"Берег птицелова" Глава 22 Страхи и радости

Девочка-эфер молчаливо и мучительно привыкала к новому дому. Держалась с таким упрямым достоинством, какое порой дается существам от рождения и очень усложняет им и без того нелегкую жизнь.

Память была к ней немилосердна. Все, что так отчаянно хотелось забыть, выплескивалось штормовой волной, едва наступала ночь. Во сне к Польге возвращалось ее тайное горе. Она металась по подушке, всхлипывая, подвывая и дрожа всем телом.

Чогер еще долго держал девочку в своей постели, берёг. По-ночам укутывал, давал пить, шепотом читал оберегающие сон заклинания, которым выучился у Ливаны. Иной раз Польга вставала и ходила по избе, натыкаясь на предметы, пребывая в своих страшных сновидениях. Тогда Чогер брал ее на руки и держал, пока девочка не успокаивалась и не затихала.

Наутро она будто ничего не помнила: кротко выполняла нехитрую домашнюю работу, не поднимая глаз и не раскрывая рта.

Будь Чогер опытнее в обращении с детьми, он бы заставил Польгу облегчить душу, но, рассудив, что разговор только сильнее ранит ее, не приставал с расспросами.

Лечило время. По мере своего неизменного течения - день за днем.

Постепенно тайные раны девочки затягивались, как затягивалось свежей кожей подранное плечо Чогера. Болели, но уже не так остро, напоминали, но уже не до тошноты и рвоты. Терпеливо искали место в разбитом детском сердце.

Уже к следующему луностоянию Чогер втиснул за печку новую, наскоро сколоченную из сосновых досок, кровать.

В сарае он отыскал старый подранный матрас, выпотрошил его, заштопал, выстирал в ручье и высушил на печи. Затем набил свежим сеном, из запасов, заготовленных на зиму.

У Чогера имелось небольшое хозяйство. Три безымянные курицы, петух Пан и Вредина. Врединой Ливана звала лохматую злую козу. За всю нескончаемую жизнь дриада ни разу не встречала такой строптивой скотины, которую и кормить и доить упаришься. Так она говорила всякий раз, когда входила в избу с крынкой теплого козьего молока.

Когда Польга впервые зашла в сарай и увидела козу - вскрикнула в голос. Не только от испуга и неожиданности. Скорее, от искреннего, детского восторга. От того непонятного взрослым мгновенного возбужденного счастья, которые испытывают дети при виде животных. Польгины желтые глаза зажглись, а руки сами потянулись к смешной рогатой башке - гладить.

- Гладь, гладь, не бойся, - заулыбался Чогер, прибежавший из дома на крик. - Вредина только с виду злюка, но любит, когда ее погладишь. Все это любят, если рассудить.

Коза отдалась Польгиному сердцу с радостью. Разрешала гладить, ходила за ней по двору, выпрашивая сухари, ждала ее в сарае и блеяла противно призывно, если девочка долго не появлялась. Польга бегала в сарай без повода, гладить, чесать и кормить Вредину. Тихо разговаривала с ней о чем-то. Только с ней одной.

Прознав, что Польга подружилась с козой, Ливана охотно научила девочку не только доить, но и варить сыр. Так у Польги появились первые собственные обязанности в доме и первый сердечный друг. Именно тогда Чогер стал замечать, что спит девочка гораздо спокойнее, вздыхает реже, стонет тише и больше не ходит ночами сомнамбулой.

Накануне декабрьского луностояния Ливана внесла в избу тюк из разноцветного лоскутного одеяла.

- Нате вам! - она ухнула ношу прямо на пол. - Разбирайте!

- Как же ты это доволокла, голуба? - Чогер отложил тесак, которым вырезал из березового полена заготовку для ложки.

- Как обычно! Немного злости, немного ворожбы.

Ливана распрямила спину. Полное, усыпанное капельками пота лицо, раскраснелось, распахнутый тулуп открывал злому ветру все имеющейся богатство. Видно было, что несмотря на ворожбу, Ливана замаялась тащить подарки в такую даль, упрела. Она уселась на стул, обтерев рукавом лоб:

- Ну, будете смотреть или обратно понесу?

Чогер мотнул темной, вихрастой головой, встал и, сняв тряпицу со стоящего в углу на лавке кувшина, налил Ливане полную кружку квасу.

- Гостинцы - это хорошо! Но под конец года тебе бы лучше не надрываться.

- Да что мне сделается-то? - фыркнула Ливана и жадно припала к кружке, держа ее как ребенок, двумя руками.

