Пулепробиваемые

Что может быть лучше, чем знойным июньским деньком прокатиться в маршрутке? Я сижу на заднем сиденье подержанного немецкого Мерседеса и истекаю потом. Нормальных окон в таких автобусах нет, только непонятные скудные фрамуги, шириной в ладонь. Да и зачем нужны окна, если в автобусе есть кондиционер? Работает он или нет – вопрос, конечно, другой.

Скажи немцам, что их чудо техники, разработанное исключительно для удобства пассажиров, в России превращено в форменную душегубку, они бы, наверное, заплакали. Ну или засмеялись. В зависимости от биографии.

Так как у нас удобство пассажиров никого не волнует, кондиционер ни в одном таком автобусе не работает. Может, их надо заправлять, а это стоит денег? Или их надо починить, и это стоит денег? Или они настолько старые, что уже никогда не подуют свежим ветерком никому на макушку? Кто знает. Это не важно, потому что работать они всё равно никогда не начнут.

Но, независимо от температуры воздуха, людишки будут набиваться в эту консервную банку под завязку и ехать, ехать, ехать по своим дурацким делишкам. Узкие сиденья не рассчитаны на наши огромные черноземные жопы, и два человека не могут нормально сесть рядом, чтоб не тереться друг об друга. Но жопы всё равно втиснутся на эти полукукольные места и поедут решать свои важные вопросы. Похоже, что эти автобусы даже не рассчитаны на то, чтобы в них ездили стоя. Проходы между рядами кресел такие узкие, что едва ли туда могут втиснуться хотя бы два человека. А должны втиснуться минимум четыре, потому что людей с нерешенными вопросами у нас тут много, знаете ли, и всем надо ехать.

Даже поручни почему-то сделаны где-то под потолком. Наверное, немцы страшно длинные. Хоть как-то спасают ситуацию просторные места для инвалидов, продуманные гуманными немцами так, чтобы человек в кресле-каталке чувствовал себя так же комфортно, как и остальные. Там есть специальные поручни на уровне пояса, а для удобства сопровождающих откуда-то из-под потолка свисают петли-ручки. В это чудесно продуманное пространство для инвалидов как раз и набивается большая часть стоячих пассажиров.

Пока салон пуст, всё еще, более или менее, терпимо. Я откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Привычным движением поправляю кобуру под мышкой. В такую жару носить «сбрую» - настоящая пытка. Ремни стирают потеющие плечи чуть ли не до мяса. Даже через рубашку. Но это лучше, чем надеть еще и майку. И лучше, чем носить пистолет в кобуре на поясе, и в автобусной давке отстрелить себе мошонку. И, что самое главное, когда пистолет под мышкой, вероятность, стукнуться стволами с каким-нибудь непонятным мужиком стремится к нулю. Одно это дорогого стоит.

Дамам такое не грозит. У них всё как-то более интимно. Свои бесполезные изящные пукалки прекрасный пол хранит в сумочках, клатчах, а некоторые – даже в косметичках. Есть такие двухзарядные Вальтеры, которые занимают половину женской ладошки: одним пальчиком держишь рукоятку, другим жмешь на крючок. Цирк, да и только. Впрочем, это же женщины… Они, кстати, раньше мужиков вообще перестают носить с собой оружие. Уверены, что им уже ничего не грозит.

А я вот не уверен. Даже вполне себе уверен, что грозит всё, что угодно. Я вообще в группе риска, возраст – самый опасный, девятнадцать лет, сам я впечатлительный, выдержкой и твердостью характера не отличаюсь. Так что, у меня ствол всегда под рукой. И не занюханный ПМ, который выдают всем в четырнадцать лет вместе с паспортом, а здоровенный серебристый Магнум 44-го калибра. Мне его папа подарил. Я хотел себе навороченный керамический Глок или вообще УЗИ, как у этих говнюков летающих, но отказаться от презента, не решился. А после того, как съездил в лес, пострелять по банкам, убедился, что папа плохую вещь не подарит.

