Плохие приметы

Крышка гроба у четвертого подъезда появилась со вчерашнего вечера. Стояла себе тихо и мирно, прислоненная к стене, никому не мешала, не загораживала вход в подъезд. Ни на кого не падала, никому не задавала лишних вопросов. Но каждый, кто проходил мимо этой крышки, мысленно вздрагивал, замедлял шаг, затем ускорял шаг и, стараясь не встречаться с крышкой взглядом, проскакивал мимо, думая о вечном. О вечном думалось минуту, не дольше. А потом наваливались повседневные привычные мысли. Мысли о том — будет ли сегодняшний ужин вкусным или как обычно? Ругать ребенка за очередную двойку или пожалеть свои нервы? Хватит ли оставшихся денег до получки? Нет, пожалуй, не хватит.

Та, кому предназначалась крышка гроба, жила много лет в четвертом подъезде на четвертом этаже. Тетя Маруся. Во дворе ее скорее не любили, чем любили. Но, тем не менее, настроения ей никто никогда не портил. Испортить настроение тете Марусе — себе дороже выйдет. Ее острый язык был любимым предметом обсуждения соседок. Но обсуждали тетю Марусю, конечно же, только в ее отсутствие.

Так она и жила, портя всем нервы, а вчера Маруси не стало. Ее уложили в гроб, а крышку выставили у подъезда. Соседки, знавшие Марусю со дня заселения в этот дом, с самого утра стояли кучкой у подъезда и впервые открыто Марусю обсуждали. Вспоминали все ее добрые дела. Дел этих, оказывается, было не так уж и мало. В хорошие дела зачли привычку Маруси отслеживать неблаговидные поступки дворовой детворы и доносить на каждого ребенка, по горячим следам, родителям. Выходит, что с уходом Маруси за детьми следить будет некому. Без присмотра дети останутся. И местную шпану она не боялась, гоняла из подъезда и с детской площадки, отбирала сигареты. А вот хулиганы местные ее боялись. А раз боялись, то, значит, уважали. Во всяком случае с Марусей в перепалку никто из пацанов никогда не вступал.

И еще много чего хорошего припомнили. Даже всплакнули. А как иначе — о покойниках принято говорить только хорошее. Плакали, конечно, не столько по соседке, сколько каждая о своем. Каждой из этих женщин было о чем и о ком поплакать.

— И все-таки не смогла Маруся уйти тихо-спокойно. Все-таки подпортила она праздник Тамаре, — произнесла тетя Катя из первого подъезда. И женщины согласно закивали головой. Катя высказала то, о чем каждая из них неотступно думала.

— Да уж, — поджала губы старая Соня, — Похороны и свадьба в один день — плохая примета. Покойнику, конечно же, все равно, а вот невесте…

— Э, кто теперь о невесте думает, — проговорила Соня молодая. — А покойника задерживать нельзя. Хоронить человека надо вовремя.

Соня старая старше Сони молодой года на два-три, не больше. Но прозвища “старая” и “молодая” закрепились за ними давно. Лет двадцать назад. Чтобы различать.

— Другого покойника и можно было бы задержать. Но только не Марусю. — Тетя Катя пожевала губами и покачала головой. — Маруся даже мертвая в этой ситуации не промолчит. Всем нам косточки потом перемоет.

— Нет, задерживать покойника нельзя, — настаивала на своем Соня молодая. — Это плохая примета.

А этажом ниже, прямо под той квартирой, где стоял гроб, в котором лежала упокоенная Маруся, металась Танечка и горько плакала Тамара. Тамара лила слезы и не отводила горестного взгляда от своей ненаглядной доченьки. Ах, какая она красивая в белом свадебном платье и в венке из живых роз на по-взрослому уложенных волосах.

