Детство, которого не было

Каждый год в любую погоду он появляется здесь, в этом проходе, который напоминает Звезду. Годы берут своё. По сравнению с тем сорок первым годом, даже по сравнению с прошлым. И не только внешне. Здоровье тоже с каждым годом убывает. Но это не мешает ему приезжать сюда, в этот западный город из своей родной и далёкой Уфы. Каждый год, перед девятым мая и двадцать вторым июня, он снова стоит у ворот крепости, осматривая вход, словно выискивая что–то новое и каждый раз находя. Потом он подходит к указу, слушает метроном, а взгляд бегает по давно выученному наизусть тексту, выхватывая самые важные слова и предложения. Затем он неспешно, но уверенно, проходит в саму Цитадель, останавливается и снова осматривается. Он специально остановился около стен, тех самых, которые были тогда, а не новых, только построенных и отреставрированных. Проводит рукой по кирпичам опаленным и осыпающимся. Пальцы сжимают крошку, окрашивая ладонь в красный цвет, а по лицу стекают, беззвучно разбиваясь о плитку, слёзы. А перед глазами вновь пролетает то лето жаркое засушливое. Его забыть невозможно… Не для него. А началось оно с радостной новости: отца переводили на службу в крепость над Бугом.

Отец так мечтал об этой бумаге, грезил по ночам, и не было ни единого дня без слов: «Вот завтра она точно придёт, и мы поедем». Он знал, что там, на границе их бескрайней Родины неспокойно, но всё равно рвался на самую передовую, словно предвидел, что там потребуется помощь… Они приехали в мае. Ещё одна семья офицеров младшего командного состава, ещё один лейтенант… Всё было, как и раньше. По приезду отец прошёл в комендатуру, отдал приказ о переводе и спустя пару часов получил выписку, из которой следовала, что его семья поселится в крепости в домах комсостава.

Тогда ещё маленький, десятилетний Витя прекрасно помнил, как потом они поймали попутную машину и поехали к месту их нового жительства.

Крепость поражала своим размахом. Огромная и несокрушимая. Такой она казалась….

Сейчас же, спустя семьдесят лет, тот самый Витя, а теперь уже Виктор Сергеевич, понял: она такой и осталась. Холод металла, из которого сделана ограда, вернул его в реальность. И вот он стоит около стены, заглядывая в каземат, который расположен рядом со Звездой. Опаленные стены и копоть на потолке, не изменились с тех пор, и снова возвращают в детство, в тот ад.

С самого начала июня начали ходить слухи, что грядёт война. Отец просто негодовал, и Витя очень часто слышал, как после дежурства он уверял мать, что это просто дезинформация и не более. Жаль, что он ошибался.

И снова воспоминания прерываются, словно не хотят показывать то адское пробуждение, ту панику, тот ужас и тот ад, который разверзся над головами всех, кто был в крепости. Этот ад всегда снился по ночам, но именно сейчас он словно вылетел, словно его не было.

Постояв ещё пару минут около казематов, мужчина развернулся и пошёл в сторону площади церемониалов. Идя, он не сдерживал слёзы, которые всё также беззвучно разбивались о плитку.

Пройдя с сотню метров, он остановился около большого вала под названием пороховой погреб. Здесь, перед этим погребом, стояли три танка. Как же жаль, что в сорок первом их не было в крепости, как жаль.

Смахнув слезу, Виктор Сергеевич пошёл дальше. А дальше был мост через Мухавец, который снова заставил остановиться. Сейчас картины из прошлого вновь появились перед глазами.

То утро и тот, пожалуй, самый длинный день. Он начался с взрывов, криков и стрельбы. Отец, который проснулся первым, подумал, что это было учение. Об этом знала вся крепость. В районе города планировались довольно крупные учения, и только дата начала оставалась неизвестна.

Выругавшись, ввернув пару неласковых слов, он стал одеваться, ведь негоже командиру взвода быть в постели, когда солдаты на плацу.

Подойдя к окну, он почти сразу же был отброшен взрывом к противоположной стене, а на гимнастёрке заблестели капли крови. Поднявшись, он снова выглянул и на этот раз сам резко отошёл. В его глазах читалось удивление. Не страх, а именно удивление. Словно он увидел то, чего быть не должно.

Шепча всего два слова: «Не можёт быть», он подскочил к матери.

– Люда, одевай Витю и за мной. Быстро! – немного прикрикнув, произнёс отец.

А на вопрос матери: «Что случилось», он бросил всего одно слово: «Война».

Витя даже не понимал это слово. Он не знал его и родители верили, что не узнает. Однако, как и всегда, надежды не сбылись.

Наскоро одев сына, мать стала рядом с отцом.

– Быстро в казематы казармы.

Отец сказал и скрылся за дверным проёмом. Туда же проследовали и они. Витя навсегда запомнил те первые кадры той ужасной войны.

Лестница была почти разрушена, а то место, которое называлось лестничной площадкой, вообще перестало существовать. Кругом были руины. Всё горело и даже были видны языки пламени, жадно лижущие кирпичные стены. И был запах. Запах гари, запах боли… Запах смерти.

Когда семья вышла на улицу, Витя закрыл глаза ручками. Он не желал видеть ужас и хаос, который царил там. Жаль, что он не мог закрыть уши. Гул, разрывы снарядов, крики – всё смешалось. Мальчик лишь чувствовал, как его куда–то несут.

И снова Виктор Сергеевич вернулся в реальность. Он опёрся о парапет, осмотрелся. Мужчина не смотрел вперёд. Только назад, только на путь, который он прошёл от Звезды. По дороге шли люди, весело смеялись дети. А слёзы всё лились и лились. Он мало плакал, просто всегда считал это слабостью. Но здесь… На этой земле можно. Здесь можно и даже нужно плакать.