Магнум гремел как пушка Большая Берта, плевался огнем и дымом так, словно у него в барабане преисподняя, жестяные банки он разносил в клочья, пластиковые бутылки рвал пополам, а деревья, в которые я промазывал, дырявил насквозь. Заряжать, конечно, его довольно долго, но, если потренироваться – вполне терпимо. Да и, что уж там, уже заряженными шестью патронами, можно, наверное, подбить небольшой танк или снести небольшой небоскреб. Я уж молчу про то, что, если взять за ствол эту почти полуторакилограммовую дуру и врезать ей на манер боевого молота, расколется любая каска – это точно.

Но что-то я размечтался. Автобус подъехал к остановке «Центральный рынок», передние двери открылись, и началось...

Груженые сумками бабки, у которых на груди, как иконы у попрошаек, болтаются бесплатные государственные ПМ-ы, подвязанные веревочкой за предохранительную скобу… Маслатые тетки, волокущие пакеты с едой, большинство без оружия. Это те самые, кому ничего не грозит, хотя, у некоторых замороженные рыбьи хвосты и зелень в пакетах перемежаются стволами самопалов, которые наварганили им рукастые жлобы-мужья. Деды с ППШ, трофейными Шмайсерами, а то и с Трехлинейками. Молодежь с каким-то импортом, который невозможно идентифицировать. Цыгане, похожие на каких-то инопланетян, существующих только в виде чумазой галдящей толпы. У них всегда одна пушка на всех, но зато это обязательно какой-нибудь пулемет фантастических размеров, который еле-еле помещается в автобус.

Все эти люди ошалели от жары, как следует вызверились, ожидая автобус и, само собой, – пропотели. Но больше всех пропотели мерзкие пузатые мужики, которые уже давно сняли футболки, майки-сеточки, рубашки в клеточку, обнажили слизнеподобные животы и начали активно выделять вонючую влагу, чтобы войти в автобус максимально триумфально. Пот сочится из них просто отовсюду, кажется, что даже из ногтей. Они подходят к успевшим присесть пассажирам и останавливают свои лоснящиеся животы в миллиметре от их лиц. На кончике носа у каждого такого мужика – правильно – капля пота. Эти господа, конечно, гордо таскают на себе неподъемные советские «Калаши».

Я с тоской смотрю на этот человеческий океан с заднего сиденья. Беспомощно созерцаю, как его потно розовые волны подкатывают ко мне всё ближе. И вот я замечаю, как эти волны несут в моем направлении чудесную юную особу. В глазах что-то близкое к панике. Одна рука вцепилась в сумочку, другая тщетно пытается ухватиться за поручень или спинку сиденья. Но поток несет её дальше и, в конце концов, впечатывает в окно недалеко от меня.

Бедняжка морщится и старается как можно меньше дышать: рядом с ней на поручень намотало жабоподобного пузана с голым торсом. Он держится за свисающую сверху ручку-петлю. Мужик еле достает до неё, поэтому ему приходится высоко задирать руку, заодно демонстрируя подмышки с пышной копной курчавых серых волос. Хорошо бы сейчас надеть резиновую перчатку (из соображений гигиены), схватить эту мотню, как следует дернуть её и крикнуть что-то вроде: «Ага-ааа!! Ну как?! Нравится?»

Несчастная девушка старается смотреть в другую сторону и вообще перестать дышать. Ей чудовищно неудобно: распушенные черные волосы лезут в лицо, и поправить их нет возможности, белая майка немного сползла, и стал виден краешек лифчика. Я замечаю серое пятнышко на майке у неё подмышкой и с удивлением осознаю, что – да, она тоже потеет. Но, вероятно, она всё равно пахнет или розами, или весной, или свежестью утра, или чем-то подобным.

Она словно изящная хрустальная ваза, созданная каким-то гениальным стеклодувом во время божественного озарения. Она должна украшать парадную залу на королевском приеме, но волею судеб оказалась в ободранном чехословацком серванте вместе с сервизом Мария. И, как будто этого недостаточно, сервант вместе со всем содержимым стаскивают по лестнице пьяные работяги и сейчас начнут грузить его в фургон.

