Бусый бор. гл 1-2.

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
vasiliy.shein
Бусый бор. гл 1-2.
Аннотация:
Бусый бор начинается сразу за светлыми березняками. Тянется, от непролазной Мшанской топи, где течет речушка Ростошка, до самого горизонта. Косматый, колет небо острыми еловыми верхушками.
По вечерам, когда уставшее солнце торопится на покой, на бор наплывает марь, переливчатая, сизая, неверная. Сверху, разжигает звездные угли яркий месяц. Темная, обрисованная узорчатыми верхушками деревьев, даль, отливает синим серебром. И тогда, угрюмый бор становится бусым, как подернутая инеем голубика.
Текст:

«Седою памятью преданий хранит нас древняя земля
Века, под сенью мирозданья, укрыла Вечности рука.
Пласты времен в ней тихо дремлют, лелеют жизнь былых людей
Лишь время с мудростью приемлет неясность образов, теней…

Закат над лесом клонит долу наряды трепетных берез
И ветер, вырвавшись на волю, румяный свет к реке унес.
Повсюду жизнь над миром правит. Протяжным кличем лебедей
Весна Купалу гордо славит… Зовет, зовет к нему людей.

Еще немного, и пора! Народ выходит на поляны
Засветит первая звезда, костры Весны – зажгут славяне…
По зову сердца и Богов - зажгут огни своих Родов
Обрывки песен недопетых чрез толщу лет услышал я,
И судьбы, в подвигах воспетых, они открыли для меня!

Пролог.


Бусый бор начинается сразу за светлыми березняками. Березки - подружки лукаво прячут наготу стройных тел под текучими прядями зеленых кос, весело разбегаются вперемежку с резными кленами по пологим взгоркам и краям оврагов. Бегут, от самого северного края бездонной Мшанской топи, густо поросшей ивняком и осинами, до вечно сырой равнины, среди которой петляет узенькая, богатая на перекаты, но маловодная, Ростошка. Речушка живет только один раз в году: по весне показывает свой буйный нрав, а летом, особенно жарким, в ней отстаиваются от гнуса коровы да кони, и разный лесной зверь. Душный зной плавит землю и небо, а на мелководьях у деревни плещутся ребятня и воробьи. За ней, резко, почти без переходов, начинают вздыматься ввысь замшелые стволы косматых елей. На редких холмах, среди брусничных полян, величаво отливают красной медью неохватные сосны.

Деревья в бору – вековые. Там они зарождаются от оброненного семени. Растут. Смертно бьются за место под солнышком, жадно тянутся к свету. НажИвшись, со стоном падают на землю. Хлёстко бьют подвернувшийся подгон молодняк, тяжко вздыхают и укладываются на вечный покой в сырой мох. Бор милостиво покрывает их саваном из цветастого лишая, украшает узорочьем папоротников. Вздымаются к редким просветам вечно хмурого неба корявые узлы корней. Тихо тлеют среди алых бусинок кислой клюквы, бледнеют пятнышками опят и поганок.

По вечерам, когда уставшее солнце торопится на покой, на бор наплывает марь, переливается, сизая, неверная. Сверху разжигает звездные угли месяц. Темная, обрисованная узорчатыми верхушками деревьев, даль, отливает синим серебром. И тогда, угрюмый бор становится бусым, как подернутая инеем голубика.

…Вдоль Ростошки, по краю бора лепятся маленькие деревушки. Их совсем мало. В них испокон века живут родовые словене, ковыряют сохой бурый суглинок под рожь и репу. И тоже, как и деревья, живут и умирают, в этом неприветливом, но богатом краю. Только ложатся в землю не как попадя, а на старых погостах, под заунывный звон церковного колокола и монотонное пение косматых, как темные ели, попов.

Редко кто из словен пытался пройти через Бусый бор. Но кто ходил, говорят, что нет у него края. Чем дальше вглубь, тем глуше и мрачнее становятся его чащобы. Что там делать живому человеку? В гиблых, от роду не видевших солнечных лучей, местах. Замшелые болотины, сырые, усыпанные ягодой и грибами, елани. Тучами роится жгучая мошка и жадный до крови гнус. Еще, звенит частая дробь суетливого дятла, охочего до гнилых стволов. Тишину наполняет противный комариный писк. Иногда, её режет тягучим скрипом заскучавшего по подруге глухаря, или посвист махонькой синички: вот и все, чем живет непролазная чаща. Самое место для нечисти.
А может, и ей нет там места? Кто его знает, как там на деле. Сказывают, в глухой чащобе стоят рубленные из бревен, почерневшие, старые боги: стерегут свой древний мир.

