплые норы позабились, носами-зарубками во сне песни выводят.
А за лесом, в реке, тоже родня имеется.
Водяной-дедушка ох и лют! Увидит где сеть рыбачью, обернется щукой без
наросного пера – враз порвет. Заплывет человек ночью к омуту, а водяник его
перепончатой лапой хвать – да и утянет на дно. Будешь там раков пасти, да речной
песок пересчитывать. А силен-то..! Захочет остров речной передвинуть – на плечах
унесет. Прикажет воде уйти – в ином месте озеро пропавшее объявится.
Любит водяной ломать да топить, а брат его младший, ичетик – силы такой не
имеет. Этому бы мед хлебать, да в кости на деньги играть. Скучно ему без потехи-
то.
А девки-водяницы каковы? Холены да грудасты. Ночью на ветвях качаются,
руки холодные в лучах месяца греют. А соблазнится кто на них посмотреть – пропал. Утянут человека на дно, уморят хороводной пляской, до смерти защекочут.
Только и спасенье – им в глаза полынь горькую кинуть.
А болотная нечисть водяной – сват, да не брат. Мертвая вода с живой не
ладит.
Болотяник – хвост крючком, нос пятачком. Потешно ему на лядине
прикинуться твердой кочкой. А встанешь на такую – враз топь засосет.
И жена-болотница, о гусиных ногах, людей губить большая охотница.
Плещется в болоте, стонет – будто тонет, а ухвати ее – она тебя к себе и утянет под
злой гогот камышовой шишиги.
Всю родню помянут в бане, всем кости заглазно перемоют. Сочтутся меж
собой за нечисть – нежить будут костерить. Смотри, не попутай: обидишь
соседушек! Они ведь нежить родней своей никогда не назовут!
Как ведь на свет они появляются? Построят люди дом, а из смолистого духа
бревен, печного дыма, хлебного запаху да ребячьего смеха домовые и народятся.
Или лес – вырастет, так с древесного скрипа, листяного шелеста, звериного
рыка да птичьего щебета появляются лешие.
А нежить-то от самих людей появилась, что по-людски жить не смогли,
потому и нет им человеческой смерти. Стонут ночами, к людям цепляются, сгубить
пробуют. Попадешь к таким – на меч да на разум надейся, а коли ни тем, ни другим
обзавестись не сумел, тут тебе и конец.
Мавка ли, утопленница, синюшными руками на дно уволочет, упырю ли,
кровососу, вены своей живицей согреешь, стрига ли стозубая тобой закусит, али
сам за болотными огнями в трясину помчишься – один конец. Тошно да завидно
нежити, что люди при жизни умеют быть счастливыми, как им, уродикам,
осчастливиться не случилося.
А иную нежить сами люди родят себе же на горе. Умрет у матери во чреве
ребенок – вот и игоша в доме без рук и ног буянит. Убьют тати на злате товарища –
ходит он, горемычный, охраняет проклятый клад.
А запоет на рассвете кочет – попрячется в темные норы да могилы черная
нежить. Разбежится по своим углам боженятская братия: домовые в дом, дворовые
– во двор, а баннику и на прежнем месте не худо. Только след на золе остается,
будто птицы скакали. То кикимора, торопясь, каждый раз оступается.
Гудит ярецкая ночь. У духов посиделочки да гуляночки. Раз за год – как на
целую жизнь.
Публикация на Дзен:
Настолько серьёзно я в вопрос не углублялся :)
Да, много названий забытых… Но и из контекста, тут функции каждого… существа описаны :)
vk.com/video2011221_456239059