Она
Она
- Тише, тише! Ни шороха, слышишь? Идёт он по крыше. По прогнившей той крыше... - она едва шевелит губами, роняя шёпотом слова, словно молитву. А я прислушиваюсь. Вникаю в каждую фразу, обдумываю, чтобы окончательно не погрузиться в забвение, не утерять тонкую нить настоящего.
Руку саднит. Вернее, саднит то, что от неё осталось. Странно, но я чувствую боль до кончиков пальцев, а ведь и кончики пальцев и ладонь утонули в хрустящей заводи камыша.
Больно! Сквозь стиснутые зубы просочился стон. Давит повязка, надо немного ослабить.
- Тише-тише! Он на крыше! - глаза широко распахнуты. Личико белое. На одной щёчке свежий шрам, на другой - плохо заживающий синяк. От мерзких ручонок этого гада, этого дрянного сына шерифа!
С потолка сыпется пыль. Доски скрипят. Рыщет. Лишь бы не учуял! Лишь бы не учуял!
Почему вселенная, откликнувшись на мой зов, принесла нам это?
Зубы скрипят. Во рту привкус крови. В глотке разливается что-то тёплое. Не чувствую кончика языка.
Нельзя! Нельзя терять сознание! Моя малышка останется с этим наедине. А помнишь, моя радость, как мы пели: "Всегда буду с тобой. Всегда, моя крошка..." Ничего не изменилось, милая, ничего... Мелодия булькает в мыслях. Будто затопило кровавой кашей. Не пропеть...
- А помнишь, я говорил, что у тебя глаза мамины? - шепчу я. Она затыкает мне рот ладошкой. Сверху перестаёт сыпаться пыль. Перестают скрипеть доски. Это они скрипели, или мои зубы?
Оно спрыгивает куда-то, спрыгивает незаметно. Становится тенью, а за тенью во тьме не уследишь. У него лапы. Острые лапы. Оно махом раскромсало капот моего пикапа. И я потерял руку.
- Ты помнишь, Лиза? - говорю я. Слова просачиваются сквозь её пальцы. В глазах слёзы. И страх, почти осязаемый страх.
Глухой удар в стену. Доски дрожат. Надо было выложить стены кирпичом, но кто же знал? Самые страшные вещи на фермах происходят внутри, от них не отгородиться. Не утопиться на дне бутылки. А ведь хотел спрятать, увезти подальше, чтобы не случилось того же, как было с Маргарет. Но и здесь нашлись злые люди. Чёртова провинция, чёртов сын шерифа. Это он во всём виноват! ОН! ОН! Не я...
- Твоя мама, Лиза... - говорю я. Слёзы текут ручьём, падают на дощатый пол. Кап. Кап.
По доскам скребутся когти...
***
По доскам она скребёт когтями. Поддаются. Щепки тысячами тонких осколков разлетаются под её лапами. Точно так же, как хрупкие убежища дичи. Тут тоже дичь. Она слышит их сердцебиение, слышит сдавленный звук из их горла. Такого сладкого горла, в него так приятно впиться зубами, утолить жажду. Но эти звуки... Она отчего-то понимала, что эта не та дичь. Другая. Невиданная. Неиспробованная. Такая, что умеет что-то гораздо большее, нежели воздвигать хрупкие лачуги. Она знала: из-за них она здесь. В землях, где нет ни одного знакомого запаха, где земля рыхлится под её лапами, где даже звёзды не те.
Она вздыбила иглы на холке. Почти изодрав стены жалкой лачуги (так близко, чтобы вкусить, насытиться!), почувствовала, как вздрогнула земля. Кто-то шёл покуситься на её жертву.
Ей был знакома такая вибрация под лапами - так трясётся земля. Но слишком мерно, поочерёдно. Камни так мерно не падают, а земле не нужно такта, чтобы расколоться. Так бежала бы она, если бы лапы когтями не рыхлили местную почву. И запах. Он был другой. Несмотря на то, что всё здесь было другое. Это её... Пугало? Так же, как когда трясётся земля и появляются разломы, когда сгущается небо и начинается огненный дождь. Опасность. Но она голодна, а значит придётся вступить в бой. За её жертву, которой необходимо не только насытиться, но и отомстить. За то, что она тут.
Контуры врага были неразличимы. Лишь звук и запах, звук и запах. Но этого вполне достаточно - в этих землях она и так почти слепа.
Она не глупа. Бросаться на невиданного врага слишком опрометчиво. Тем более, если она не слышит стука его сердца, не слышит, как кипит кровь в его жилах. Отступить, притаиться. Пока. Жертву она не упустит, но ей необходимо выжить. Победить неизведанного противника.
***
- Это так сложно... - слова срываются с губ словно капли крови - медленно, болезненно, - объяснить, отчего это всё...