Польга тихо сидела на сундуке, смотрела. Иголка в худенькой ручке замерла. Нитка порвалась как раз, когда Ливана вошла в дом. Надо было бы встать, достать с полки катушку, но Польга не решалась. Чогер отдал ей хорошую теплую куртку, которая давно не сходилась ему в плечах. Польга перекроила ее себе на пальто. И теперь боялась, что Ливана будет ругать Чогера за куртку и излишнюю доброту.

Ливане было не до Польги. Усталая, сильно постаревшая за последний месяц, с тяжелыми складками времени на щеках, серыми впадинами под зелеными глазами, дриада была озабочена делами посерьезнее, чем старая перекроенная крутка.

В тюке с подарками нашлись большие ношеные сапоги, сильно пахнущие свиной кожей. Заботливая Ливана принесла любовнику рубашку с высоким воротом, какие носили рыбаки Южного королевства. И махорку не забыла, особенную, заморскую, не чета тому вонючему самосаду, который хозяин смолил по вечерам на крыльце.

Чогер сразу понюхал табак, с наслаждением поморщился и бережно положил на полку. Затем он, не торопясь, надел все обновки, расхвалил и расцеловал Ливану.

Чогер велел Польге тоже примерять наряды, ожидающие ее на развязанном одеяле. Но девочка засмущалась и не подошла к подаркам. Заметив, что Польга противится просьбе, хозяин перестал улыбаться и сказал девочке очень строго:

- Зайди за печку и все примерь! Что ж, выходит, Ливана зря старалась? Это вежливость, благодарность. Понимаешь? Так принято!

Польга поняла и отчаянно застыдилась своей глупости и того, что вынудила Чогера повысить голос. Она собрала с пола все вещи и послушно выполнила просьбу. Щеки ее пылали.

Ей досталось немало полезного. И то сказать - вовремя. Зима уже вторую неделю глядела в окошко. Снег лежал еще не сугробами, но уже по-хозяйски - повсюду.

Валенки оказались великоваты, но это было даже хорошо. В них - носок полосатый и еще на год хватит, если, конечно, судьба подарит еще год.

Потом ниток на свитер. Овечьих, старых, цвета бледно-розового мха. Тонкой ткани на юбку, синей, как черника, еще штаны мальчишеские, теплые, и пару рубашек. Красную и белую. Штопанные, но вполне крепкие, чистые. Хоть сейчас надевай.

Все еще сгорая от стыда, девочка сказала Ливане спасибо, постаралась быть вежливой.

- Ну, какие новости в большом мире? - осторожно спросил Чогер, стянув через голову новую рубаху и аккуратно убрав в сундук. Плечо его берегла легкая дышащая повязка. Не только плечо, а вся мясистая, могучая спина была покрыта черными волосами и засполосованна старыми шрамами. Он снова нацепил домашнюю кофту и забормотал себе под нос. - Поди бабка-стречиха что надо-что не надо выболтала. Два месяца чай прошло. Накопилось у неё с добром. Эх, старая сплетница.

- Не ворчи. Эта сплетница девчонке вон какие валенки добыла. - Устало сказала Ливана и кивнула на валенки в руках у смущенной Польги. - А новости как раз такие, что лучше б пустые сплетни... - Ливана снова утерла рукой лоб, словно тщетно пыталась преподнести новость помягче.

- Война будет... - не подобрав других слов, сообщила она с горечью. - Война...

Известие о войне Чогера не то, чтобы удивило, а будто бы лишь подтвердило ожидания. Сколько он себя помнил, мир менялся, в основном, в худшую сторону.

- Вот как! - презрительно процедил оборотень. - И где на этот раз будут зверствовать?

- Северное королевство хотят к рукам прибрать, - доложила Ливана. - И то не диво. Давно туда метятся. Армию собирают. Говорят, всех, кто половчее, на фабрики согнали - кольчуги ведьмам вязать, да волколакам сбрую. Чтоб их лешаки драли, волколаков этих! - Ливана опустила голову на ладони и пробормотала словно сама себе. - Рыщут, ищут. Все им мало. Никого уже в лесу не осталось. Последнего медвежича увели в октябре. Надо обережню укреплять. Как бы до нас не добрались.

Чогер сурово кашлянул в сторону, мол - не пугай ребенка. Беспокойство, привычное, напряженное мелькнуло в его движении. Брови сами собой легли по лбу чёрной птицей, щека дернулась. Чогер глянул на Польгу. Та смотрела на него осторожно, ждала, что он скажет. Но Чогеру нечего было сказать. Утешать детей он не умел, да и утешать было абсолютно нечем.

Он поднял с пола прекрасное одеяло, шитое из ярких лоскутков ткани, пестрое, как летние поля, отряхнул его и протянул Польге.