Тамаре, конечно же, совсем не хотелось, чтобы дочь так рано ушла из родительского дома. Девятнадцать лет всего. Но ее, Тамару, никто и не спрашивал. А раз не спрашивают, то и возразить, вроде как, некому. Со свадьбой Тамара смирилась. Но какова же Маруся! Тамаре в самых страшных снах не могло привидеться, что день свадьбы Танюши совпадет с днем похорон этой склочной соседки.

— Она это специально сделала, мама, — прокричала Таня, прикрыв лицо ладонями и горько заплакала. Так горько она плакала только в детстве, когда злая тетя Маруся щедро заливала ее разбитые коленки зеленкой и грозилась рассказать маме, когда та вернется с работы, что Танюша с соседскими мальчишками лазает по деревьям. Ах, как она тогда не любила старую Марусю! И сегодня она ее не любит! Как представит, что выходит она под руку с любимым Вадиком из родной квартиры, а навстречу им, с четвертого этажа, плывет гроб с Марусей, так вся ее детская нелюбовь к соседке вспыхивает с новой силой.

— Не плачь, доченька. Не плачь. — увещевала Тамара. — Тушь потечет.

А женщины у подъезда все не расходились. А для чего расходиться? Домашние дела подождут, никуда не денутся. Похороны и свадьба — единственное развлечение. А тут такое совпадение. Возможны всякие варианты развития событий. Интересно все увидеть своими глазами.

— О, смотрите, — громко прошептала старая Соня. — Музыканты приехали. Вот уж не думала, что у Маруси на похоронах музыканты будут.

— Ленка, небось, музыкантов для матери заказала. — Тетя Катя смахнула со щеки слезу. — Вот как так? Маруся Ленку всю жизнь гоняла, за любую повинность трепку устраивала. Замуж Ленка не вышла, а убежала. А похороны матери устроила по высшему разряду. И гроб бархатный, и музыканты. А я Толику своему только что в попу не дула. И где он теперь? Скачет вокруг жены своей, а на мои похороны, наверное, и не придет даже.

— Пригласишь — придет! — жестко проговорила Соня молодая. — А если жену его примешь, то сын к тебе и до похорон начнет в гости приходить.

— Не нравится мне его жена! Прошмандовка она!

— Сама ты прошмандовка! — вскинулась молчавшая до этого Седа. — Ты не забывай, что жена твоего сына мне родной племянницей приходится!

— Оно и видно, что племянница она тебе! Ваша порода!

— Вы что, вы что! — прокричала Соня-молодая. — Ругаться у гроба — плохая примета! Нельзя!

— Достала ты со своими приметами, — проворчала Седа, но, тем не менее, перепалку с тетей Катей прекратила.

— Соня права, — поддержала тезку Соня-старая. — Н дело это — у гроба ругаться.

А про себя подумала, что жаль конечно, что эта Соня влезла со своими приметами и приостановила начинающийся скандал. Скандалы в их дворе случаются, конечно же, гораздо чаще, чем свадьбы или похороны, но, тем не мене, тоже было бы интересно поприсутствовать. Она, Соня-старая, редко себе позволяет вот так, без дела, во дворе постоять. У нее семья большая. И дети, и внуки. И дела по дому не заканчиваются.

Прибывшие музыканты выстроились у крышки гроба и пытались настроить лица на печальный, соответствующий ситуации, лад.

Подтянулись дети. Сколотились в кучку и замерли в предвкушении. Сейчас покойника понесут, выставят гроб на табуретки и можно будет, прячась за взрослыми, посмотреть на мертвого. Это так страшно. И так интересно!

А девочкам интереснее было посмотреть на невесту. Все невесты — как принцессы.

Из подъезда, вместо ожидаемого гроба или Таньки в свадебном платье, вышла Лиза-троцкистка. Кто такой Троцкий никто из соседок сейчас и не вспомнит, но кличка, данная соседке теми, кто жил с ней еще в старом дворе, прижилась. По делу Троцкого когда-то был арестован муж Лизы. Мужа расстреляли, а Лиза так и пошла по жизни — вдовая и с троцкистским уклоном. А в первом подъезде жила Лизка-дурочка. Но ее дети, зятья и невестки старались не выпускать лишний раз во двор больную. Выпустишь — стыда не оберешься. Семья с этой дурочкой носится как с писанной торбой.