Всякое говорят люди, да не все слова – правда. Правду, каждый по своему, отмеряет. С тем и живет, бедует или радуется...

Глава 1.

Дьяка Германа Глазком прозвали прозвали с раннего детства. Всему виной бельмо, некстати выскочившее на левом зрачке. Но окривевший паренек не сильно огорчался: Глазко, так Глазко. Случаются прозвища куда как хуже чем у него, и ничего, живут люди. Неловко было то, что когда его приставили служить диаконом в церквушке родного Ступино, прозвище затмило великолепие духовного сана, но пришлось смириться и с этим.

На дворе сильно дождило, уже вторую седьмицу. Сыро, скучно. Разомлевший дьяк решил завалиться спать пораньше, но сначала надо привести в порядок скучные церковные записи. И он старательно поскрипывал выдранным из крыла драчливого гусака перышком по плотным листам, прошитой суровой бечевой, книги. Перо цепляло ворс плохо выделанной бумаги, брызгало мелкими каплями.

Дьяк с огорчением осмотрел разлохматившийся кончик пера, с завистью подумал об уснувших в соседском загоне гусях. Обмакнул перышко в горшочек с чернилами из ягод и сеяной сажи. Осмотрел еще раз, слизнул лиловым от варева языком лишнее, причмокнул. Из тьмы, в круг света вылез любопытный таракан. Остановился, недобро шевелил длинными усами. «Кысь!», дьяк смахнул на пол нахальную тварь, и снова склонился над листом.

«Лета 5842 года от Сотворения мира, в первую седьмицу месяца Страдника, венчались Божьей волей людишки, сироты боярина Романа Шелепуги из Ступинской вотчины, Евлампий, по прозвищу Хомяк, и девка Олена»

«За три дни до того таинства, предан земле и Господу раб Егорий, сорока лет от роду, помятый сосной на повале просеки, которая рубилась в Бусом бору…»
Дьяк задумался, и мелко вписал в просвет против имени Егорий, прозвище – Сечник. Перо снова брызнуло черным. Глазко недовольно поморщился. Получилось не совсем чисто, но, кто и когда, станет заглядывать в книгу? А и заметят, не казнят. А завтра, он очинит новое перышко, и отпишет о делах по чести, всё как есть, самому боярину Роману, на этом и закончится. Но все же, следует быть аккуратнее: записи дело важное, государево. Мало ли как обернется...

Еще, он подумал, не вписать ли о том, что Сечника хряпнуло лесиной по маковке так, что и лик божий снесло почти начисто, но не стал. Не место такому в книге, об этом он напишет отдельно, в своей тетради, которую начал вести много лет назад, с самого начала своего служения.

По клети забегали короткие тени. Дьяк обернулся на темный угол с образами, подошел, поправил закоптившую лампадку. Пламя просветлело. Смоченный конопляным маслом фитиль высунул к иконам язычок игривого огня. Суровые лики святых подобрели, мерцали темной бронзой красок. Дьяку на миг показалось, что святой Егорий даже подмигнул ему повеселевшим оком.

- Тьфу, лукавый! Изыди! – сплюнул дьяк на непристойное видение, обтер Егория залоснившимся рукавом подрясника, истово закрестился.

Вернулся к столу, опасливо оглянулся на образа, снова сгорбился над книгой. Но что-то его обеспокоило, и он, напрягая утопленный в черную скуфейку узкий лобик, сердито зажевал губами. Восковой носик мелко дрожал в такт движения губам.

Дьяк колебался, стоит ли вносить в книгу то, что произошло в Ступино дней пять тому назад. Все было слишком странно и неясно. После недолгих раздумий, вынул из короба свою тетрадь, закрыл церковную книгу, и снова, ткнул перо в чернильницу.

