Конверт второй.

«Цель: Райнер Лоуренц, 41 год. Гебитскомиссар, Вроцлавский округ. Виновен в массовых чистках и показательных казнях еврейского народа. Место жительства: переулок Квитерии, 34 дом 6 квартира.

Дата устранения: с 07.09.1955 по 08.09.1955.
Инструкция:…»

Случившееся никак не давало Гюттеру покоя, и он быстро шел, стремясь поскорее убраться подальше. За его спиной развивался плащ, ʺодолженныйʺ у Кауфмана. На трети пути, когда он немного успокоился, активное заработало подсознание, пытаясь ответить на вопрос «что это было, черт возьми!». Гюттер не напрягал его, не торопя с ответом: лишние мысли были не к чему. Он сделал дело, замел следы, пора заняться новой целью, остальное не важно. Пропустив кричащую пожарную машину, мужчина перешел дорогу и оказался в районе, именуемый в народе «Кварталами блядства». В девять тридцать он был на месте.

Райнер Лоренц был полной противоположностью Кауфмана Раинхольда: дисциплина, нормы и прочие страшные слова были оставлены в Германии и забыты как страшный сон. Никакая слежка не позволила бы предугадать, где, когда и с кем появится гебитскомиссар. Единственным регулярно посещаемым местом, каждое воскресенье, был бордель «Десятый круг». Возможно, это являлось отголосками партийных собраний в конце недели для подведения ее итогов.
Сама по себе проституция властями Уругвая запрещена не была, точно так же, как и не разрешена, потому «Десятый круг» располагался не в лучшей части города. И в «Кварталах» все соответствовало этому статусу: не лучшие улицы, не лучшие переулки, не лучшее освещение и не лучшие люди, все это было в наличии. Место было идеальным, Лоуренц не мог выбрать лучше.

Гюттер встал в проулке, разделявшим дом терпимости и соседний дом, лицом к входу. Простояв так минут пять, он, недовольно выдохнув, зажег сигарету и затянулся. Мимо проходили люди, чередовавшие от шумных групп, до одиноко плетущихся бормотунов, успевших надраться и видимо забывших, что завтра понедельник. Отбросив окурок и сплюнув никотин, Гюттер достал новую сигарету. Обычно подряд он не закуривал, но сейчас сделал исключение.
К концу второй появился Райнер. За десять послевоенных лет бывший гебитскомиссар успел потерять часть волос, заплыть и отрастить пузо, превратив его в пивной бочонок. Выйдя на улицу, он накинул плащ и быстро направился прочь, не заметив и пройдя мимо ухмыляющегося Гюттера.

«Уже уходите, Лоуренц? Так скоро?»

Затушив сапогом остаток сигареты, мужчина последовал за ним. Погруженный в себя, тот даже не заметил хвоста. Пройдя пятьсот метров, Лоуренц свернул направо, и мужчины оказались на Путовом переулке. Гюттер не удивился, что бывший гебитскомиссар выбрал именно этот путь: он был самым близким до переулка Квитерии. К тому же, тут не было ни одного заведения, где можно было бы достать алкоголь, потому пьянь появится тут на много позже. А обычные люди попросту старались избегать подобных переходов в такое время. Так и сейчас, на тротуарах не было ни души. Храпящее создание у стенки было не в счет – человеком оно станет только к утру.
Гюттер увеличил скорость, и хоть Райнер шел быстро, насколько это было возможно, вскоре обогнал его. Отойдя достаточно далеко, он в закоулок, прильнул к стенке и запустил руку в карман. Гюттер намеревался отыграться на нем за Кауфмана, к которому, хоть и признавал это против воли, испытывал уважение. Во всяком случае, им он объяснял случившийся инцидент. Достав из недр пиджака кастет, он натянул его на пальцы.

Стоило Райнеру Лоуренцу появиться, как Гюютер схватил его за воротник и с силой дернул на себя. Тот, в свою очередь, успел издать только сдавленное «а». Остальные звуки оборвал удар по зубам. Лоуренц упал и прижал руки ко рту, сплевывая кровавые сгустки вместе с верхним рядом зубов.

- Пво..фу, не нафо… я…я заплащу. – все, что он смог выдавить из себя слабым, слегка булькающим голосом.

- Хотите откупиться, гебитскомиссар Райнер Лоуренц? Боюсь, не выйдет. За то, что ты сделал, деньгами не расплачиваются. – ответил Гюттер на чистом немецком.

Настала тишина, длившаяся пару секунд, за которые дыхание Лоуренца увеличилось в несколько раз.

- Хто ты…

- Убийца, пришедший мстить за убийства.

-…ефрей…

- В точку.

Райнер сжался, сплюнул очередной алый сгусток и застонал.

- Щертов нелють!... Если пы не комунисты и янги… мы пы вас всех перересали…

Райнер был полной противоположностью Кауфману, и он повел себя в точности, как и полагалось. Он не был офицером, являясь лишь одной из многочисленных шавок, примкнувших к Гитлеру, с его криками о великой арийской расе. Но не потому, что были согласны с его воплями, такие уже давно гнили в земле, а потому что это было выгодно. И когда выгода исчезла, они исчезли вместе с ней, попутно забрав с собой все, что могли, как «плату за труды». Потому сейчас, валяясь на асфальте, он извергал ругань, и если бы не выбитый верхний ряд зубов, то кричал бы. Кричал бы, потому что это было одним из немногих, что умели шавки.
Одним словом, Лоуренц уважение точно не вызывал, потому Гюттер замахнулся кастетом, на котором появилось несколько новых царапин.

- Уплюток! Уплюток…

Но все повторилось. Рука вновь отказалась повиноваться, словно онемев. Все, что он смог сделать, это сжать со злости зубы и по инерции пнуть Лоуенца под ребра.
После этого Гюттер испытал чувство, которое испытывает хулиган, когда рядом появляется старший брат ударенного им мальчика: словно над головой возвысилась гора, готовая спустить волну камней. Но развернувшись, он никого не увидел, лишь стену дома. А «горы» продолжали появляться. Справа, слева, слева и справа. Но покрутив головой, рядом он никого не увидел. Лишь стены, окружившие его кольцом. Гюттер не мог понять, что на него нашло. На него начала нахлынивать паника, становилось страшно.

- Щертоф нелюдь. Фсе вы, мраси, шить не тостойны.

Эти слова, к бульканью которых добавилась хрипота, стали спасительной веточкой. Услышав их, страх отступил, освобождая место резкой вспыхнувшей злости. Гюттер выхватил нож, поднял Райнера и вогнал лезвие в его тело.

- Тогда сдохни с мыслью, что тебя лишил жизни тот, кто ее не достоин.