- Одеяло тоже тебе. А теперь - ступай, погуляй часок. Нам тут надобно об одном деле перетереть.

Польга и рада была сбежать. Столько волнительного навалилось враз. Хорошо бы пережить все в одиночку, без пристальных взглядов. Она надела новые валенки да тулуп Чогера и вышла.

День был сер, но светел. До сумерек еще далеко. Польга заглянула к Вредине, дала ей немного сена, погладила по голове, по тощей плоской спине, а потом, сломавшись от избытка чувств, обняла козу за шею и заплакала тихо, уткнувшись лицом в свалявшуюся, сильно пахнущую животным шерсть. Этот запах навсегда станет для Польги запахом безопасности. Не запах моря, не табак Чорега, не свежие доски ее новой кровати, нет. Именно запах желтой, лупоглазой Вредины, тыкающейся мокрым носом девочке в ладонь.

Польга прошлась по лесу уже знакомой тропой, заботливо проверила заячьи кормушки, рассеянно послушала сорочьи сплетни, немного постояла у журчащего между снежными кочками ручейка, посмотрела, как быстро несутся по нему рыжие ольховые листья, напилась студеной воды. Так и дошла до пригорка, откуда открывался вид на море.

Море, раньше царящее повсюду, от горизонта до горизонта, теперь словно отодвинулось. Внезапно оказалось, что край его не так уж далек, а за ним есть большой мир, много суши, по которой можно долго брести в одном направлении, есть леса, которым нет конца и края, большие и маленькие озера, разные деревни и где-то далеко - города с настоящими каменными домами и высокими башнями. Польга и раньше это знала. Но тогда все было так же нереально, как сказки, как прекрасные феи, зеленоглазые дриады, как жестокие ведьмы, кровавые войны, острозубые волколаки и ужасный, живущий в пещере рач. То, о чем рассказывали сказки, существовало далеко за горизонтом, а теперь до волшебного было рукой подать. От этого осознания Польге было и страшно и удивительно. Поэтому, как бы море не звало ее игривыми пенистыми волнами, ударающими в каменистый берег, сейчас девочку куда больше манило то, чего она никогда не видела. Она не боялась грядущей войны, о которой упомянула Ливана. Гораздо больше ее пугало то, что и в новом месте ей придется прятаться, а значит шансов увидеть мир у нее по-прежнему очень мало.

Польга вернулась затемно. Ливана уже ушла, а Чогер как раз стоял на пороге. Смурной, озабоченный, даже не спросил, где Польга так долго пропадала. Просто взял из ее рук тулуп и набросил не плечи.

- На рыбалку пойду, - сказал он девочке. - Четыре дня меня не будет. Не скучай, корми кур и сама кушать не забывай. Вернусь, рыбы принесу.

И ушел. А Польга осталась в доме одна на бесконечную декабрьскую ночь. Все страхи, которые только можно пережить, были у девочки уже позади. И одинокие ночи тоже. Свечку Польга не жгла, берегла, да и неразумно было бы маячить лесным опасностям.

Заперев ставни и двери, девочка легла под новое лоскутное одеяло, привычно свернулась в клубочек так, чтобы занимать как можно меньше места и мысленно представляла себя в коробочке. В уютной, маленькой коробочке, которую никто не найдет и никто не тронет. Сама того не зная, Польга применила чары обережни. И хотя ей было почти не страшно, но уснуть так и не удалось. Тогда девочка начала рассказывать себе сказки из той единственной толстой книги, которую хранила в кожанной сумке и которую знала наизусть. На сказке про хромую цаплю и золотое яйцо она все-таки уснула.

Первая мысль, которая ей пришла в голову при пробуждении, заставила Польгу вскинуться на кровати. “А сели Чогер не вернется? Если и он пропадет? Что тогда?” Ужас, уже почти позабытый и спрятанный, наполнил ее тотчас, как сосуд, до самого горлышка. Все враз вернулось. Она вскочила на ноги, рассердилась на себя. “Не смей даже думать!”

Польга босиком побежала к Вредине. Надо было задать ей сена, налить из ведра ледяной воды, покормить кур. Затем девочка открыла ставни и вернулась в светлую избу. Вытащив из-под кровати сумку с книгой, она достала гребень и синюю ленту, аккуратно причесала жиденькие волосы, умылась у рукомойника и решила шить. Деваться ей некуда, придется терпеть. А зимой нужна теплая куртка.

От совершенных действий стало немного легче. Словно, страх испугавшись её решительности, отступил, а она, умывшись и приведя себя в порядок, получила чуточку больше сил.

