Город N

Поезд резко затормозил, заскрежетав вагонными колёсами.

С верхних полок посыпались сумки. В вагоне заругались…

Мне давно уже хотелось покурить, в тамбуре не разрешалось, и я выскочил на ночной перрон какой-то маленькой станции.

-Что за городишко? – спросил я у заспанной и взлохмаченной проводницы.

- Не знаю, – ответила она раздраженно.- Мы тут обычно не останавливаемся.

- Сколько стоим? – спросил я снова. – Покурить успею?

- Не знаю… Курить вредно!- Ответила проводница и покачивая вялыми бёдрами  скрылась в глубине вагона.

Я достал сигареты, пошарил по карманам вынимая потёртую зажигалку. Клацнул несколько раз. Осечка… Как всегда на самом интересном месте закончился газ.

Быстрым шагом я направился к небольшому помещению станции. Над входом висела проржавевшая вывеска ст. Н…

Остальные буквы в названии были напрочь стёрты временем.

- Город Н! – Сказал я вслух, усмехнувшись, и вошёл в довольно старое и запущенное помещение.

Возле зарешёченного окна, стояла потёртая лавка. На стене виднелся потускневший плакат времён застоя. Улыбающийся Гагарин, весело махал мне рукой. Справа в окошечке билетной кассы горел тусклый свет.

Я наклонился к окошечку.

- Есть кто живой? – спросил я шутливо и добавил. – Мамаша, огонька не найдётся?

Внутри кассы никого не было. На столе стояла старая чернильница, непроливашка, рядом лежала перьевая ручка и потёртый учётный журнал. Сбоку на гвоздике висел огромный дверной ключ.

Вдруг я услышал звук, от которого у меня пробежал по спине неприятный холодок. Поезд, скрипнув тормозными колодками, стал резко набирать скорость. Я рванулся к двери, которая внезапно захлопнулась перед самым моим носом.

Я подналёг. Массивная дверь не поддалась. Поезд набирал скорость. Сквозь маленькое окошко в двери я смотрел на подмигивающие в темноте, неяркими ночными огоньками, уносящие вагоны.

Изо всех сил я заколотил по двери. Дверь была основательно заперта.

Ключ! Там, в кассе на гвоздике!

Я рванулся к окошечку, едва просунув руку достал огромный кривой ключ и, подбежав к двери, трясущимися руками вставил ключ в замочную скважину. Замок хрустнул и дверь поддалась. Я выскочил на перрон и как сумасшедший, что-то крича, кинулся к уходящему в ночь последнему вагону.

«Опять от меня сбежала, последняя электричка…» Закрутились в голове слова старой песенки.

Поезд, подмигнув красными стоп фонарями, скрылся за поворотом.

- Вот чёрт! – вслух сказал я, оглядевшись.

Возле станции стояла покосившаяся лавочка и массивная, чугунная урна времён «застоя».

Я в сердцах бросил в урну смятую сигарету.

Особых вариантов не было и я, обогнув здание станции, ступил на булыжную мостовую.

Слева и справа по улице кривобоко располагались одноэтажные постройки. Где-то вдали тускло подмигивал, качающийся на столбе подобно висельнику, жёлтый фонарь.

Я побрёл по улице рассматривая покосившиеся в разные стороны и заросшие мхом деревянные домишки.

В некоторых окнах мерцали огоньки. Я подошёл к одному из домов и постучал в окошко.

- Хозяева!

В ответ тишина. Тишина окружала меня со всех сторон. Я поймал себя на мысли, что не слышу вообще никаких звуков, ни лая собак, ни людских голосов. Только там, в конце улице уныло поскрипывал повешенный за ржавую глотку, жёлтый фонарь.

Я направился к свету и по всей видимости вышел в центр городка. На круглой площади, в самом центре, громоздился памятник Ленину.

Ленин уверенно держал традиционную кепку в левой руке, правой активно показывал направление вперёд. Нос у Владимира Ильича был отбит и валялся рядом с постаментом.

На площади располагались, закрытые - отделения почты, милиции и аналогичное деревянное строение с надписью «Клуб»

В клубе однако горел свет и я не раздумывая направился к двери.

Дернув ручку не ожидая что дверь откроется, но дверь злобно заскрипев, поддалась и впустила меня в храм местечковой культуры.