Погрузка началась – автобус тронулся. Прекрасную незнакомку как следует тряхнуло и наши взгляды пересеклись. Просто механически. Но этого было достаточно.

Краем глаза я заметил промелькнувшую за окном тень. Как будто крупная птица пронеслась над автобусом. Только это никакая не птица. Теперь я отчетливо слышал хлопанье крыльев, даже через рычанье двигателя и шум, производимый пассажирами. И это были совсем не птичьи крылья.

А потом я увидел его. Он спустился сверху и парил рядом с автобусом. Маленький пухлощекий пацан с крыльями за спиной. Он летел за окном, у которого стояла девушка, прямо у неё за спиной.

Виски у него выбриты, на голове курчавый хаер, выкрашенный в кислотный фиолетовый цвет. Ручонки и грудь полностью забиты татуировками, что там изображено, не разобрать. Ясно видны только несколько сердечек. Это у них любимая тема – разбитые, проколотые стрелой, увитые шипастыми розами, кровоточащие и всё в таком духе. В ухе – сережка-гвоздик с маленьким брюликом, в брови – пирсинг. Из одежды - только армейская разгрузка детского размера.

Маленький писюлёк смешно болтается на ветру. Пернатый пацан смотрелся бы несерьезно и комично, если бы не УЗИ у него в руке и не сигара в зубах.

Он не моргая смотрел мне в глаза, а потом в угрожающем жесте еще и провел большим пальцем себе по шее.

Маленький засранец! Я тебе сам башку сниму!

Как Магнум оказался у меня в руках, я и сам не заметил. Но выстрелить я все равно не мог. Хитрый гаденыш держался за спиной девушки. Я перевел взгляд на неё и обнаружил, что она судорожно вытаскивает из сумочки маленький курносый Кольт Детэктив и не отрываясь глядит в окно рядом со мной.

Дело плохо – там еще один «малыш». Тот был совершенно лысый, зато в темных очках и с УЗИ в каждой руке. Тоже с голым задом, тоже в разгрузке и, к тому же, весь увешан сумками и подсумками.

Мы с красавицей переглянулись. Надо было действовать. Я вскочил и заорал во всю глотку:

– Остановите автобус!

Поднялся гвалт недовольных голосов. Водитель высунулся из кабины и что-то проорал матом, но даже не подумал останавливаться. Тогда я прицелился в зеркало заднего видения у него над головой и выстрелил.

Зеркало разлетелось вдребезги, осыпав водилу осколками. Пассажиры дернулись, схватились за стволы, но потом, как обычно в таких ситуациях, сделали вид, что они ничего не видят и не слышат, и вся эта история не их дело. Безразличие – просто бич нашего времени!

Водила резко дал по тормозам и начал вылезать из кабины, чтоб пробраться ко мне и дать в морду. Летуны за окнами не успели среагировать и понеслись дальше. Немного времени для нас я выиграл. Для нас с ней.

Я выстрелил в стекло в двери и стал распихивать народ. Она сразу всё поняла и начала проталкиваться к выходу, правда, не очень успешно.

– Руку! – крикнул я.

Через секунду я держал её ладонь в своей и распихивал вонючие скользкие тела, пробираясь к двери. Один пинок и стекло осыпалось. Путь свободен. Под недовольный ропот и вечное брюзжание «молодежь совсем распоясалась», мы выскочили наружу.

Наши преследователи уже закладывали новый вираж, но пока еще были довольно далеко. Я потащил подругу по несчастью в ближайший закоулок. Этот район я знаю. Многоэтажки прямо у дороги, во дворах много деревьев – сильно не разлетаешься, как раз то, что нужно, а если удастся пробраться дальше – легко найти целый лабиринт гаражей и заброшенных сараев, заросших высоченными кустами. Глядишь, и засаду устроим, может, всё и обойдется.

Но добежать не удалось даже до закоулка. За спиной застрекотали УЗИ и под ногами прыснули черные асфальтовые фонтанчики.

– Дверь! – крикнула она и показала рукой в сторону ближайшей многоэтажки.

