На грани войны Часть 2 Алекс

Алекс

Враньё. Врать недопустимо. Никому. Никогда. И не имеет значения, ни повод, ни цель. Оно не сделает вас лучше, умнее, не придаст сил в нужный момент, а, напротив, унизит даже в ваших собственных глазах. Повседневный сюртук лжи – притворство его надевают, чтобы скрыть слабость, глупость, равнодушие, чтобы казаться человеком. Совсем недавно я примерил его на себя, и это вошло в привычку. Моя ложь блестяща, она почти идеальна никому и в голову не приходит, что у меня творится в душе. Я улыбаюсь, хотя хочется плакать, говорю удобные для всех слова, изображаю рубаху парня. И всем это нравится, все довольны, кроме Стеф.

А ведь так недавно, в прошлом году, всё было хорошо. Гимназический бал у Нарышкиных. Стеф в сиреневом, и мы танцевали, лишь танго досталось Яну. В июле всей семьёй летали на море. Отец купил аутоветтуру. В августе хлынули туристы, меня впервые поставили со Стеф на второй маршрут. Всё в моей жизни налаживалось, если бы не война. Ничего вокруг не поменялось, изменился я. И пускай гимназию забрали под госпиталь, который тут же законсервировали. Дали другое здание не хуже. Пускай до гимназии почти сорок минут, причём всё в горку. Так, дед, или отец подвезут, а не смогут – неплохая тренировка. Но что-то во мне сломалось. И к этому «что-то» я могу допустить только Стэф. Посему набрасываю себе на лицо улыбку, заразительно смеюсь, и не хочу, чтобы кто-то, знал, что у меня в душе.

На следующий день, после знакомства с Лией, мне пришлось совершить марш-бросок до школы. Дед уехал ещё засветло, раскочегарив свой вапоре, слушать сыр в дальнюю пещеру – созрел или ещё нет. Торговцы торопят, пора, все ждут его прекрасного стравеккио, но пока головка сыра не запоёт от удара серебряным молоточком, ни за какие деньги дед не отдаст товар. А у отца проблема аутоветтуру: он купил, всё хорошо, и удобна, ездит быстро, вот только: где газолин брать. Вот, например, в топку дедовой вапоре хочешь уголь, хочешь дрова, хочешь нафту не переработанную, лишь бы котёл выдержал. А в это чудо, Балтийского завода, ещё не всякий газолин заливать можно. А когда заправка появится у нас в горах, история умалчивает, так что просчитался, не залил полный бак идти на поклон к Гомоновым, а отец ох как этого не любит. Результат налицо и меня до гимназии не довёз, и в присутственное место опоздал.

Под школу передали особняк Воронцовых, национализированный ещё при революции, но после реставрации так и оставшийся в собственности муниципалитета. Дед Виктуара к тому времени выстроил новый и подписал все бумаги об отказе от реституции. Он вернулся ещё при республике и не жалел денег на поддержание дома, где когда-то родился. Так что мы купались в роскоши первой империи. Появились даже специальные люди, наблюдающие за порядком. Чтобы сберечь, к примеру, дубовые паркеты, нас стали заставлять переобуваться. Девочки потребовали отдельную комнату. Но им ответили: что сначала помещение для переобувания, потом будуар с гобеленами, так и до революции недалеко. И ограничились шторкой, которой, всё равно никто не пользовался. Или ещё один казус: на второй этаж вела парадная лестница со знаменитой персидской ковровой дорожкой, и непонятно, что нужно защищать сильнее шедевр ковроткацкого искусства или лестницу, сделанную из секвойи, привезённой из-за океана. Сегодня мёртвые языки вторым уроком, поэтому я поворачиваю направо и подхожу к двери с надписью «Expérimental». Какие эксперименты здесь ставились при прадеде Вика, никто не знает, но медную табличку почему-то до сих пор не поменяли. То ли ленятся, то ли и она попала подпонятие «историческая ценность». Сейчас здесь нас пичкают математикой. Осторожно заглянул, вижу, все наши в сборе, потоптавшись немного, вхожу в класс.