- Молчи! Молчи! Молчи! – Лиза едва говорит. Её тоненький голосок... Такой тоненький! Как ниточка, продетая через игольчатое ушко. Я помню её детский смех.
Тянусь единственной рукой во внутренний карман куртки. Нужно отдать ей мои записи. Только так у неё будет шанс. Хоть малейший.
Хрустят доски.
- Я смог разгадать кое-что. Что умела твоя мама. Я не хотел, но... пришлось этим воспользоваться. Бери и беги. Я задержу.
Бух! Звенят окна. Будто по фундаменту бьют отбойником. Бух! Что за напасть?
Лиза занимается повязкой. Тряпки промокли насквозь. Не трать время, родная!
- Не... трать... время, - слова вываливаются из пересохшей глотки словно комья земли.
Доски перестают хрустеть.
***
Она двумя рывками спрыгивает в канаву. Приглушает дыхание, чтобы себя не выдать. Как на охоте. На самой судьбоносной охоте в своей жизни.
В её землях всё знакомо: каждый камень, каждая выбоина от огненного дождя с кипящей жижей, каждая дичь. Она родилась, чтобы охотиться, насыщаться, и чтобы никогда не насыщались ей. Но здесь...
Холодный, сводящий с ума воздух, которым ей не надышаться. Морось и влага здешней травы неприятно колет лапы и кожу, просачиваясь сквозь плотную шерсть. Живность скудная: крохотный кусок плоти, обёрнутый в железный панцирь. По крайней мере, судя по тому, с чем она столкнулась. И лишь жидкость, что пролилась из этого панциря, слегка напомнила её мир. Из которого так несправедливо её вытянули.
Она была зла до безумия. Ненависть к этим загадочным созданиям, что так легко сбросили панцирь и сбежали в свою скудную лачугу, переполняла каждую клетку от кончика хвоста до острия выпирающих из пасти клыков. Ещё этот высокомерный тон, с которым бросило одно из созданий:
- Приказываю, уходи!
Что это значило? Вызов? Порыв храбрости, что изредка выдавала жертва из её мира? Или искра той силы, из-за которой она оказалась здесь? Если и так, то не обязательно дичь растерзать разом, можно и поиграться, отрывая кусочек за кусочком.
Горячая слюна вылилась из пасти. Трава под лапами зашипела, обуглилась. Такой знакомый запах огня облизал широкие ноздри.
Удары стали отчётливей, ближе. Враг надвигался неумолимо, словно призванный кем-то. От него исходила угроза намного внушительнее, чем от крошечной дичи. И, может быть, даже больше, чем от трясущейся земли...
***
Мне жарко. Чертовски жарко. Или холодно? Или всего лишь знобит? Не знаю.
Прохладная вода остудила иссушающий горло ком. Стало полегче.
Лиза отставила стакан. Занимается моей раной. Записи рассыпаны по всему полу.
- Почему ты не ушла? - разрозненные мысли собираю с трудом.
- Если ты не уйдёшь, всё будет напрасно. Лиза, и Маргарет и я... всё это окажется напрасно, понимаешь?
- Нет, - в её голосе слышны железные нотки. Моя девочка выросла! Я помню её детский смех. Она так была прекрасна!
- Оно не подчиняется мне, Лиза. Что-то пошло не так. Так не должно было случиться...
- О чём ты? - моя девочка не смотрит на меня. Даже не поднимет головы.
Тишина. Пыль не сыпется с потолка, не скрипят доски. Только откуда-то этот стук. Бум. Бум.
- Твоя мама, Лиза, она была невероятно способной! Она могла что-то делать с пространством, отчего оно менялось. Какие-то дыры, из которых появлялись невиданные существа. Так умела делать только она.
Неловкий рывок. Дочка передавила повязку. Сжимаю зубы до скрежета.
- Я... я... - мне нужно отдышаться, - я работал в той лаборатории, где изучали её способности. Видел её каждый день, хотя она не видела меня. Знала бы ты, Лиза, как с ней обращались! Как с животным! Как с лабораторной крысой! Мне стало её жаль.
Вместе с едой я стал подкидывать ей записки. У неё должен был быть друг, хоть один в этом мире. Отчасти, наверное, потому я пытался выйти с ней на контакт. А отчасти понимал, какая катастрофа может произойти, если её переполнит ненависть. Узколобым учёным из правительственного проекта было на это плевать. Лишь бы взять под контроль, лишь бы превратить в оружие, лишь бы побыстрей.
Наверно, только из-за наших переписок она держалась как могла.
Но всему есть свой предел. Верхи решили освоить новое поколение проекта. Маргарет предстояло стать не единственной в своём роде. Тогда мы решили бежать...