Вход на пожарную лестницу открыт. Сами себя в угол загоним, но других вариантов нет. Или туда, или нас распотрошат на месте эти крылатые уголовники. Теперь уже незнакомка тащила меня за руку, и через секунду мы ввались в темное и смрадное помещение.

Я всю жизнь прожил в таком же доме. Лестницами в них пользовались, в основном, как туалетами. На нужный этаж жильцы поднимались на лифтах, для этого был предусмотрен отдельный подъезд.

С любого этажа есть проход через общий балкон на эту лестницу. Даже не имея крыльев, нас легко можно обойти с двух сторон – достаточно воспользоваться лифтом. А еще тут темнота, хоть глаз коли. Мы не замешкались и не застряли на входе по одной только причине: я знал, что надо сразу отскочить вправо, и, держась стены, подняться на один пролет. Побежишь прямо – наткнешься пузом на перила, налево – через два шага упрешься в закрытую дверь мусоропровода.

Снаружи застучал УЗИ, пули с визгом врезались в стену и пол внизу, высекли искры из железных перил. Воздух наполнился пылью, как будто мы оказались в квартире, где строители сносят стену. Через секунду откуда-то отвалился большой кусок штукатурки – дышать стало совсем невозможно.

Мы сидели рядом, вжавшись в неоднократно обоссанный угол на лестничной клетке между первым и вторым этажами. Всё стихло. В темноте я её не видел, но и так было понятно, что незнакомка в панике.

– Тебя как зовут? Я – Петя.

Она не ответила. Чтобы как-то вывести нежное создание из ступора я потряс её за плечи.

- А? Ты что?! – включилась она.

- Как тебя зовут, говорю?

- И… Ирина.

– А меня – Петя. Ирина, слушай меня. Ты должна собраться, и делать, что я скажу, – я старался говорить убедительно и спокойно, как будто каждый день бываю в таких ситуациях.

Удивительно, но это помогло. Она, хоть и по-прежнему дрожала, но всё же перестала пыхтеть, как маленький недовольный чайник.

– Надо, чтоб ты сейчас подняла свой пистолет… Ты ведь его не потеряла?

– Не… Нет.

– Ага. Подняла пистолет и прицелилась вон туда, в дверь наверху. Это выход на балкон. Второй гаденыш, как пить дать, сейчас там. Если полезет – сразу стреляй. А я буду смотреть за входом внизу. Поняла?

– Д-да.

Мы держали глухую оборону плечом к плечу, в буквальном смысле. Солнечные лучи рисовали по облакам пыли. Выход наружу напоминал о свете в конце туннеля, и это было жутковато. Ирина, будто почувствовав мои мысли, захлюпала носом.

– Не бойся, всё будет хо…

Я не успел договорить. Дальше всё было не очень хорошо, зато очень быстро. Дверь приоткрылась, Ирина ойкнула и начала палить. Яркие вспышки. Прекрасный девичий профиль в желтых всполохах. В ушах звенит. Замечаю, как что-то небольшое и цилиндрическое скатывается вниз по ступенькам.

Не понимаю, почему, но я вдруг решил, что вот сейчас, тот, который караулил нас внизу, влетит и тогда… Но «тогда» не было.

– Открой рот и закрой уши! – проорал я Ирине. Я видел в кино, что так делают артиллеристы перед орудийным залпом. Вдруг поможет.

А потом я выстрелил. По стене прямо рядом с выходом. И над ним. И еще раз рядом. И еще. Как-будто пытался расширить проход. Мой 44-й калибр разносил кирпичи и превращал их в настоящую шрапнель. Те, что не разносил – выбивал из кладки крупными ломтями. Я окончательно оглох и почти полностью ослеп от вспышек, но видел, как сверху, в облаке пыли и кирпичных осколков, неуклюже свалился тот, что был с татуировками. Висел над входом, наверное, ждал, подлец, пока мы выскочим.