– Вот он, красавчик! – что-то давненько меня так не встречали. – Подойдите и извольте держать ответ.

– Лира, – нараспев произнёс я. – Где ваши манеры, воспитание, в конце концов? Где «здравствуйте», где «прекрасная погода, не правда ли», где…

– Хватит паясничать! – Лира в сердцах стукнула кулачком по парте. – Отвечай, что ты наплёл Мартину, после чего он в компании таких же, баранов отправился на кладбище, где перелез через забор и был пойман сторожем. А сейчас молчит, как партизан. Мне точно известно, это твоих рук дело. И не смей отпираться.

– Я и не собираюсь, – как можно искренне проговорил я. – Просто рассказал один из методов выведения бородавок. Но он известен всем, кто умеет читать. И заметь, кладбище совершено не поможет, если нет дохлого кота.

– Фи, мон шер, – вставила Мэри, пока Лира, закипая, набирала в лёгкие воздух для гневной отповеди, – вы так не литературно выражаетесь, скажите лучше «околевшего», или «усопшего».

– Да ко всем чертям такую литературу! – Лиру взорвало изнутри. – Сейчас он сидит в префектуре и ждёт разбирательства. А что там пришьют к делу, кощунство, вандализм, надругательство над могилами…

– Я не думаю, что отец будет излишне строг, – Вик тоже удивился таким эмоциям Лиры. – Помнишь историю у водопада? Хотя если бы тогда попался и я, то всё могло кончиться весьма печально.

– Поймай они тебя, нам всем не поздоровилось бы, это другое дело, показательная порка отпрыска – это традиция. А нам со Стеф всё сошло с рук потому, что у тебя нормальный отец, – Лира разошлась не на шутку. – Я всё утро выслушивала методы наказания, которым нужно подвергнуть Мартина. И среди них – гльятировать самое гуманное.

– Правильно будет «гильотинировать», – поправила подругу Мария.

– А вот это будут делать со мной три раза в день, если узнают, что его науськал мёсье Алексис, – Лира редко звала друзей на французский манер, но когда это случалось не жди ничего хорошего. – Только родители стали забывать этот случай у водопада, и новый конфуз!

– Да я даже не ради шутки это сказал, – видя такое состояние девушки, мне захотелось оправдаться, – а чтобы разговор поддержать литературной цитатой.

– Да, я понимаю, – Лира как-то сразу успокоилась, а потом, совсем уж сникнув, добавила: – и, главное, как этот олух умудрился попасться: у сторожа одной ноги нет. И под сердцем осколок, он не то что бежать, даже быстро идти не может.

– А вот это действительно загадка. Я его, если честно, и трезвым никогда не видел, – я задорно рассмеялся. Но ничего весёлого в этом не было, дед Митяй служил капралом шестого отдельного горного батальона. И лет сорок назад во время Восточной войны в ущелье, которому и имени-то нет, попал в засаду. Но они тогда не только отбились, но и обратили противника в бегство. Но маска надета, и надо соответствовать образу. А ещё в шестом, горном служил мой брат.

– Мне нравится вот это, – поддержал меня Ян и забавно, и очень правдоподобно изобразил сторожа: – «А кто тут такие неслухи?».

Получилось потешно, и рассмеялись все, кроме Стеф. Она смотрела на меня осуждающе глазами, полными боли.

– Итак, друзья мои, извольте рассесться по вашим местам, – учитель математики Николай Павлович, по своему обыкновению, подкрался незаметно. – Виктуар, друг мой, сотрите с доски эту нелепицу и напишите вот это.

Вик, взял в руки мел. Мы притихли, начался урок.

***

Школьная жизнь текла, как огромная река по равнине, медленно и уверено, всё шло своим чередом, за математикой – латынь, и география, а затем обед и большая перемена, которую мы, как правило, проводили в библиотеке. Воронцовы ловко пользовались возможностью, спихивать сюда всю получаемую периодику. И по богатству фондов нынешняя школьная библиотека могла посоревноваться с городской. К примеру, здесь, в трёх шкафах, была полная подписка журнала «Современник» за двести сорок лет. Так вот, ещё утром случилось страшное: пошёл слушок, что почтальон принёс последний номер «Светских вестей». Теперь главная интрига дня, кому он достанется первым Стеф или Марте Лиговской, что учится классом младше. Что там случилось на большой перемене, нам уже не суждено узнать, но на обед Стеф явилась с желанным трофеем, и вроде обошлось без рукоприкладства.