«Лета 5842, в самый конец месяца Червеня, вдовая женка Катеринка ходила в Бусый бор по грибы, с малыми детками – Пятунькой и Агафьицей. В вечер вернулась одна. На заре в лес ходили мужики, бабы и девки, только деток не нашли. Уповаем на милость Божию»

"Хосподи, спаси и сохрани, безгрешных!" Дьяк кинул на грудь перстами, вытянул губы гузкой, сердобольно причмокнул. Вытер рукавом глаз. Набежала непрошеная слеза. Дьяк хлюпнул отсыревшим носом, высморкался в кулачок, отерся о штаны. Вспомнилось, как утром к нему приходила почерневшая от горя Катерина, валилась в ноги, просила отпеть по Христову обычаю пропавших детей, в поминальник вписать. А как их станешь отпевать, когда не найдено ни тел, ни следов? Вот – раз, и сгинула ребятня! Нашли только пустой кузовок под грибы, да размытые дождем следы, то ли собак, то ли волков. И все!

Обшарили каждый кустик, осмотрели овраги, но напрасно. Бусый бор громаднЮщий, как его обойти? Года не хватит, и то, добредешь через буреломы до замшелых еланей, и встанешь: нет, дальше ходу человеку! Самое место для кикимор да болотных.
В обеспокоенной деревушке пошли невнятные слухи, один хуже другого. Кто лешего поминал, кто иную нечисть. Так или этак, но детки пропали.

Суеверный дьяк снова обернулся к образам. «Нужно слать боярину отписку» - подумал он, и застыл с поднятой ко лбу щепотью. Во дворе яростно взлаяла и сразу заскулила собака. Дьяк закряхтел, вперился глазом в мутный свиной пузырь рубленного в стене окошка. «С чего бы это? Пес кормленый, на дворе тихо!» - удивился Глазко. Но скулеж не утихал, пес подвывал еще жалобней и тоньше. У Глазко по спине побежали колкие мурашки: ему показалось что верный Будило не воет, а плачет, жалуется. Словно ищет защиты, от чего-то плохого. И плачет не от боли или голода, а от страха…

Дьяк взял от печи смолистый сук, зажег и вышел на крыльцо. В лицо пахнул сыростью только что отошедший дождя, густо воняло грибами и прелым листом. За шиворот брызнула холодным ветка липы. Зябко вздрагивая от прохлады, Глазко сошел вниз. Наверное, уже перевалило за полночь. Мутное небо бежало рваными лохмами порожних туч, в просветах гнездились звезды. Монотонно шумел лес, скрипела старая липа, царапала ветками кровлю церквушки, тянулась иссохшей веткой к кресту на луковичном куполе.

Сук чадно дымил, светил плохо. Дьяк напряженно всмотрелся в темноту. Пес, завидев хозяина, обрадовано тявкнул. Натянул до предела цепь, придушено захрипел. Елозил брюхом грязь, тщетно тянулся к ногам человека.

На дворе все было как обычно, но под сердцем дьяка разлилась невнятная истома. Такого щемящего, умилительно нежного чувства он еще никогда не испытывал. Даже, когда молился богу. От этой мысли стало страшно, и в то же время радостно, настолько, что он сам не осознавая зачем, хотел пройти в темноту: там, за углом каморы, его ожидал кто то, кого он не знает, но бесконечно любит и трепетно дожидается, может, всю свою жизнь. Безголосый зов источал волны упоительного счастья, нёс в себе только один смысл, воссоединиться, сладостно слиться с тем, кто его ждет. В одно целое, сейчас и навсегда. Тяга была столь сильна, что безмолвный дьяк, заворожено глядя перед собой потухшим глазом, безвольно ступил вперед. Худые ноги налились свинцовой тяжестью, но сами по себе, медленно, крохотными шажочками, вели Глазко к неслыханному счастью. Прямо через оглохшую тишину, в которой гулким эхом билось его сердце.

И вдруг, все оборвалось…

Дьяк услышал шум леса. Выхватил краешком глаза, как из-под белесого пятна окошка его клети, через весь церковный двор, метнулась узкая тень: ловкая, скользко неуловимая и бесшумная. Все произошло так быстро, что дьяк даже не придал этому значения.

Пес умолк, тяжко задышал, виновато бил хвостом по раскисшей земле. Его мокрые бока исходили паром. Косматое тело густо источало тошнотворный запах горячей псины, билось крупной дрожью.