В полдень Ливана заглянула проведать Польгу и нашла ее за шитьем - причесанную, но напряженную больше обычного. Едва девочка дернула шеей, повернулась к двери, как Ливана вмиг поняла, что чогерова находка ей рада. Рада так искренне и сильно, как испуганный до немоты человек рад любому. Витающий в избе запах страха дриада ни с чем бы не спутала.

- Я кофе принесла, - с порога сказала она. - Будешь? Большая ценность по нашим временам.

Польга растерялась. По всему было видно, что девочка о кофе слышит впервые, но признаться в этом стесняется.

-Ясно, - кивнула Ливана. - Значит, будешь! Заодно попробуешь.

Дриада скинула тулуп, повесила на гвоздь у двери и взялась за дело. Сначала она раскалила как следует угли в печурке, потом умело выгребла их совком на чугунную сковородку и бережно поставила туда маленький, почерневший от частого использования чайничек.

Затем она достала из тысячи юбочных складок бумажные пакетик, развернула и высыпала в чайник какой-то черный порошок.

Резкий, непередаваемо вкусный, ни с чем не сравнимый аромат наполнил весь крохотный домик Чогера. Ливана залила порошок водой и замерла, ни на секунду не спуская с чайника глаз.

Едва крышка с круглой пумпочкой подпрыгнула, Ливана подолом прихватила чайник из углей, подержала повыше, чтоб пенка осела и снова на секунду вернула в раскаленные угли.

- Садись к столу. Пробуй!

Жидкость цвета сосновой коры наполнила белые чашки, сверху упала причудливая, пузырчатая пенка.

- Посмотри-ка в свою чашку, - велела Ливана. - Что видишь?

Польга смутилась, а дриада закатила от нетерпения глаза.

- Что ж такое? Ничего-то ты не знаешь! Посмотри и скажи, на что похож узор из пенки? Неразумное ты дитя!

На этот раз Польга поняла, присмотрелась. Такие игры ей были знакомы и она сразу же придумала и осторожно начала тыкать пальчиком в чашку.

- Большие пузыри - рыбы. Маленькие - птицы. Вот - пещера, в ней сидит жирный рач. Видна нога и хвост. Остальное внутри. А вон молодая луна. Может, еще горы вдалеке…

- Надо же! Кое-что ты, оказывается, знаешь, - оценила Ливана. - Хорошее пророчество. Вполне. Пей. Когда выпьешь, посмотрим еще раз.

Кофе Польге не понравился, но она вежливо не стала показывать разочарования, тем более, что аромат был чудесный, вкус - новый, может, еще распробует. Она послушно пила горький напиток, думая о том, что ничего не знает про большой мир и, по-видимому, так многого и не узнает, раз уж ей нужно прятаться, раз уж серные ведьмы затеяли войну против всех, и в первую очередь против таких, как она.

- Пьешь кофе - пей кофе! - Ливана выдернула Польгу из мыслей словно за рукав. - Смотри в чашку, чувствуй вкус. Будь благодарна. Вы, смертные, глупые существа. Жизни вам отпущено всего-то крохи, а вы умудряетесь и это пропускать мимо. Не надо ничего бояться. Как будет, так и будет. Живи сейчас. Пей кофе, шей куртку. Радуйся, что пока жива. Вот о чем ты думаешь сейчас?

Польга не ответила, виновато опустила голову, но вдруг передумала прятаться, подняла лицо, зыркнула на дриаду желтым, взрослым взглядом.

- Он вернется, - сжалилась Ливана. - Он всегда возвращается. Он тебе рассказал про себя?

- Нет, - мотнула головой девочка.

- Вот и не к чему тебе это. Захочет, сам поведает. Давай глядеть, что у тебя осталось на дне.

Польга послушно посмотрела в чешку. Кофе - мокрый черный песок, причудливо сложился в плавные изгибы морских дюн, посреди которых можно было легко узнать силуэт высокого гордого маяка.

Польга отпрянула, как от призрака. Подбородок ее задрожал. Она резко встала с чашкой в руках - худенькая, горбатая, - подошла к помойке и резким, решительным движением высыпала кофе в ведро.

Затем вернулась и села, повернула бледное лицо к окну:

- Простите.

Ливана только вздохнула. Зеленые, как листва, глаза погрустнели. Воспоминания, не такие уж далекие по сравнениею со всей ее бесконечной жизнью, нахлынули вдруг ясно и неодолимо. Все подробно, все на изломе чувств, по новой.

- Я нашла его тогда. Так же, как он тебя, - сказала дриада. - Ему было четырнадцать. Он бы погиб.