– И охота тебе, милая Стеф, обижать младших? – Лира надеялась, что Марта окажется ловчее, и даже не собиралась скрывать своего разочарования. Не подверни вчера ногу, она сбежала бы на конюшню, где любую работу считала полезней, чем весь этот светский трёп.

– Ах, милая Лира, тебе не удастся омрачить праздника, и помешать мне насладиться победой. Когда у меня в руках этот настоящий источник высших знаний, я готова полюбить весь мир, и Марта Лиговская не исключение.

Интересно, чтобы она говорила, перепади журнал младшим. И если бы его сейчас также жадно читали, только в курительной комнате, вернее, в бывшей курительной. Я это точно знаю, ведь майский Марте удалось перехватить.

Вкладка, раскрашенная вручную, оказалась посвящена детским годам вдовствующей императрицы. Это было семейное фото, старинное, но очень милое. Эрцгерцог Эссонский, синие мундиры сыновей, белоснежные платья дочек. Всё дышало простой семейной идиллией. Стеф залюбовалась.

– Как трогательно. Взгляни, Лира, разве это не чудо?!

– Да, действительно, а вот этот месье Анри похож на Вика. Не родственник, случаем?

– Нет, с Луары таковыми я могу считать лишь Лонгвилей и Турени, – вот как у него так получается: невозмутимо, спокойно, и невозможно понять, он сейчас шутит, или нет.

Стеф посмотрела на Вика и весело рассмеялась, и снова перевела взгляд на фотографию.

– Как две капли! А вот эта, похожа… – она замерла, недоговорив, улыбка медленно сползла с лица.

– Стеф, что с тобой? – Лира взяла подругу за руку и заглянула в глаза.

– Лия! У них платья такие же, как у неё.

– Не может быть, этому дагерротипу шестьдесят лет.

– Смотри сам, – с грустной улыбкой проговорила Стеф. – Декольте квадратом, рукава воланами, рюши, кружева, всё одинаково.

– Шестьдесят лет одна, в кромешной тьме… – ужаснулась Мэри. – Без сна, без надежды на спасение.

Сердце сжалось от жалости, в горле намотался тугой клубок, не давая продохнуть.

– Но ведь нужно что-то делать. Она несчастна. Как она радовалась нам! Надо её спасать, – Стеф на глазах собиралась, обретая свой обычный командный голос. – Вик, расспроси бабушку, о возможном происшествии.

– Уже поговорил. Ничего это не дало. Как только я заикнулся о старине, бабуля вывалила на меня всё, что она думает о современной молодёжи. Итак, в течение двух часов. В, общем, обе, кузины, что по несчастному случаю оказались у нас дома, были мне очень благодарны за замечательный вечер. Сдаётся мне, что она давно всё позабыла.

– Отчего Марго ушла в реальное, мне так её не хватает, – Мэри тяжело вздохнула.

– Дорогая, – Вик еле подавил улыбку, вспоминая былое, – припомни, как она на базе парового котла от вапоре сделала универсальный комбайн, который, колол дрова, перемешивал растворы и бурил водяные скважины, тем самым, лишая работы ни в чём не повинных людей. Единственный способ приостановить весь этот изобретательский припадок – направить в мирное русло, Петербургская Высшая Техническая Школа. Пусть будет новой Софьей Ковалевской, от механики.

Вспомнили сразу всё. Как Марго с Лирой делали повозку для Агаты. Как с Яном смастерила хваталку для орехов. Как со Стеф шили непромокаемые плащи. Все начали смеяться, подспудно вспоминая только весёлые моменты. Мне показалось, что воспоминания о нашей общей подруге послужили поводом сбежать от очень болезненной темы. Я тоже попытался и не смог. Нет, я люблю Марго, да как её можно не любить? Энергичная, неистощимая на выдумку, прямо сестра-близнец Лиры. Правда, наоборот, это как негатив, если одна возилась с лягушками, другая с железяками. Вот только не отпускала девочка, в беленьком платьице сидящая одна в закрытом решётками подвале. Изо дня в день, секунда за секундой, и так шестьдесят лет. Волной селевого пока нахлынули воспоминания: отец Стеф, брат.

