Воображаемый друг.

Когда мне исполнилось семь лет, у меня появился воображаемый друг. Его звали Мистер Игрь. Он жил в большом красивом напольном зеркале, которое стояло в моей комнате напротив кровати. Свое имя мой друг получил не просто так. «Игрь» было игрой слов «Игорь» и «игра». Игорем звали моего отца, которого я очень любил и уважал, он был моим примером для подражания. Ну и вполне логично, что я безумно любил играть. Гордое звание «Мистер» мой воображаемый друг получил для важности: во многих иностранных фильмах люди, называемые «мистерами», выглядели действительно презентабельно, и я очень хотел, чтобы мой друг был таким же.

С Мистером Игрем я проводил много времени. Даже слишком много. Мама и папа, заходя в мою комнату, часто видели, как я по-турецки сижу напротив зеркала и разговариваю сам с собой. Но они ошибались. Я разговаривал вовсе не со своим отражением, а с Мистером Игрем.

О каких вещах мы только ни болтали! И о моих одноклассниках, и о различных играх, и о мультфильмах, которые я посмотрел или хотел бы посмотреть, о том, что происходит за окном. А еще о том, как я мечтаю стать таким же крутым и сильным, как Терминатор.

Но главной темой для разговоров была красивая девочка Зина, обладательница милых солнечных веснушек и смешных косичек. Она жила в соседнем подъезде и была моей первой любовью. Я всегда рассказывал Мистеру Игрю о своих попытках привлечь внимание Зиночки. Мистер Игрь меня внимательно слушал, поддерживал мои, несомненно, гениальные идеи и соглашался, что моя любимая девочка немножко глупенькая, раз не влюбляется в меня всякий раз, как я дергаю ее за косички. Мой друг также не забывал давать мне полезные советы, вроде «бросить в нее камешек» или «напугать из-за угла». А когда и эти методы не срабатывали, нам оставалось только сокрушаться, называть всех без исключения девочек дурами и постепенно переводить тему разговора в другое русло. Например, кто сильнее – Арнольд Шварценеггер или Сильвестр Сталлоне?

Мистер Игрь был просто замечательным собеседником. Он никогда не дерзил мне, мог поддержать любую тему разговора и всегда был солидарен с моим мнением. Он так же, как и я, ненавидел Ваську из третьего класса, известного двоечника и драчуна. Он, как и я, побаивался Августину Михайловну, нашу до глупости принципиальную и очень строгую классную руководительницу. Так же, как и я, Мистер Игрь считал веселым и заводным парнем моего соседа по парте Дениску, не способного долго усидеть на одном месте и постоянно влипающего в различные неприятности. Еще мой товарищ из зеркала недолюбливал Катьку, первую отличницу нашего класса. Он, как и я, считал ее слишком высокомерной девочкой с вечно вздернутым длинным носом.

С Мистером Игрем было невероятно весело играть. Он мог принять участие практически в любом развлечении, которое я ему предлагал. Особенно хорош он был в шахматах. Правда, мой друг не мог двигать фигурки по шахматной доске (все-таки он из Зазеркалья), но зато мог говорить, как ходит его фигура, и я сам передвигал ее вместо него.

Мистер Игрь никогда не перебивал меня, когда я о чем-то увлеченно ему рассказывал. Он только улыбался и кивал в знак согласия. Всегда с придыханием слушал, как я читаю ему Паустовского. Он помогал мне с домашним заданием, и на любой сложный вопрос мой друг всегда был способен дать правильный ответ.

Мистер Игрь так же, как и я, любил иностранные фильмы, особенно боевики. Мы могли обсуждать их днями напролет. Он, как и я, фанател от творчества Виктора Цоя и радовался всякий раз, как я приносил домой очередной его плакат.

Мистер Игрь никогда не спорил со мной, и иногда я даже жалел, что он не материальный. Ведь как здорово было бы схватить его за руку, за настоящую, теплую человеческую руку, выбежать во двор, поиграть в футбол да подергать за косички красавицу Зину!

Все то время, что я провел в обществе Мистера Игря, было ярким и насыщенным. Это был лучший период моего детства!

…И в то же время самый страшный. Ужас ситуации заключался в том, что я совершенно не понимал, что происходит нечто плохое. Я не замечал очевидного, смотрел на мир сквозь розовые очки, в то время как со мной творилось что-то страшное.

Дело в том, что я стал зависим от Мистера Игря. Словно наркомана за дозой, меня тянуло к воображаемому другу. Все мои мысли были заняты мальчиком из Зазеркалья. Иногда он даже снился мне.