Помещение клуба полностью оправдало мои ожидания. На махонькой сцене стояла крохотная трибуна, в углу на столе поблёскивал медью раритетный граммофон. Остальной мебели в клубе не наблюдалось. Я подошёл к запылённому столу и к величайшей радости увидал коробку спичек. Коробка была старая из тонюсенькой фанеры. На этикетке красовался всё тот же, что и на плакате в помещении станции, улыбающийся Гагарин.

Спички не отсырели! Вот что значит качество! Я достал сигарету, чиркнув спичкой по коробку, подкурил, и оглядевшись не найдя пепельницы, положил сгоревшую спичку снова в коробку.

Возле граммофона в слоях вековой пыли возлежала изрядно "запиленная" пластинка.   Я сдул слой вековой пыли- « Марш Весёлых ребят».  Покрутив ручку граммофона и чтобы убрать разрывающую уши тишину, опустил мощную, кинжальную иглу на пластинку. Весело запели, почему-то с акцентом…

Я вышел из клуба под звуки, разрывающего гробовую тишину городка, марша. Второй куплет продолжили на немецком языке. Пластинка вдруг заела, несколько раз подскочила и вернулась на начало песни. Мне в отличие от неё возвращаться не хотелось, и направившись на станцию, решил пойти по железнодорожной ветке в след ушедшему поезду.

Слева и справа меня окружала мрачная чернота непроходимого леса.

Лунный свет таинственно серебрился на отшлифованный языками колёс рельсах, звуки марша постепенно растаяли в ночной тишине и я, насвистывая мелодию песни «Опять от меня сбежала последняя электричка» потопал вперёд.

Пройдя вероятно пару километров, я увидал мерцающий огонёк станции.

Каково же было моё удивление, когда войдя на перрон, увидал знакомую, ржавую вывеску ст. Н…

Опешив и постояв в недоумении несколько минут, я вошёл в помещение станции. Возле зарешёченного окна громоздилась потёртая лавка. На стене виднелся потускневший плакат времён застоя. Улыбающийся Гагарин, весело махал мне рукой. Справа в окошечке билетной кассы горел тусклый свет.

Внутри кассы никого не было. На столе стояла старая чернильница, непроливашка, рядом лежала перьевая ручка и потёртый учётный журнал. Сбоку на гвоздике висел огромный дверной ключ.

Насколько я помню, ключ из дверей я не вынимал…

Я потоптался по помещению и вдруг одержимый неким предположением, выскочил на перрон и, подбежав к чугунной урне заглянул вовнутрь.

Я почувствовал как сердце на миг замерло и, несколько раз перевернувшись в груди, бешено застучало. На дне урны лежала брошенная мною, смятая сигарета.

- Чёрт! – тихо выругался я. Потом на ватных ногах присел на лавочку и закурил. Вероятно, я был в некотором ступоре и пришёл в себя только когда догоревшая до фильтра сигарета, обожгла мне пальцы. Я бросил окурок в урну, решительно поднявшись, направился в город.

Булыжная, кривая мостовая, деревянные, одноэтажные домишки…

Фонарь в конце улицы и доносящиеся из чрева замершего городка, звуки марша…

Я, сам не замечая того, буквально выскочил на площадь, с безносым Лениным и доносящимися звуками из клуба бравурных « Весёлых ребят».

Марш звучал дико и холодок вновь пробежал по спине. Зайдя быстро в клуб я снял иглу с пластинки и вышел на улицу. Никого.

Что – то клацнуло из чрева клуба и звуки марша вновь разорвали тишину. Я вздрогнул от неожиданности…

Вероятно игла сама упала на пластинку… Граммофон то старенький! 

Обогнув здание клуба, я побежал вниз по мостовой. Мимо меня проносились унылые деревянные постройки. Марш весело подыгрывал мне в спину. Через несколько минут я выскочил, как и предполагал на противоположенный край городка. Впереди располагался перрон…

Я с замиранием сердца обошёл здание… Покосившаяся лавочка, чугунная урна…Мне даже не пришлось поднимать голову, дабы прочесть название станции. Я просто подошёл к урне и заглянул в её чугунную пасть. На дне урны одиноко красовались, смятая сигарета и докуренный до фильтра окурок.

Не помня себя от страха, я рванул по рельсам, только теперь в обратную сторону. Пару километров и впереди замаячила станция…

Почему-то я не удивился, просто присел на покосившеюся, протёртую седалищами лавочку и достал очередную сигарету. Я знал, что в чугунной урне лежат смятая не раскуренная сигарета и догоревший окурок.