– Да закопать, и вся недолга, – я, ужаснувшись своему голосу и тому, что сказал это вслух, закрыл рот руками.

Все с недоумением уставились на меня.

– Идея проста в исполнении и её можно взять за основу, – выдавил из себя Вик.

Слова кончились. Хотелось сохранить лицо. Я рывком встал и, несмотря ни на кого, вышел из библиотеки и пошёл к кабинету истории.

***

Мёртвые языки. Вот вроде не юриспруденция, не экономика, и даже не философия. В чём могут помочь в будущей жизни? Но они мне так нравятся. Греческий, латынь. Ты как бы погружаешься к корням цивилизации, что-то вроде математики, истории. Правда, копаться в хронологической пыли, кроме меня никто не хочет. Ещё Ян постоянно шутит, что именно у него самые прекрасные мёртвые языки, и он принесёт на экзамен пять килограммов телячьих с отцовской фермы, и пусть только не примут – они все прекрасного качества и не живые.

На уроке истории коснулись темы тильзитского мира, и учитель сделал акцент на том, что переговоры были на ногах и посреди озера. И тут мне вспомнилась судьба нашей кушетки, что мама собралась попросту выбросить, а мне она дорога как память. Учителя я уже не слушал. История, последний урок, и все могли просто разбежаться, как тараканы, когда на кухне включают свет. Надо пустить записку, чтобы задержались на минутку. Я её сочинил на латыни. Учитель её перехватил у сидящей за мной Лиры. Прочитал, и улыбнувшись, сказал:

– Дамы и господа, Александр просит вас задержаться на несколько минут после урока. Прекрасная латынь, передам Прасковье Фёдоровне, пусть вам пятёрку в классный журнал занесёт. А по истории неуд, потому что, когда мы говорим о судьбоносных моментах нашей родины, вы думаете о спасении вашего дивана. Грустно, мой друг, грустно.

***

– Осторожней, прошу вас, – мама встревоженной наседкой хлопотала вокруг нас, сама ещё вчера хотела его, как мусор выбросить. Легенда проста: везём к Лире, туда старьёвщик чаще заезжает. Но как только пришли выносить, на неё вдруг нахлынули чувства, как будто прощается со старым и надёжным другом. – И только умоляю, не оцарапайте подлокотники. Стефани, дитя моё, проследите, на вас одна надежда. Он очень хороший.

– Поверьте, милая тётушка, ваша кушетка в надёжных руках и под неусыпным контролем.

Ян строил забавные гримасы, делая вид, что ему тяжело, хотя он и в одиночку утащил бы его даже не вспотев. На улице ждала Лира с её, ненаглядной Агатой, кобылой голландской породы. Она ловко навьючила на неё диванчик, сама хоть и ездила всегда по-дамски, взяла лошадь под уздцы и пошла пешком.

– Меня волнует, кто скажет Лии о нашем методе, – Стеф украдкой посмотрела на меня, явно требуя не вмешиваться в разговор.

– Ну, я могу сказать, – слова Яну дались с трудом, он их выталкивал по одному, как помповый насос, что они смастерили когда-то с Марго.

– Ты опять выкинешь, какую ни будь штуку и всё испортишь, – Лира попыталась разрядить обстановку, не получилось. – Я бы лучше поручила это Мэри, она всегда находит правильные интонации.

– Она её боится, я думаю, что при ней и слова не скажет.

– Давайте Вик, он умный, изящный, – Лира сбилась, поняв, что произносит это вслух, и, совсем уж смутившись, краснея, как помидор, всё же смогла выдавить из себя, – родовитый ещё…

– Да, пусть Вик скажет, – кинулась на помощь подруге Стеф, – он единственный серьёзный из мальчишек и не будет хихикать над всякой ерундой.