Лиза-троцкистка несла на плече скатанный ковер. Ковер был таким же старым, как и сама Лиза. Уже полностью истертый, с проплешинами. Даже какой-то исхудавший ковер. У нормальных ковров в свернутом виде ость жесткая, а этот свисал с плеча как выпотрошенное животное с перебитым хребтом. Но Лиза питала к своему ковру нежные чувства и старалась выбивать из него пыль не реже, чем раз в месяц. В руке Лиза держала специальную выбивалку из жесткого пластика.

— Лиза! — встрепенулась Соня-молодая. — Куда ты со своим ковром тащишься? Сейчас Марусю понесут или Таньку поведут, а ты пыль выбивать будешь? Нельзя! Плохая примета!

— Соня, а ты хорошие приметы знаешь? — беззлобно огрызнулась троцкистка. — Что Марусе до моей пыли?

— Марусе, может, и нет никакой разницы, — не унималась Соня молодая. — А Танька? Кто перед невестой пыль выбивает? Ты ей своей палкой все счастье выбьешь!

— Какая связь между моим ковром и счастьем девочки?

— Ой, я не могу! — влезла в перепалку баба Катя. — Ты эту свою тряпку облезлую все еще ковром называешь?

— А чем не ковер? — Лиза нежно погладила рукой ковровую тушку. — На нем мои дети выросли. И внуки.

Во двор, со стороны первого подъезда, не снижая скорости, въехали три легковые машины, громко гудя клаксонами. На капоте белой волги сидела наряженная в невесту кукла. Все машины, украшенные нарядными лентами, остановились у третьего подъезда. Подъехать ближе не было возможности. У четвертого подъезда стояли люди.

В это же время, но со стороны шестого подъезда, во двор, украшенная траурными черными лентами, медленно въехала грузовая машина. За рулем сидел Марусин зять. Машина остановилась у пятого подъезда.

— Лиза! Лизонька! Сделай же что-нибудь!

Тамара стояла на балконе и заламывала руки.

Из легковых машин высыпали молодые люди. Они весело улыбались, не торопясь расправляли целлофан, в который были завернуты букеты. Жених неуверенно топтался. Он совсем не ожидал такого скопления зевак. Даже возникла шальная мысль — сесть обратно в машину и… Не уехать, нет, а просто дождаться Таню в машине. Танька, она не злобливая, она придет. А идти с букетом в руках и глупым выражением на лице через любопытствующую толпу не хотелось совсем. Еще вон какой-то грузовик подкатил с другого конца дома. Неужели это Танькина мама заказала такую тарахтелку для гостей? Жених прикрыл глаза и представил, как за тремя красиво украшенными “Волгами” к ЗАГСу подкатит раздолбанный грузовик с соседскими бабками в кузове. Он вздохнул, открыл глаза, выставил вперед руку с букетом, прикрылся им как щитом, и медленно пошел к четвертому подъезду.

В это время из кабины грузовика тяжело вывалился зять Маруси. Он знал, что у соседской девочки сегодня свадьба. От Маруси же и знал. Теще очень хотелось посмотреть на эту вертлявую Таньку в свадебном платье. Очень хотелось. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Жених со стороны третьего подъезда и зять Маруси со стороны пятого подъезд шли навстречу друг другу. Как в замедленном кадре. Женщины-соседки невольно замолчали. Боялись пропустить важные для последующего обсуждения моменты.

Музыканты настраивали инструменты. Зазвучала тревожная прелюдия к предстоящему действию.

— Лизонька! — крик Тамары нарушил гнетущую тишину. — Останови их!

Лиза-троцкиста встрепенулась, уложила крышку гроба на землю,размотала ковер и накинула его поверх крышки. Получилось что-то вроде топчана. Лиза уселась сверху.