Не знаю, сколько времени я просидел на лавочке, посмотрев на часы, которые показывали семь часов утра, я оглядел лежащий в темноте перрон. Тут была ночь. Утро явно не собиралось приходить в этот город.

Я снова поднялся и, ступив на мостовую, побрёл вниз к клубу.

Марш веселой волной разрывал тишину умершего городка.

"Чёртов марш!" - подумалось мне с ненавистью.

И, вдруг обнаружив переулок, стремглав свернул на него и отправился петлять тёмными закоулками. Через пару минут я вышел на свет. И, это снова был перрон с надписью на здании ст. Н…

Я зашёл в здание. Присел на лавку у окна и подмигнул, улыбающемуся мне с плаката Гагарину.

«Ловушка! Временная ловушка!» Закрутилось у меня в голове. Должен быть выход!

Подойдя к кассе, осторожно подёргал дверь. Та не поддалась. Конечно – ключ. Я достал, засунув руку в крохотное окошечко кассы, ключ и открыл дверь.

Так… Чернильница - непроливашка, перьевая ручка и потёртый учётный журнал.

Я раскрыл журнал и прочёл первую запись.

24 июня 1937 год. Далее шли даты длинною ровно в год.

24 июня 1938.

24 июня 1939.

И так далее, вплоть до даты моего рождения.

24 июня 1970.

Справа в графе подписей, возле немногих дат, стояли корявые, явно сделанные в впопыхах или суматохе, подписи.

Напротив моей даты стояла кривая галочка.

Как по наитию, судорожно схватив ручку и макнув в чернильницу , я поставил свою подпись.

Некоторое время ничего не происходило, я нервно вынул из кармана сигареты, хотел было вновь закурить, когда увидал, как на столе задрожала ручка и вслед за ней чернильница.

Спотыкаясь, и матерясь на чём свет стоит, я выскочил на перрон. Это был поезд. Он мчался просто на меня, явно не собираясь останавливать.

Я словно сумасшедший, размахивал руками, кричал что-то. Совершенно не слыша себя из-за грохота мчавшегося мимо поезда. И вдруг я замер. Замер на месте, услышав скрип тормозных колодок. Последний вагон грохнул сцепкой и остановился прямо передо мной.

Дверь распахнулась и заспанная проводница, зевнув не накрашенным ртом, посмотрела куда-то мимо меня.

- Родная! – еле выдавил я. – Отстал от поезда, возьмёшь?

Судорожно достав из внутреннего кармана пиджака, портмоне, протянул ей деньги.

- Залезай быстро! – хрустнула зевающей челюстью проводница.

Я, было, начал подниматься по лестнице, когда прямо на меня вывалился весёлый толстяк в одной майке и шортах. Он явно был подшофе.

- Что за станция? – отрыгнул он перегаром.

- Не знаю, - отрезала проводница. – Никогда тут не останавливались.

- Туалет на станции есть? – спросил он у меня, выпихивая снова на перрон.

- Не знаю… - коротко ответил я, забираясь в поезд.

- Чёрт! Что за манера закрывать туалет?! - пробурчал толстяк, засеменив к станции.

- Уважаемый… - окликнул я толстяка. – Вы случайно не 24 июня родились?

Толстяк не останавливаясь, на ходу повернул голову:

- Ха! Откуда знаешь?- он засмеялся и погрозил мне пухлым, засаленным пальцем. -Точно! 24 июня, 1971 года рождения!

- Я тоже, только на год раньше.

- Здорово! – отвечал радостно толстяк. Явно углядев во мне собутыльника. – Я быстро отолью и вернусь! Накатим за одинаковые даты!

Я сел на указанное мне проводницей место. Толстяк тем временем скрылся в помещении станции, и поезд, застонав он напряжения, рванул вагоны и стал резко набирать скорость. Я снова посмотрел в окно и увидав как толстяк колотит кулаками в закрывшеюся дверь, отвернулся от окна. Вагон мирно спал, покачиваясь на рельсах и, нежно убаюкивая.

Вы спросите, почему я не сорвал стоп- кран? Надеюсь, вы поймете почему…

А ещё я надеюсь, что толстяк найдёт ключ и догадается поставить подпись под своей датой рождения…