Слова адресовались мне, их ещё подкрепили убедительным взглядом. После вчерашнего случая с подвёрнутой ногой Лира могла навыдумывать незнамо чего. Хотя какие фантазии, ведь встреть она даже чёрта, всё, что её заинтересует кто – он, козёл или осёл.

***

Вик стойко встретил известие о том, что именно ему придётся донести наше, с позволения сказать, предложение до Лии. На лице не дрогнул ни один мускул, а на губах так и застыла благожелательная улыбка, что делать, за спиной сорок поколений достойных предков.

Лия встретила нас у входа, видимо, гуляла, наверняка скоро поползут разговоры, которые сначала обрастут густой бородой слухов, потом превратятся настоящую легенду. Что, в принципе, очень хорошо для молодого и быстро развивающегося курорта. Что может быть притягательней настоящей тайны? И только мы будем знать правду.

– Я так рада, вас видеть, а что это? Ух, ты, кушетка! – если б не хорошее воспитание то наверняка пустилась бы скакать на одной ножке, как маленькая девочка. – А я ночью сходила посмотреть на ваш лагерь, это просто чудо какое-то, звёзды, туман, утренняя роса.

Да нет, стояла здесь и ждала нас, сердце опять защемило.

– Решётку надо посадить на петли, и замок навесить, – Стеф по привычке отдавала приказы. – Жаль, Марго только на каникулы к нам вырвется.

– А зачем нам автоматически открывающиеся двери и замки, как в банковских хранилищах? – Ян подмигнул Лии, усаживаясь на только что принесённую кушетку. – Потому что обычную дверь мы в состоянии сделать сами.

– А тебе страшно здесь? – забросила пробный камень Стеф.

– А чего нас, мертвецов, бояться? – вспомнила старый анекдот Лия. – Чего? Мне одиноко, я не могу спать, и так минута за минутой. Но теперь есть вы, и решётка стала, проходима. Я так счастлива.

Все уставились на Вика, вот как он сейчас начнёт с ней говорить. А я себя почувствовал совсем погано. Идея моя, а я её спихнул на лучшего друга. Он, конечно, с ней справится, вот только каково мне придётся?

– А что бы ты хотела получить кроме возможности отсюда выходить.

– Мы с подругами любили играть в домино, хотелось бы почитать журналы о современной моде, узнать, что сейчас танцуют, и вышивать гладью.

– Это всё просто найти. А какое твоё главное желание?

– Я, – Лия изменилась в лице, – хотела бы умереть. Только не подумайте, что мне с вами нехорошо. Мне радостно вас видеть просто, существовать в этом состоянии невыносимо, больно, не физически, конечно.

Лия приложила к груди руку. И меня, на мгновение пронзила эта боль, я почувствовал ту степень отчаянья, когда нет ни веры, ни надежды.

– Как это страшно – хотеть смерти, – очень мягко почти нежно начал Вик. Вот ведь умеет же, не зря ему доверили высказать Лии наше предложение.

– Я уже умерла. Я всего лишь хочу покоя, – она улыбнулась каким-то своим мыслям. – По слухам, там хорошо.

– А этим слухам можно доверять? – Лира. Вечный естествоиспытатель. Чего лезть, Вик так прекрасно начал.

– Слухам, конечно, не стоит, но я чувствую тепло того мира. Он веет добротой, радостью, это подделать нельзя. Не зная его, было бы в сто раз сложнее.

– Так, ты стремишься к этому теплу? – вернул на прежние рельсы разговор Вик.

– Это скорее, свет, может быть, луч, что меня с чем-то соединяет. От него очень хорошо. Но приходит он всегда, когда совсем невмоготу.

Лия улыбнулась ещё шире. Лира набрала в лёгкие воздуха для следующего вопроса. Но наткнулась на страшные глаза Стеф, которая, одними губами прокричала: «Не мешай Вику, он работает». Тут же сдулась, хотя про вопрос не забудет.

– В писании сказано: «Прах ты, и в прах возвратишься». Вот и пришло в голову одному из нас. А что будет, если тебя похоронить по-божески?