Но нельзя терять ни секунды. Глаза начали слезиться, в глотку – как-будто гвоздей насыпали. Я снова схватил Ирину и потащил на выход. Там копошился татуированный: не так-то просто высвободиться из крыльев, нашпигованных кирпичной крошкой, особенно, если в них, застряли твои же ручонки, запутавшиеся в ремне автомата. Он скалил зубы, крутился и извивался. Если бы существовали летающие бойцовые поросята, они бы выглядели именно так. Мелкие, розовые и злые. Надо было бы его добить, но у меня кончились патроны, на остальное не было времени.

Мы выскочили наружу. На балконе второго этажа промелькнула маленькая лысая башка в специальном маленьком противогазе, потом я видел только, как распахнулись крылья и круглая младенческая задница метнулась к двери, ведущей на лестницу. Через секунду загремели дуэтом УЗИ. Слава богу, что мы оттуда убрались.

Два этажа пожарной лестницы были почти полностью уничтожены. Оттуда вырывались черные едкие облака. Дымовая шашка. Они хотели нас вытравить дымовой шашкой! Как же, наверное, просто жилось, когда у них были только луки и стрелы.

И снова у нас есть несколько секунд, пока тот, в противогазе, разберется, что к чему. Мчимся за дом. Состояние у меня как у только что размороженного Хана Соло. После ядовитого дыма, пыли и ярких вспышек не видно почти ничего. Спасает только то, что всё своё детство я провел в этих дворах – для ориентации в пространстве достаточно и размытых силуэтов.

Ирине приходилось совсем туго, я практически волочил её за собой. Похоже, у неё все силы уходили только на то, чтобы держаться за меня и просто бежать. Одной рукой она сжимала мою руку, а второй, не выпуская пистолета, терла глаза. Макияж потек, оставив черные следы на щеках. Она стала похожа на расстроенную плачущую панду. Очень привлекательную, даже в таких диких обстоятельствах, панду. На самом деле, я не мог понять, то ли девушка в истерике, то ли просто, как и я, ослепла и оглохла, то ли у неё глаза от туши щиплет.

– Ты как? – прокричал я и не услышал собственного голоса. Всё-таки не стоит стрелять из пистолета для охоты на буйволов в маленьком закрытом помещении.

К счастью, когда мы добрались до нужного места, слух и зрение частично вернулись к нам, и я кое-как смог объяснить, что хочу устроить засаду. Место было, лучше не придумаешь. Настоящее логово минотавра, только вместо стен - запертые ворота гаражей и двери сараев, а вместо потолка – кроны деревьев и густые высоченные кусты, которые уже лет сто никто не вырубал, и они разрослись как тропические джунгли.

Я искал заброшенный деревянный чулан-самострой, зажатый между гаражами. Лет десять назад там было наше с друзьями убежище. И вот, главный кошмар этого города – отсутствие каких-либо перемен – стал его главной прелестью.

Хибара не только никуда не делась, но и ни капли не изменилась, правда, вход немного зарос травой. Я просунул палец в щель между кривыми досками в двери и скинул крючок. Чуть подергал за ручку, примял разросшуюся траву, и вход в пещеру Алладина открылся. Удивительно… Те же ящики из-под овощей, приспособленные под стулья и стол, на стене тот же плакат с обнаженной грудастой девахой и, чтоб меня, даже старая колода карт в углу валяется.

На почетной и единственной полочке покоятся под слоем пыли наши сокровища – рогатки убойной мощи, изготовленные из отборных кривых рагулин, на которые натянуты самые тугие на планете медицинские жгуты. Рукоятки обмотаны синей изолентой, по легенде, это придавало конструкции – дополнительную прочность. Рядышком в жестяной банке из-под кофе «Pele» хранятся пули – корявые свинцовые шарики. Чтобы получить такой ценный ресурс, как эти пули, надо было распотрошить старый аккумулятор, вынуть оттуда серые решетчатые пластины, расплавить их на костре и разлить по формам, ну или, на худой конец, – по ямкам, вырытым в земле.

Как бы мне хотелось придаться воспоминаниям и поделиться ими с этой прекрасной, в размазанном боевом раскрасе, девушкой. Но чутье подсказывало: он уже рядом, ищет нас.