И снова воспоминания начали заполнять пустоту, снова он оказался в том, далёком и близком одновременно, сорок первом году. Только сейчас он сидит в подвале казармы, а кругом раненые, убитые. Люди мечутся в разные стороны, бредят, кричат, просят пить. А воды нет. Её уже пару часов, как нет. Маленький Витя только потом, спустя пару лет, узнал, что все водопроводы были перерезаны диверсантами ещё до начала войны. С потолка осыпается пыль, крошка, где–то стена пошла трещинами. Даже земля засыпалась в их подвал, куда, казалось, ничего не должно попадать.

Витя убрал руку матери, которая обнимала его, и прошёлся по огромному каземату. Все, кто были там, при виде мальчика, силились улыбнуться, однако не у всех получалось.

И снова память выбрасывает мужчину, не желая открывать всё, что было увидено тогда, в тот первый день войны.

Виктор Сергеевич, постояв ещё пару минут, пошёл дальше, на саму площадь церемониалов. Там как раз заступали на Пост Памяти, отдавая честь погибшим героям, ученики из какой–то городской школы. Это заставило остановиться мужчину. Постояв немного, он пошёл к монотонным плитам из чёрного гранита, где были написаны фамилии погибших. Как их много тут погибло. Кажется, такой маленький клочок земли, и столько смерти, столько ужаса он испытал. Постояв, Виктор Сергеевич поклонился и пошёл дальше.

Вскоре он дошёл до Холмских Ворот. Они почти не изменились, разве что чуточку постарели, а на окнах появились стальные решётки. Вокруг было тихо, лишь звонко щебетали птицы. Пройдя в них, Виктор Сергеевич прикоснулся к стенам, таким же шершавым и знакомым.

Именно тут он увидел первый бой, именно тут маленький мальчик увидел войну во всей «красе». Немцы вели пленных детей и женщин, прикрывались ими. А женщины выкрикивали советским бойцам: «Стреляйте!» Эти крики каждый день раздаются в душе, в сердце, в разуме Виктора Сергеевича. Эта боль, эти муки, которые он увидел тогда. Даже спустя всю жизнь они не прошли.

Постояв, он вышел к реке. Она, как и тогда, текла быстро, хотя даже нет. Она текла размеренно, текла вперёд и ни шагу назад. Как и бойцы. Они тоже стояли на своём боевом посту и никогда не делали шага назад. Мужчина спустился к воде. Она была прозрачна и холодна, как всегда, словно ни климат, ни время, ни погода над ней не властны. Зачерпнув в ладонь немного, он поднёс к губам и жадно отпил, при этом смакуя каждый глоток. Эта вода, каждая её капля, была драгоценна и бессмертна. И тогда, в далёком сорок первом, и сейчас её просто не хватало Виктору Сергеевичу, чтобы напиться.

Наконец утолив жажду, мужчина пошёл вокруг круговой казармы в сторону Звезды. Рядом проходили молодые пары, дети с родителями. От их вида наворачивались слёзы и вновь появлялись воспоминания. Ему не суждено было познать нормального детства, школы, семьи. Всё это осталось тут, в то жаркое лето сорок первого года. Здесь он навсегда распрощался с такими людьми, как мать и отец, друзья и просто детство. Здесь он стал мужчиной, умеющим идти только вперёд и ни шагу назад.

Так он дошёл до монумента «Жажда» и остановился. Точнее даже нет, Виктор Сергеевич обошёл его несколько раз, рассматривая узоры, нарисованные трещинами и тень, которую монумент отбрасывал на землю. Тень была огромна, как была огромна воля к победе над фашистами, воля к жизни.

Встав перед памятником, мужчина заглянул в глаза воину. Они были вылиты из бетона, но так много говорили. Они и умоляли, и ненавидели, в этих, кажется пустых зрачках, можно было прочитать всю гамму чувств защитника этой крепости. И самой главной просьбой была вода.

Много жизней ушло за один единственный глоток воды. Много судеб было решено именно им. Да и вообще в том знойном июне всё зависело от воды, которой не было. Бойцы отправлялись добыть её, и не возвращались. А кажется, всего пару метров и вот она, эта живительная влага. Однако эти считанные метры были усеяны трупами бойцов, воронками от бомб и просто осколками. На этой паре метров много погибло достойных сынов Родины. Но, все они были тут, были сейчас. Все они жили в этом памятнике, стоящем в двадцати метрах от воды.

Взгляд Виктора Сергеевича переметнулся от лица ко всему монументу. Это был высокий, довольно коренастый парень лет семнадцати, не более. Он, раненый, уставший, но с твёрдым взглядом, полным ненависти; и в тоже время страдающий, обессиленный, измождённый. Он опёрся на свой автомат и из последних сил протянул чью–то каску к воде… Но так и не набрал её.

Виктор Сергеевич снова заглянул в глаза. Он и в первый раз узнал в них что–то родное, а сейчас только убедился.

– Отец, потерпи чуток. Я сейчас.

Неслышно прошептав дёргающимися губами эти слова, мужчина взял стакан, который стоял около каски. Как ни странно, но он всегда там стоял, всегда ждал, когда его наполнят водой.

Взяв стакан, Виктор Сергеевич, подошёл к воде, набрал ёё, и пошёл обратно. Шаги были уверенными, но читалось в них волнение и желание помочь.

Влив воду в каску, мужчина поставил стакан, положил туда гвоздику.

– Пей, тебе эта вода нужна больше, чем мне.

Говоря, Виктор Сергеевич поклонился, поцеловал камень, такой холодный, но родной, и пошёл прочь.

Лишь у Звезды он обернулся, вновь окинул крепость взглядом, прощаясь с нею, быть, может, навсегда, и пошёл на вокзал.