Спиной чувствую грохот. Уже не стук. Пытаюсь говорить торопливее, но как, если из-за вибрации, отдающейся в лопатки, порой не хватает сил глотнуть воздуха? Словно роняют бетонную плиту. Раз за разом. Раз за разом.
- Мы понимали, что от нас не отстанут. Когда сбежали, распахнув настежь свинцовую дверь лаборатории. Переезжали с места на место. Круг друзей сужался. Доверять кому-то получалось всё реже.
Когда появилась ты, Маргарет места себе не находила. Чувство преследования стала для неё навязчивой. Не скрою, иной раз её паранойя спасала нас из практически безвыходных ситуаций. Но чаще уничтожала её.
Потом она просто исчезла. Я верю, что она не оказалась в руках тех, от кого мы бежали, а просто ушла, не желая тебе такой жизни. Я не знаю - Маргарет не оставила ни строчки. Но поклялся ей с самого первого дня твоей жизни, что буду оберегать тебя.
Смешно. Я так боялся сильных мира сего, что не заметил беды прямо под носом!..
Прости, Лиза, но я должен был принять меры. Это я виноват в том, что сейчас происходит. Я готов ответить, но, богом клянусь, не ценой твоей жизни!
Ах, этот мальчишка, этот мерзкий мальчишка с его дрянными ручонками! Лиза, я не мог простить того, что он с тобой сделал!
Я не был уверен, получится ли у меня. Но должен был попробовать. Я не мог это так оставить. В теории, способности твоей мамы возможно воплотить не носителем её дара. И кому, как не человеку, прожившему с ней столько лет?! Маргарет бы не одобрила, а я просто по-другому не смог. Прости меня, дочка...
Молчит. И головы не поднимет. Хоть слово, Лиза, скажи мне хоть слово! Мне так это необходимо! Понимать, что ты ни в чём меня не винишь. Пускай это не правда, но я хочу умереть с чистым сердцем, Лиза!
Её взгляд пронзительный, резкий. Лицо будто высечено из мрамора: бездвижное, твёрдое.
Хочет что-то мне сказать, но её слова за погодя перебивает вой. Вот-вот что-то начнётся...
***
Полагаться только на слух и запах она не могла. Думала, что могла, но ошибалась. Слишком мало света, слишком незнакомый мир. И враг. Она слышала его подобные грому шаги, чувствовала вибрацию, но, ощетинившись, хлестнула шипастым хвостом... пустоту. Затем что-то тяжёлое опустилось на её лапу, вдавив в землю. Она взвыла. В отместку хотела впиться клыками, разорвать. Клыки скользнули по чему-то твёрдому. Она словно грызла скалу.
Нечто неподъёмное, непонятное, грохочущее, с запахом её крови вновь поднялось с земли и ступило куда-то дальше. Она освободилась, но быть столь же проворной, как прежде, уже не могла. Отступать на трёх лапах, скрыться в холодной и такой колючей траве было унизительно. Она никогда не отступала.
В животе заурчало. Голодна. Ей одной нужно не меньше взрослой особи в день, но она уже давно не одна. Меньше сезона до выводка, и она должна позволить им выжить. Где бы не оказалась.
В её мире встречались создания, облачённые в хитиновый панцирь. Больше мороки от них, чем питательной пищи, но в самые голодные времена она справлялась и с ними. Всего лишь найти слабое место. Всего лишь подцепить когтём. Всего лишь свалить с высокого уступа. Но всегда именно нежное душистое мясо приводило в движение тот неживой кусок омертвевшей плоти. Даже если она с трудом могла услышать стук крошечного сердца. Всегда есть сердце.
Она выучила такт, с которым тяжёлой поступью шёл враг. Знала, что лапа (это несомненно была одна лапа, не четыре и не две) у основания непробиваема. А если забраться повыше?
Враг шёл (топал) к убежищу её дичи, её жертвы. Она уже забиралась туда, на крышу, знает наощупь, знает запах. И выяснит, что находится выше той ступни, которая размозжила ей лапу. Она умна. Она будет осторожна.
***
Стук прекратился только после того, как посыпались оконные стёкла. Что бы это ни было, оно находится совсем рядом. А если оно рухнет на наш дом, похоронив под ним меня и Лизу? Лиза! Лиза!
- Лиза! Тебе нельзя... Лиза, беги, - едва нашёл в себе силы выпалить из себя, едва воскликнул, хотя задыхался. Моя милая девочка не повела и бровью.
- Прости, - сказала она. - Прости...
***
Туловище врага оказалось пологим. По нему легко было карабкаться даже на трёх лапах. Она словно взбиралась на скалу. Она хорошо умела взбираться на скалы.
И, - вдруг! - тусклый свет замерцал в разломах. Тусклый свет внутреннего жара. Она будто прозревала. И запах. Вот он, такой незнакомый, но такой понятный. Запах изнуряющего жара: кипящих луж, огненного смерча. Он был словно замурован в камне и рвался наружу.