Дьяка внезапно затрясло, как и перепуганную собаку. Захватившая было разум волна доверия и счастья исчезла, словно стертый с лица морок. Тело окатило холодом страха. Но это был даже не страх, а лютый, замораживающий нутро ужас. Такой жуткий, что спирает дыхание, как вылитая в жару на разгоряченное тело бадейка колодезной воды. Кошмар, который вздыбливает на занемевшей коже волосы, и тело цепенеет от понимания своей абсолютной беспомощности перед тупым, вставшим на твоем пути, злом. Безразличное к чужой жизни, оно медленно вползает в сердце, сжимает его липучей паутиной удушающего страха, щедро выплескивая его из глубинных провалов черного небытия. Заселившись в нечто невообразимое, но живое, тьма неумолимо несет в себе беспощадную, в тоже время – равнодушную злобу, ни с чем не схожие боль и муку.

Дьяк хрюкнул от страха, заплясал на месте, тщетно силился вернуться к двери. В сырой траве дымно шипел смолой затухающий факел: - «Когда я его уронил?"

С липы снова брызнуло холодом. Дьяк вздрогнул. Мысли, вскипевшие в обезумевшем сознании, жидким пламенем рванули мозг, обожгли, вернули тело к жизни. Глядя перед собой невидящим, посоловевшим оком, Глазко медленно попятился, на ощупь влез на скользкое крыльцо. Толкнулся тощим задом в разбухшую от сырости дверь, и упал на пол каморки…


Глава 2.

Лютый не стал далеко уходить от строения с острой макушкой на серой, покрытой радужными разводами лишая, крыше. Затаился у кучи заготовленных людьми бревен, наблюдал за дергавшимся от ужаса человеком, обряженным в черный, нелепый балахон. К подолу тянулся подвывающий пес.

Собаки не интересовали Лютого. Псы, в отличие от многих, живущих в этих сказочно богатых и суровых лесах существ, сразу понимали, что имеют дело с тем, с кем им никогда не совладать. Даже собравшись в стаю, они были обречены на гибель, потому что тот, на кого они были внешне похожи сами, нес им одно – смерть.
Выбор был невелик, и собаки инстинктивно покорялись: мощь, исходящая от этой косматой, несуразной на вид, но ловкой и могучей фигуры, парализовала их волю…


Лютый был почти на треть выше, и вдвое тяжелее самого крупного пса или волка: широкая костлявая грудь, узкое, вытянутое тело с худым задом. Крупные лапы с гибкими пальцами. Между мягкими подушечками мозолей прятались лезвия вытяжных, как у кошек, когтей. Косматая бурая шерсть, редкая на животе и боках. В мощную, почти не отличимую от плеч, шею, врастал треугольник лысой, вдвое больше чем у волка, головы, с короткими, острыми ушами. И самое ужасное – пасть: вытянутая, с двойным рядом зубов. Такая пасть могла только рвать, резать отточенной бритвой. Крушить острым сколом кости, будто они хрусткие хрящи, и жадно заглатывать все живое, что попадало под увитые узлами мышц, цепкие руки-лапы.

…Зверь припал на выгнутые назад колени задних лап. Это резко отличало его от волков и собак, и сразу бросалось людям в глаза. Но помнить такое, тому кто успел заметить эту странность, было незачем: Лютый никогда не оставлял в живых свидетелей редких встреч. В этом случае пощада была против его правил, и правил всех стай лесных оборотней, рассеявшихся по огромному миру. Люди – это опасные враги, и одновременно – самая желанная добыча.

…Лютый видел, как человек уронив факел затоптался на месте, и довольно усмехнулся. Обнажил блескучие зубы, часто задышал. Ему нравились волны ужаса, исходившие от потенциальных жертв: он наслаждался сладострастным чувством своего превосходства, упивался предсмертными страхом добычи и, если позволяли обстоятельства и время, не торопился убивать сразу. Гений маскировки, он выходил из ниоткуда. Медленно, не отводя любящих глаз от жертвы, наступал на нее. Насыщался ужасом и конвульсиями пока еще не тронутого когтями живого тела. А потом, убивал…

В этом он видел смысл своей жизни – быть выше всех, кто имеет плоть и горячую кровь. Царить над миром, над лесом. И знать, что никто не в состоянии сравнится с тобой по силе, ловкости, и заточенном на убийство уму.

*************

…Влажный нос уткнулся Лютому в плечо. Но он не обернулся. Зверь учуял свою подругу задолго до того, как она приблизилась к деревне.