Удивленные музыканты перестали настраивать инструменты и уставились во все глаза на женщину. Каждый из музыкантов про себя назвал ее ненормальной.

— Жора, Жора! — Лиза окликнула Марусиного зятя, который на несколько шагов обогнал жениха и уже подходил к двери подъезда.

Жора остановился, подошел и почтительно склонился над пожилой соседкой. Лиза моментально схватила его за руку и резко дернула. Не ожидавший подобного поведения от женщины, парень не удержался на ногах и сел рядом с Лизой на крышку гроба.

— Мне надо идти, тетя Лиза. Меня там ждут. — Жора пытался высвободить руку из цепких пальцев троцкистки.

— Кто тебя ждет, Жора? Маруся? Маруся подождет. Куда ей теперь торопиться? — Лиза продолжала держать парня за руку, а сама улыбалась жениху, который неуверенно топтался перед музыкантами.

— Вадик! — раздался сверху голос Тамары. — Поднимайся, милый!

Жених встрепенулся, посмотрел на будущую тещу, затем оглянулся на своих друзей, неуверенно улыбнулся и вошел в подъезд.

— Мне надо идти, тетя Лиза.

— Без тебя гроб не понесут?

— Нет.

— Вот и сиди! — Лиза, боясь выпустить парня из своих рук, нежно боднула его головой в плечо. — Поверь мне, Маруся не была бы против. Не надо портить девочке такой счастливый день.

— Да при чем тут Маруся, тетя Лиза? — Жорка болезненно поморщился. — Там Ленка плачет. Как Маруси не стало, так она и плачет. Не останавливается. Не спит, не ест.

— Ленка плачет? А что ей — смеяться что ли? Она мать потеряла. Если бы не плакала — было бы хуже. Поверь мне, я уже долго живу.

— Лиза! — раздался голос молодой Сони. — Что ты творишь, Лиза! Нельзя сидеть на крышке гроба! Это плохая примета!

Лиза, не глядя, отмахнулась от назойливой соседки и прислушалась. В подъезде раздавался дробный стук каблучков. Вот дает Танька! Не спускается чинно, как положено нормальной невесте, а бежит.

Лиза замахнулась пластиковой палкой, которую все еще держала в руках и шлепнула одного из музыкантов. Он вздрогнул, невольно ударил в тарелки, которые держал в руках. По двору покатился тревожный металлический звук.

— Что стоите как истуканы? — Лиза-троцкистка обратилась к музыкантам. — Играйте марш Мендельсона! Сейчас невеста выйдет.

— Невеста? — потрясенно спросил тот, кто играл на флейте. — Нас на похороны пригласили!

— Играй! — Лиза вновь замахнулась палкой.

Музыканты сгрудились, посовещались и нестройно заиграли “Собачий вальс”

Лиза широко улыбнулась. Пусть так. Пусть “Собачий вальс”. Это гораздо лучше, чем провожать невесту под печальные звуки траурной мелодии.

Из подъезда выскочила Таня, которая буквально волокла под руку ошарашенного жениха. Вадик рассчитывал на другой прием. Надо было невесту выкупать, потом за сладким столом посидеть. Но, как только он позвонил в дверь, выскочила заплаканная невеста и потащила его вниз по лестнице.

— Счастья тебе, доченька! — прокричала сверху Тамара и начала бросать горстями рис на жениха и невесту. Рис полетел еще с некоторых балконов.

— Танечка! — прокричала Лиза и музыканты перестали играть. — Выходить замуж в такой солнечный день — это хорошая примета, поверь мне, девочка! Не думай ни о чем плохом!

Как только жених с невестой заскочили в машину, Жора поднялся, быстро скатал ковер, водрузил его на плечо Лизе-троцкистке, поставил на прежнее место крышку гроба и вошел в подъезд.

Через несколько минут, под печальные звуки траурной мелодии, вынесли гроб. За гробом шла плачущая Лена, которую поддерживала под руку нарядно одетая Тамара.