– Это что, закопать на кладбище? – Лия на время задумалась. Потом, просияв лицом, воскликнула: – А что, там всё освещено, под светом божиим. И, к тому же, когда тело становится землёй, я объединюсь с ним, и это мне кажется очень важным.

– Попытка не пытка! – воскликнула Лира, молчать уже не было сил.

– Лира! Как можно постоянно ставить эксперименты, тем более на девочках?!

– А что сразу я? Она сама хочет.

– У неё нет другого выхода.

– У неё и этого нет, вернее, он есть, но пока не испытан.

– А девочки, и не предназначены, чтобы искать выходы.

– Не ссорьтесь, я согласна быть даже подопытной.

– Лиичка, – елейным голосом сказал Ян, – они не ссорятся, они так общаются, проще сказать, это нормально.

– И вовсе нет. Лира препарирует несчастную Лиечку, как лягушку. Без божьей молитвы и хлороформа.

– Мир прекрасен и удивителен, но как его познавать, если не через эксперимент, препарат, опыт.

– Миром можно просто наслаждаться.

– Они так целый час могут, – начиная весело хихикать, сказал Ян в самое ухо Лии.

– Давайте всё-таки о деле, – при всём своём хладнокровии Вик тоже не мог сдержать улыбки.

– А что о деле? – Стеф мгновенно перешла в режим командира. – Лира и Вик отвлекают сторожа, я и Алекс копаем, Мэри читает псалтырь (она его наизусть знает), ну а Ян, Ян в дозор.

– А чего это опять я? Я лучше всех копаю ямы.

– Поэтому именно ты. Что говорит устав скаута? Совершенствуйся каждую секунду. Я плохо рою ямы, мне копать. Ты болтлив, как тётя Таисия, что торгует семечками у синема. Тренируй выдержку в дозоре.

Яну не понравилось сравнение с базарной торговкой, но обижаться не стоило, на правду, вообще, не обижаются.

– У вас всегда так весело? – проговорила Лия, еле сдерживая смех. – Вот только я сейчас не могу выйти на улицу днём, меня жжёт солнцем, даже когда оно за облаками.

Решили собраться поздно вечером, но лопатами обзавестись сразу. Ян, повозмущавшись немного для приличия, сбегал в лагерь и принёс две штыковых и одну совковую, заявив, что, раз он за ними бегал, то и копать будет тоже он.

***

Вечер сразу не задался, сначала мама попросила позаниматься с кузиной. А математика – это не её конёк. Потом папа в ультимативной форме потребовал реванша в шахматы. И когда вновь проиграл, даже немного обиделся. Финалом стал дед, который привёз первую созревшую головку сыра из дальней пещеры, что так давно ждали. И тут как-то сразу столовая заполнилась людьми, поэтому решили провести официальную дегустацию. Сыр оказался по-настоящему хорош, в меру твёрд, прекрасного янтарного цвета, а вкус настолько глубок, что привёл всех в состояние восторга. В свою комнату мне удалось удалиться лишь ближе к девяти. На улицу пришлось лезть через окно и спускаться по газовой трубе, меня наверняка уже заждались, но своё оправдание я нёс в сумке.

Вот только никто меня особо не ждал. Мне, конечно, попеняли, что пришёл не вовремя, но все были заняты любимыми делами. Стеф и Лира сцепились на свою излюбленную тему – форма и содержание, что важнее. Вик, как всегда, рисовал принесённое с собой яблоко. Мария пыталась читать, поставив перед собой две керосиновых лампы, и охота портить зрение, тускловато, явно не электричество. Ян что-то рассказывал Лии, которая сидела на столе хохотала, и болтала ногами.

Сыр деда встретили на ура и, как ни странно, больше всех радовалась Лия, хотя, по её словам, она не может чувствовать ни вкуса, ни запаха. Тем не менее откусанный сыр исчез куда-то. Лира стала жалеть, что нельзя провести опыт и скормить Лие, ну, скажем, целый свиной окорок. Его просто нет. Я заметил, как все пытаются ухватиться за малейшую возможность отложить выход на кладбище. Но идти надо, и мы всё-таки и пошли.