«Зачем они тебе? Давай уйдем! Ты снова будешь жалеть о сделанном!», услышал Лютый беззвучный укор волчицы, но не сдвинулся с места. Она напомнила ему о неприятном. Ему не хотелось говорить о своей оплошности: несколько дней назад он следил за двумя самцами человека которые рубили блестящими штуковинами лес. Это было удивительно: острые дубинки в клочья избивали светлую плоть могучих стволов, и сосны, издавая предсмертный стон, рушились на сырую траву. Лютый, наверное, слишком увлекся наблюдением и забыл про осторожность. Он понял это когда уловил на себе захлестнутый ужасом взгляд бородатого самца: его увидели. Лютый был вне себя от досады и ярости. И ринулся навстречу опасности.

Самец пропах потом и страхом, махал перед собой руками и острой штуковиной. Попятился назад, неловко поскользнулся, крикнул, и упал прямо под только что срубленную им, заскрипевшую, сосну. Лютый успел отскочить в сторону, проследил, как сучковатая лесина тяжко обрушилась на дрогнувшую землю, погребая под собой человека. Сквозь острый запах текучей смолы он уловил дивный аромат свежей крови и пульсирующие волны смерти. Это было восхитительно и прекрасно: зверь, упиваясь ни с чем не сравниваемым запахом, шагнул вперед…

Но ему пришлось отступить. На крик бежал другой разлохмаченный человек. Осторожность пересилила разочарование, и Лютый растворился среди молодых сосен…
Но с той поры его не оставляла мысль об опасности. Зверь понимал, что заметивший его человек умер и не мог рассказать о том что видел своей стае. Однако беспокойство не проходило, и это его сильно удручало. Лютый хотел убедиться в своей безопасности, поэтому его тянуло к людям. Но вместо этого, он совершил еще один непростительный промах…

*********

…Подруга улеглась рядом. Лютый проследил за черным человеком. Тот, раскрыв спиной дверь, упал и лежал без движений. Это было очень интересно: Лютый давно хотел посмотреть как живут люди в своих логовах, и плавно двинулся вперед.
Волчица тихонько взвизгнула, пыталась предостеречь друга от опрометчивого поступка, но Лютый не чувствовал опасности: все люди крепко спали, спрятавшись в своих деревянных убежищах. Он слышал их дыхание, и при желании мог не сходя с места пересчитать все живое, находящееся на сотню метров вокруг него самого. А они, слабые и беззащитные в одиночку, не могли чувствовать его присутствия. Только одни собаки, понимали, что он рядом, и это вселяло в них панический ужас, принуждая не к сопротивлению, а к покорности. Если бы крепкие лесные псы учуяли волков, они давно бы ринулись в драку. Но сегодня, все было по другому: к ним пришел - настоящий хозяин леса… И он привел с собой одного из волков. Но что это меняло?

…Не обращая внимания на стелящегося перед ним пса, Лютый осторожно прошел в распахнутую дверь. Обнюхал черного человека, уловил едва слышимое дыхание, переступил через тело. Оно было ему не нужно. Лютый понимал, что лежавший не может видеть его. И если придет в себя, то будет помнить только бесконечную любовь, которую послал ему сам господин леса, и чувство безотчетного ужаса, которое он испытал и пережил, когда его перестали любить.

Этого было слишком мало, чтобы убить тщедушного противника, тем более - там, где люди сбились в свою стаю. Подобные промахи не пройдут для него даром: двуногие враги способны на месть. Чаще всего, они идут на это когда доведены до отчаяния и безысходности. Но он не хотел давать им этого шанса. С него достаточно и тех преждевременных глупостей, которые свершились несколько дней назад…

…Вспомнив об этом, он неслышно заворчал. В комнате было сумрачно, сильно пахло горелым жиром и дымом. Лютый был хорошо знаком с огнем, и не заинтересовался светильниками: его привлек тонкий запах ненавистного металла, исходивший от угла, уставленного разрисованными досками.

Хозяин леса подошел к иконостасу. Поднялся на задних лапах, осторожно поскреб когтем серебреный оклад одной из досок, с которой на него смотрело неживое, бородатое лицо. Покрытый копотью металл был прочным, но на нем осталась заблестевшая полоска.