Я стал прогуливать школу. Покидая квартиру, я ждал под лестничной клеткой, когда родители уйдут на работу, а потом возвращался обратно. Иногда и вовсе притворялся больным, лишь бы не покидать моего дорогого друга на долгие четыре урока. А если мне и приходилось появляться в школе, то я сбегал оттуда при первой удобной возможности. Из-за частых прогулов моя успеваемость понизилась. Родители стали все чаще ругать меня, но мне было все равно. Главное, что Мистер Игрь был рядом.

Моя странная зависимость увеличивалась день ото дня, превращаясь в нечто страшное, болезненное. Меня стало не просто тянуть к зеркалу, а затягивать в него. Во время каждого разговора с Мистером Игрем я старался сидеть как можно ближе к стеклу, будто бы хотел врасти в него. Со стороны это выглядело ужасно: держа в руках раму зеркала, приложившись к нему лбом, я с сумасшедшим видом разговаривал со своим воображаемым другом. Мои глаза горели безумным огнем, руки припадочно дрожали.

Через какое-то время я начал быстро терять свой вес, щеки впали, под глазами залегли темные, жуткие мешки, а моя кожа с каждым днем бледнела. Я выглядел, словно зомби, оживший мертвец. Или как тот, кто скоро умрет.

Но я не замечал этих страшных изменений. Не видел, что с каждым сказанным словом, с каждым невзначай брошенным взглядом и с каждой невинной улыбкой Мистер Игрь высасывал из меня жизнь. Мой мир вращался вокруг воображаемого друга, и мне было плевать на всех остальных. Даже на самого себя.

А вот мама с папой увидели, что со мной происходит нечто ужасное и стали бить тревогу. Их всерьез напугало мое тогдашнее состояние. Последней каплей для них стал мой разговор с Мистером Игрем, случайно подслушанный ими в одну дождливую апрельскую пятницу.

- Мне никто больше не нужен… Правда! Ты мой самый-самый лучший друг… А? Что ты хочешь у меня попросить? Я все отдам: и игрушки, и одежду, и все свои книжки… Душу?... Хорошо, я отдам её тебе! Мне она ни к чему, я даже не знаю, зачем вообще нужна эта бесполезная вещь, когда есть ты, мой друг!... Могу ли я оставить свое тело? Что ты имеешь в виду?... Ох, правда? Если я оставлю его, то попаду к тебе в Зазеркалье? Как здорово! Хорошо, я все сделаю! Мне только бы быть с тобой, только бы попасть туда!...

И в тот вечер мама с папой приняли единственно верное решение.

…На следующий день отец едва ли не за ручку отвел меня в школу и заставил Августину Михайловну пристально следить за мной. Я обижался, срывал уроки, но покинуть учебное заведение не мог – классная руководительница исправно выполняла свое задание. Когда прозвенел звонок с последнего урока, я что есть силы, бросился домой. Как же я соскучился по моему дорогому Мистеру Игрю!..

Не передать словами, какой ужас охватил меня, стоило мне зайти в свою комнату. Сердце в тот же миг пропустило пару ударов, ноги подкосились, стали «ватными». Дикая, неукротимая волна разнообразных чувств и эмоций окатила меня с ног до головы, едва я увидел, что на месте, где раньше стояло мое зеркало, теперь ничего нет. Я не помню, как очутился в кухне, где обедали мои родители. Заливаясь горькими слезами, я спросил у мамы:

- А где Мистер Игрь?

Положив перед собой столовые приборы, моя родительница строго на меня взглянула и сказала:

- Больше с зеркалами ты разговаривать не будешь. В такие моменты ты похож на сумасшедшего. А это нехорошо. Будь добр, живи в реальном мире и общайся с реальными людьми. Забудь, наконец, о своих глупостях. Ты ведь уже большой мальчик!

О, что творилось со мною в тот день! Я закатывал истерику, устраивал родителям бойкот. В злости разбрасывал вещи по всей квартире, апогеем моего протеста, в итоге, стал отказ от ужина. Но мама с папой были неумолимы. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Ух, как же я был зол на них! Конечно, сейчас, будучи уже взрослым мужчиной и имея своего собственного ребенка, я понимаю чувства моих родителей, поражаюсь их стойкости и смелости. Но тогда, еще маленьким несмышлёным мальчишкой, я считал маму и папу злыми, жестокими монстрами, бессердечными тиранами, гремлинами в человеческой шкуре.

Я скучал по Мистеру Игрю. Мой мир стал черно-белым без его веселой улыбки и озорного смеха, без его доброго, восхищенного каждым моим слово взгляда. Будучи каждый день окруженный людьми, я все равно чувствовал себя одиноким. Мне некому было рассказать о своих победах и поражениях, не с кем было обсудить любимый фильм или книгу, некому было раскрыть свою душу.