Всю дорогу Ян рассказывал забавные истории про нас, знакомя Лию с каждым. Мы с удовольствием вспоминали и даже разыгрывали некоторые истории в лицах. О том, как Лира полезла за лягушкой в болото, оступилась и утопила горный ботинок, а Вик нырял за ним вот с точно такой же невозмутимой миной на лице, и что, ещё более удивительно, таки нашёл его. О том, как Стеф плохо забила костыль на занятиях по скалолазанию, а Ян удержал всех, стерев в кровь руки. О том, как Мэри учила ездить верхом на свинье Лиру, а у той так и не получилось, несмотря на то, что она является прирождённой наездницей. Лия мило улыбалась когда надо, смеялась когда надо, пугалась и очень жалела, что не удалось познакомиться с такой замечательной девушкой, как Марго.

***

Вырыть яму глубиной в полтора метра для скаута – дело двадцати минут, даже ночью, даже на кладбище. С этим, с лёгкостью справилась Стеф, худший землекоп среди нас, и Лира. Ян помогал, отбрасывая землю, как-то сразу ставший серьёзным и безапелляционно отобравший у меня лопату. От былого веселья не осталось и следа. Лия легко, как туманное пёрышко, спрыгнула в яму и легла на дно. Маленькая девочка в беленьком платьице с розовой ленточкой. Увидев это, Мэри вздрогнула и оступилась, из-под ботинок струйкой побежал песок, немного присыпал платье у колен. Меня пробило ознобом ужаса.

– Чего стоим? Кого ждём? – наигранно бодро произнесла Лия, видимо, ей тоже было не по себе.

– Закрой лицо чем-нибудь, – с усилием произнёс Ян. – А то, как будто заживо закапываем.

Лия откуда-то извлекла платок с монограммой ЕВ и накрыла им лицо. Стеф не сдержала слёз, Мэри спрятала глаза руками, Вик взял у Лиры лопату и начал бросать землю вниз, за ним – Ян, но ещё долго оба не могли начать засыпать лицо. Закончив работу, Ян, не прощаясь, лишь собрав лопаты, пошёл в сторону южной калитки. Мы же направились к северной. Разговаривать стало невыносимо. Всю дорогу я твердил себе только одно: «Ей так лучше». Дойдя до стены, Вик, лишь слегка поклонившись, полез через неё, сделав вид, что ему так ближе. Лира с Марией тоже не прощаясь, свернули налево. Мы же со Стеф направо, вниз к её дому.

***

– К чему весь этот театр? Я не могу видеть тебя в маске Арлекина, сними её, стань самим собой, – Стеф вырвалась вперёд, чтобы, я не увидел её лица.

– Я Бригелла, Арлекин – это Ян.

Она остановилась как вкопанная, и резко развернулась ко мне. Потом подавшись вперёд, обняла за шею и поцеловала в губы. Я почувствовал дыхание на своём лице, руки крепко прижали её сердце к моему, и они забились в унисон.

– Какой ты лохматый, – Стеф, не пытаясь освободиться, начала приглажевать мои непослушные волосы. – Хоть иногда причёсывайся. Ходишь, как шишиг лесной.

– Это весьма сложно: у нас дома до сих пор все зеркала чёрной тканью закрыты.

– Приходи в класс пораньше, я тебя причёсывать буду. Сегодня чуть не опоздал.

– У отца газолин кончился. Бежал всю дорогу. Вхожу – и тут Лира.

– Сними маску, позволь тебе помочь. Как помог мне один мальчик после смерти отца. Вот вроде ничего особенного не делал, просто, был всегда рядом с открытым сердцем, успокоил, согрел, поддержал. Спасибо тебе.

– Нет. Это тебе спасибо. Что терпишь меня, такого.

Стеф высвободилась из моих объятий, взяла за руку.

– Пошли, уже за полночь, а завтра тебе нельзя опаздывать.

Почему именно завтра, Стеф не уточнила. Опаздывать, вообще, нехорошо. И сдаётся мне, к первому уроку я больше не опоздаю никогда.