Лютый отпрянул, ощетинился. Светлая тварь обожгла его лапу, и это было неприятно. Зверю страстно захотелось разрушить, уничтожить это место человеческого логова, что бы навсегда истребить мерзкий, кислый запах опасности. Но он пересилил себя, и медленно попятился назад.

…Давно, когда он только стал взрослеть, его стая убила свернувшего с дороги толстяка, и на его поясе нашли мешочек, полный светлых кружочков. Желтые - приятно ласкали взор, а белые, обжигали трогающие их лапы, кусались невидимыми зубами и вселяли в оборотней страх. «Что это?» – спросил он мать. «Это то, что несет нам опасность и даже смерть!», - ответила она. «Почему?» - не понял юный Лютый. «Не знаю! - ответила мать: - Так было всегда!»

Он запомнил это. Мать, никогда не говорила просто так, она знала цену своим скупым словам.

…Лютый осмотрел клеть, обнюхал стол и тетрадь. Нечаянно задел кувшинчик. Из него на пол потекла вязкая жидкость, капли попали на косматое бедро. Человекозверь брезгливо отряхнул лапу, его охватило внезапное раздражение. Что бы выплеснуть эмоции, он повернулся задом к столу, брызнул из-под коротенького хвоста струей едкой мочи, и легким толчком перепрыгнул через беспамятного человечка.

**************

…Они бежали светлым лес к своему логову в глуши Бусого бора, упивались свободой, силой и запахами, которыми был заполнен весь чудесный мир. Это была настоящая жизнь, полная воли, лишенная тесных клеток, какие они видели у людей. Необозримый, всегда заманчивый простор. На многие дни быстрого бега во все стороны.

…Пробегая мимо сырой елани, Лютый уловил слабый запах застарелой крови и тлена, остановился. Но он и без этого узнал бы памятную полянку. Здесь, несколько дней назад, он и волчица отдыхали в заросшем смородиной овраге, когда почуяли приближение людей. Волчица затосковала глазами. Именно здесь случилось то, чего делать было нельзя...

*********************

…Тогда, Лютый быстро определил: вблизи находится молодая самка человека с двумя детенышами. Это было совершенно не опасно, но уже много дней зверя томило чувство неудовлетворенности и раздражения. Он понимал причину этого состояния, но гнал от себя все мысли, боролся с неумолимой тягой: он жаждал крови. Горячей, фонтанирующей из разорванного горла жертвы, и жертва могла быть только одна – живая плоть человека… Сладкая, и в то же время, восхитительно солоноватая на вкус. Но сейчас, он не мог позволить себе столь роскошной охоты, и это вводило его в бешенную ярость. Лютый даже впился зубами в жесткий ствол дерева. Грыз горькое дерево и смотрел...

Женщина далеко отошла от детей. Те, мальчик и одетая в рубаху до пят девочка, перебегали по широкой поляне, заглядывали под кусты и травяные кочки, отыскивали грибы и раннюю голубику. Дети переговаривались между собой, временами громко кричали в ответ на призывный голос матери: - «Ау-у! Мы здесь!»

Лютый проклинал свою полную запретов жизнь. Обозлившись на весь мир, пожираемый жгучей тоской и желанием, зверь следил угрюмым взором за детьми. Долго, до рези в глазах. Он знал, что ему не следует поддаваться зову крови: больше года назад он твердо решил до времени не охотиться в своих владениях на людей. Не следует давать им причину для открытой вражды, пока он еще одинок, и не стал во главе большой стаи. Нужно подождать… Еще немного, и он будет властелином в этом лесу, и станет полновластным господином для живущих в его охотничьих угодьях, жалких, но столь желанных и любимых – людишек…

…Он и сам не понял, как все произошло. Пытался остановить себя в незавершенном прыжке, извернуться, свернуть в полете в сторону, но было слишком поздно. Обеспокоенная волчица жалобно взвизгнула, увидев, как ее друг и господин, косматой тенью вымахнул из укрытия, и всей тяжестью упал на мальчика.

Ребенок еще умирал, а опьяненный кровью зверь уже завис над его застывшей сестренкой. Платочек сбился с русых волос, серые глазки с удивлением смотрели на веселую собаку, решившую поиграть с ее братиком. Лютый накрыл ее грудь когтистой лапой, и с восхищением наблюдал как глаза ребенка начали медленно мутнеть, терять дарованный жизнью блеск.

