О КРИТЕРИЯХ ИСКУССТВА И РЕЛИГИИ

На днях задумался вот над чем – что же делает историю хорошей? Какой компонент истории делает её «историчной»? Почему эту историю нам интересно слушать, а ту – нет? Т.е. есть ли критерии хорошей истории? Напрашивается ответ – есть. Коротко, рассматривая самый классический и часто применяемый архисюжет (по сценаристу Р. Макки), можно выделить следующие критерии удачной истории: соответствие жанру, чёткая драматическая структура (дуга характера, нарастание напряжённости с хронометражем, главное событие для изменения главных героев и т.д.) и актуальность поднимаемых тем. Казалось бы – написал историю по шаблону и можно уже собирать гонорар, но на практике мы видим муки сценаристов и писателей с часто нулевым результатом. Почему? Ведь всё, кажется, так просто.

Сделаем шаг в сторону. Возьмём музыку – есть ли критерий удачной музыки? Думаю – есть. Музыка приятна уху, поскольку есть особая музыкальная гармония, резонирующая с особыми системами в нашем мозге. Причём в разных культурах гармония разная, но во всех культурах она (музыка и гармония) есть. При желании, думаю, если мы будем знать какие именно области мозга при какой гармонии выделяют разные приятные нам гормоны, то теоретики музыки могут писать идеальные симфонии. Но теоретики музыки часто не оказываются успешными музыкантами.

Ещё один шаг в сторону. Есть ли критерии удачной религии? Современная когнитивная психология говорит о том, что есть. Так, антрополог П.Буайе говорит о том, что «идеи, «возбуждающие» больше систем логического вывода, больше соответствующие ожиданиям и дающие более обильный урожай умозаключений имеют и больше шансов быть усвоенными и переданными». То есть религиозные идеи, способные наибольшим образом влиять на особые системы логического вывода, сформированные в ходе эволюции, имеют наибольший успех среди всех остальных религиозных систем. Это говорит о том, что изучение этих систем логического вывода позволит «создать» наиболее успешную религию. Но антропологи и когнитивисты не слишком стремятся создавать новую религию, а народ не слишком спешит им довериться.

Так что же со всеми этими описаниями не так?

Стоит отдать должное теоретикам драматургии, музыки, антропологии и когнитивистики – они делают всё правильно и получают, пожалуй, данные максимально релевантные для своей области. Действительно, без всех тех критериев успешности феномена, которые они выделяют, этот феномен получается незрелым или, часто, пустым. При своих исследованиях они ничего не упускают, они просто не способны в рамках науки описать недостающее явление. Речь идёт о красоте.

Красота – явление, которое невозможно описать и зафиксировать методами науки, но возможно почувствовать. Можно возразить и сказать, что чувства красоты – это такие же гармоны, которые легко фиксируются и описываются учёными. Но мой главный аргумент в том, что, имея в своём наборе арсенал критериев успешного феномена (напр. для драматургии, музыки и религии), учёные не могут воссоздать этот феномен. Хотя наука говорит о том, что, имея критерии явления и время на эксперимент, возможно этот эксперимент повторить. Так вот, с этим у науки пока не получается (хотя, я и не исключаю тот момент, что какая-то из областей когда-нибудь поддастся учёным).

То есть мы вводим метафизическое понятие красоты. И мы не просто заполняем что-то чего не знаем красотой в феномене, а мы ощущаем красоту. Из этого следует, что красота есть. Её можно почувствовать везде – как в Эрмитаже, так и в захолустном дворе на окраине города. Ей невозможно воспользоваться как инструментом, но можно почувствовать и это чувство позволит тебе по-иному смотреть на мир и это «иное» позволит внести в «сухую драматургию» того, что сделает её трогающей, невероятно захватывающей драматургией.

Так как же поймать эту красоту раз она не описывается и нигде не находится? Ответ простой и, на первый взгляд, тривиальный: ищи там, где она есть. Прислушивайся к тому, от чего люди получают удовольствие. Изучай биографии тех, кто создаёт красоту (ведь откуда-то они её черпают). Не гнушайся методами познания красоты, пропускай её через себя. Так, например, Умберто Эко, отойдя со временем от церкви, признавал историю Христа как величайший, не имеющий аналогов феномен. Он признавал важность рефлексии на тему истории, случившейся в Палестине около 2000 лет назад и видел в ней что-то завораживающее. Не он один посвятил жизнь рефлексии на тему Христа и христианства. Значит, скорее всего – в этой идее есть что-то красивое и надо её как минимум попробовать осмыслить. Тоже самое относится к различным направлениям в искусстве.

Но не стоит обольщаться. Поиск красоты – дело чрезвычайно трудозатратное и может быть такое, что в поисках красоты вы в ней разочаруетесь и откажетесь от неё. Отказавшийся от красоты равноценен ослепшему человеку. Ведь без красоты всё разнообразие происходящего сводится к обычной сумме механических действий. А если сердце жаждет красоты, а ум отказывается её принимать, наступает чувство тоски, перерастающее далее в что-нибудь ещё более страшное.

Получается, что красота – своего рода метафизический наркотик, без которого человек – не полноценный человек. Как вода нужна для тела, так красота – для души (трактуйте в любом смысле – религиозном или светском).

Знаю, что размышления о красоте, может быть, звучат слишком фантастично и наивно, но другими способами решить задачу «про критерии» я не могу, а может и не хочу. Потому что, в каком-то смысле, может это и ложная но безумно красивая идея.