Я отработанным движением перезарядил свой Магнум, затолкал Ирину в нашу детскую «секретку». Сказал на прощание: «Сиди тут! Тихо сиди, не дергайся. Если что – не вздумай выходить. Я в тот куст залезу – напротив. Он искать нас будет. Но сверху не видно ни хрена, так что он спустится. Пойдет пешком. Тут я его и…»

Ирина схватила меня и поцеловала в губы. Не поцеловала, а обожгла поцелуем. Потом отпустила и сделала шаг назад, в темноту чулана. Я молча закрыл дверь, секунду помедлил, потом опомнился, бросился к гаражу напротив и нырнул в густой куст.

Лысый не заставил себя долго ждать. Сначала где-то вверху хлопали крылья, я, затаив дыхание, безрезультатно пытался что-то разглядеть сквозь листву. Покружив сверху, он спустился и начал прочесывать гаражи, методично обходя каждую линию.

Довольно скоро он вывернул из-за угла. Очаровательный мальчишка, ростом мне по пояс, с крылышками, сложенными за спиной, совершенно лысый, в руках УЗИ, на поясе гранаты. Бесшумно топает босыми ножками по травке, идет в нашу сторону.

Я ждал, пока он подойдет поближе, второй раз выстрелить точно не получится – мерзавец меня за пол секунды уделает. Вот он уже проходит мимо чулана, который хранит теперь на одно сокровище больше, и… останавливается. Делает шаг назад и смотрит прямо на дверь, сколоченную из досок. Болван! Какой же я болван. Там трава осталась примятой! И гильзы! Гильзы! Я вытряхнул их, стоя снаружи у входа в чулан. Идиот!

Терять больше нечего! Я выскочил из кустов и уже прицелился, но что-то фиолетовое мелькнуло сверху, а потом с бешеной силой протаранило меня в грудь. В глазах потемнело, я упал. Папин подарок отлетел в сторону.

В воздухе оседали белые перышки. Как-будто кто-то выбивал подушку. В нескольких метрах от меня, кряхтя, поднимался на ноги крылатый младенчек с фиолетовым начесом. Надо было его хотя бы потоптать как следует, когда возможность была.

Оба они подошли ко мне.

– L'amoregiungerà[1] … – хриплым от сигар голосом провозгласил приговор лысый.

– L'amoregiungerà, – повторил его компаньон обычным детским голоском, поднял свой УЗИ, демонстративно выдернул короткий нож откуда-то из разгрузки и чиркнул засечку на уже иcкромсанном прикладе. Он навел ствол мне в грудь.

И тут случилось то, чего я так боялся. Заскрипела дверь чулана, хлестко шлепнула резинка, и из пацана, что хотел меня продырявить, вылетел пучок перьев. Он ойкнул, зашипел от боли, стал хвататься за спину и крутиться на месте, как щенок, который пытается догнать собственный хвост.

Конечно же, у Ирины кончились патроны, конечно же, запасные остались в сумочке, а сумочку она потеряла бог знает когда. И вот она нашла мою старую рогатку, боезапас, и вышла меня спасать.

Лысый резко развернулся и молча пошел к ней, поднимая свой УЗИ. Фиолетовая башка перестал дергаться, так же молча поднял свою пушку и хладнокровно нажал на спусковой крючок. Я зажмурился…

Я зажмурился… Сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, досчитал до десяти, попытался усмирить пульс. Без толку. Сердце колотилось в конвульсиях как подстреленное. Открываю глаза. Встаю со своего места, бесцеремонно отстраняю скользкого жабоподобного мужика с волосатыми подмышками, приближаюсь к красавице у окна.

– Девушка, садитесь пожалуйста.

Она благодарно смотрит на меня.

– Спасибо, – протискивается на мое место, невольно на секунду прижавшись ко мне.

Прикосновение обжигает. И пахнет она, действительно, розами, или весной, или свежестью утра, или чем-то подобным.

– Простите, – когда девушка садится, я наклоняюсь к ней, – а можно с вами познакомиться?

Август, 2016