Иногда, засыпая, я будто слышал тихий, шелестящий голосок моего пропавшего друга:

- Помоги… Здесь так холодно и темно. Пыльно. И страшно. Ах, кажется, я увидел крысу! Спаси меня! Найди меня! Пожалуйста…

И я искал. Везде, где только можно, и там, где нельзя. Но так ничего и не нашел.

А время шло. Постепенно ко мне возвращался здоровый вид. Я прибавил в весе, на моих щеках вновь появился румянец. И дышать стало как-то свободно, будто с души свалился огромный, тяжелый камень. Боль от потери лучшего друга вскоре отступила, раны затянулись, яркие воспоминания о Мистере Игре потускнели, а родители снова превратились в добрых, чутких, понимающих людей. Вскоре само существование мальчика из Зазеркалья и та странная зависимость от него были списаны мной и мамой с папой на небольшое помутнение рассудка, психологический сдвиг на фоне чрезмерного общения с плодом своего воображения. Лучший друг превратился в обычную детскую шалость, о которой я старался как можно скорее забыть.

Что мне и удалось сделать к двенадцати-тринадцати годам. Теперь у меня появились настоящие, реальные друзья, с которыми мне было даже веселее, чем с зеркальным мальчиком. Поменялись мои интересы, вкусы и идеалы. Постепенно из подростка я превратился в юношу, из юноши – во взрослого мужчину, потом в мужа, затем – в отца.

И вот уже мне тридцать с половиной лет. Я успешный, вполне довольный жизнью человек. У меня есть любимая работа, несравненная красавица-жена (та самая Зиночка из соседнего подъезда) и самый лучший на свете сын. Я живу с семьей в квартире, доставшейся мне в наследство от родителей. И, кажется, нет ничего, способного разрушить мой мир.

Но одним теплым апрельским утром, помогая жене убираться в подвале, я вновь увидел большое красивое напольное зеркало. Время ничуть не изменило его. Оно было все таким же, как в моем детстве, разве что немного запылилось. Воспоминания, словно игла, пронзили мою голову, беспардонно подняли из глубин моего сознания образы давно забытого воображаемого друга и наши с ним забавы. Грустная улыбка тронула мои уста, но я не хотел возвращаться в прошлое. Я вполне был доволен своим настоящим и уверенно смотрел в будущее.

Так и осталось бы старое зеркало в пыльном подвале, если бы не моя жена. Она решила, что находку обязательно нужно перенести в квартиру, в комнату нашего сына. Я не стал возражать.

Это стало моей фатальной ошибкой. Уже тогда прожорливый червь тревоги начал грызть мою душу, заставляя интуицию вопить об опасности, а живот неприятно сжиматься. Но я постарался не обращать на это внимания и бросился помогать жене отчищать старое зеркало от грязи и пыли.

Мой сын, Дима, очень обрадовался новому подарку. Он сразу же полюбил это зеркало. Стоило нам поставить находку в его комнате, как он в то же мгновение принялся корчить своему отражению смешные рожицы. Я беззаботно и радостно улыбался, наблюдая, как веселится мой маленький мальчик. Вот он уже с важным видом сверкает перед зеркалом своими, несомненно, большими и крутыми мускулами, а я смеюсь, поражаясь тому, какой у меня чудный ребенок.

В какой-то момент мне захотелось рассказать сыну о своих самых ярких воспоминаниях, связанных с этим зеркалом, рассказать о Мистере Игре. Но потом вспомнил, что Дима на дух не переносит подобные истории. Оставив своего сына, я вышел из комнаты.

Постепенно домашняя рутина закружила меня в своем водовороте, и к вечеру мысли о Мистере Игре совсем покинули мою голову. Но беспричинная тревога, хоть и ослабила свою хватку, все еще не хотела выпускать меня из своих цепких лап. Она все время шептала мне что-то на ухо, пугала меня, заставляла лишний раз без повода волноваться. Но я, списав эти странные чувства на усталость, спокойно продолжал общаться с сыном, слушая его увлекательные рассказы о шахматном турнире, целовал жену, ужинал в кругу своей семьи.

Но этой ночью я, наконец, понял, откуда взялось это неясное, страшное предчувствие опасности. Когда я все осознал, когда все разложилось по полочкам, неукротимый вихрь ужаса, отчаяния и безысходности оторвал меня от земли, унес куда-то прочь из этого мира. Мои руки задрожали, прозрачная пелена застлала глаза, а рот не мог произнести ни слова.

Этой ночью, где-то около двух часов, мой сын разбудил меня, и совершенно серьезно, без единого намека на шутку, сказал:

- Папа, Мистер Игрь просил передать, что очень соскучился по тебе. Он понимает, что ты стал уже совсем большим, и у тебя появились новые, взрослые дела и интересы. Поэтому он спрашивает, можно ли ему теперь играть со мной?