Крепко вцепившись задними лапами, она стала разгребать плотно сомкнутый слой камня. Мордой она приникла к слегка отодранному разлому. И услышала. Услышала то, что давно хотела услышать. Едва трепещущий стук сердца.
***
Я не узнаю мою малышку. Она никогда на меня так не смотрела.
- Прости, папа, это всё я, но... Я не хотела! Если бы... если бы, - Лиза давится слезами, пытается выплюнуть слова, словно яд, засевший в сердце.
- Папа, за что ты так с Дэвидом? - кричит она.
Дэвид?
Тишина. Я и не заметил, как наступила звенящая тишина. Тревожный покой в кровавой круговерти вихря.
Дэвид? Сын шерифа? Тот ублюдок, что сделал это с моей девочкой? Избил и изнасиловал моё святое дитя! Я натравил на него зверя. И, чёрт возьми, сделал бы это снова!
- Мы были вместе, папа, мы были парой! Зачем ты застрелил его?!
Нет-нет, я не стрелял! Я желал ему зла, желал ему смерти, потому вызвал зверя. Но не стрелял. Откопал бумаги, занимался в лаборатории, а затем... у меня не вышло. Потому хотел спрятать записи обратно, но зачем-то убрал во внутренний карман. Я торопился. Торопился отправиться к шерифу и выяснить отношения с его недомерком. Лиза меня отговаривала, я разозлился и её... ударил.
Я брал с собой ружьё? Как я потерял руку?
Увидел нечто в зеркале заднего вида, остановился, высунул ружьё в окно и...
Снаружи раздался вой сирены.
***
Она вцепилась в мякоть, царапала и вгрызалась в неё, как только прореха в панцире врага оказалась достаточно огромной, чтобы просунуть туда морду. Раздался гул - враг завыл. Гул усиливался, отражаясь в каменной коже, исходил изнутри. Чуть ниже ускоряющегося стука. Стука сердца.
Это было прекрасно! Наконец утолить жажду шипящей горячей влагой неизведанного врага. Она побеждала.
Исполинское тело дёрнулось, завертелось. Слишком медленно, чтобы сбросить. Слишком неуклюже, чтобы помешать ей насладиться заслуженной победой.
***
Отец совсем спятил. Его память перемешалась, спуталась. Помнит то, что не делал, а что сделал - забыл.
Зачем я влезла? Если бы не рассердила его так, может быть и обошлось! Но кто же мог знать? Что его параноидальная забота, граничащая с маразмом, выльется в... это...
Боже, Дэвид!
Нет, я не хочу вспоминать, не хочу снова пережить этот ужас! Почему? Почему его отца не оказалось дома? Почему он сам так самоуверенно шагнул навстречу нашему пикапу?
Я никогда не видела отца таким хладнокровным. Оказалось, он просто спятил. Но я-то, Я-то не забыла!
Он не дал мне даже попытаться помочь ему, моему бедному Дэвиду! Просто увёз! И я... я... Внутри словно царапала огромная кошка, неудержимо рвалась наружу. И я сдалась. Позволила случиться чему-то ужасному. Вырвала в этот мир то, что в моём представлении поселилось у меня внутри. Кровожадного зверя.
- Это я виновата. Это я призвала её, прости… - отец посмотрел на меня невидящим взглядом. И потух.
Снаружи снова раздался гул, похожий на вой сирены. Мой страж проиграл.
Лицо отца оледенело. Из разодранной руки беспрерывно лилась кровь. Чёрные прожилки от раны ветвились всё выше и выше, распространяя яд по всему телу. Он уже не дышал. Он уже ни о чём не переживал.
Я спрятала лицо в ладонях. Больше никого у меня не осталось. Ни родных, ни близких, ни стража. Я - одна.
***
Она наслаждалась триумфом, не видя ничего, кроме мяса, не слыша ничего, кроме утоляемого голода. Жажда казалась бездонной.
Но враг покачнулся. Сражаться с пожирающим его нутро паразитом, цепляться за жизнь он уже не мог. Его тело безвольно содрогнулось и грузно повалилась наземь. Придавив её торжествующую тушу.
Она завизжала. Она слышала хруст собственных костей, чувствовала боль сдавливаемых внутренностей. Воображала жалобный писк своего не рождённого выводка. Она забылась, и поплатилась за это сполна.
Горячие слёзы кипящей смолой сползали в холодную траву. И сквозь пелену она увидела её. Жертву, но в то же время её покровительницу. Это она призвала её, она же и успокоит. Примирит её со смертью.
Холодная рука легла на нос. Такой странный аромат... Словно завлекающий туда, где тишина, где ярость не треплет сердце, где трава не обжигает холодом. Она закрыла глаза и ощутила покой.