Дети умерли мгновенно, наверняка не поняв что с ними произошло. Обезумевшая от ужаса волчица кричала: «Остановись! Нельзя! Это не наша добыча!». Но Лютый взахлеб пил горячую кровь. Она вливалась в его иссохшую от жажды глотку но не насыщала, только усиливала неутолимое желание безудержного, слепого поглощения чужой жизни. Он рвал клыками нежные тела, подкидывал их вверх, и давясь, жадно заглатывал… Заглатывал крупные, сочные куски, один за другим…

Лютый думал что прошла целая вечность, переполненная захлестнувшим его опьяняющим безумием и наслаждением, но на деле, все это заняло не более дух минут. По лесу гулким эхом разнеслась сухая дробь дятла. Посвистывали мелкие пичуги. «Ау-у! Пятунька-а! Где вы?» - услышал мелодичный голос, насыщающийся плотью зверь. Поднял окровавленную морду, оскалился…

«Нельзя!», снова отчаянно крикнула волчица, поняв, что еще секунда, и ее обезумевший от крови господин кинется на голос матери убитых детей. Внутри нее все клокотало от страха и негодования: Лютый нарушил лесной закон, запрещающий без необходимости нападать на человека, тем более, на его слабых детенышей.
«Нас всех убьют!» услышал Лютый тоскующий шепот волчицы. Его косматая грудь бурно вздымалась, с клочьев не вылинявшей шерсти на зеленую траву падали бурые сгустки крови. С глаз зверя понемногу сходила затянувшая их багровая пелена лютой злобы и остервенения. Он нервно вздрогнул, угрожающе оскалился. Морда Лютого исказилась до неузнаваемости. Приподняв верхнюю губу, белея кинжалами зубов, шагнул к волчице. Сейчас, он мог убить любого, даже преданную подругу.
Та, замерла, безропотно смотрела на него своими прекрасными глазами. Припала на грудь, положила голову на вытянутые передние лапы. Лютый навис над ней, рычание, клокотавшее в его разверстой пасти утихало, злоба уходила из налитых безумием глаз. Он рывком повернул легкое тело подруги к своему закаменевшему от внезапного желания паху, и с ходу овладел ею, входя в лоно мощными толчками.

Волчица терпеливо перенесла насилие, которое не позволила бы ни одному самцу из стаи. Волки, живя по законам природы, повинуются им, совокупляются только тогда, когда приходит пора, дающая сигнал к необходимости продолжения рода. В остальное время любовь становится для них ненужным и бесполезным действием, и волчица, не пришедшая в состояние течки, отстаивая свою независимость может нанести насильнику ощутимые раны и всегда будет права. Но Лютый не был волком, он был другим, почти человеком. И брал подругу так часто, как ему этого хотелось.

*********

«Ау-у! Детки… Где вы!» - женский голос отрезвил Лютого. В нем он уловил тревожные интонации. Еще немного, и самка пойдет на поиски своих детенышей.

«Жди!» - коротко обронил Лютый волчице, и прыгнул вперед.

Он скользил через редкий лес, скрывался за едва заметными складками земли, за кустами. Легкой тенью растворялся среди березовых стволов и пятен света на траве. Отбежав от места убийства детей, Лютый опустил голову. Из глубины косматого тела полился низкий, утробный рык, который по мене удаления становился похожим на детские голоса: «Мы здесь… Здесь… Рядом!»

«Ау-у! Слышу! Иду-у!» - отозвалась обманутая им самка человека. Лютый презрительно сморщил верхнюю губу. Эти люди настолько глупы и доверчивы, что он порой удивлялся, как им удается выживать в этом простом, но, по своему жестоком мире.

Зверь заплакал, застонал голосом потерявшегося ребенка, и перебежал дальше, уводя самку от останков детей в прохладный сумрак густого ельника. В бусые чащи.

    Лютый вернулся совершенно успокоенный. Волчица недоверчиво принюхалась. «Ты отпустил ее?», спросила она. «Да!» - коротко ответил зверь. Лениво потянулся длинным, мускулистым телом. Высунул язык, часто задышал, ласково смотрел на подругу. Ему было очень хорошо.

Нужно было спрятать то, что осталось от его неожиданной добычи, но Лютый не торопился. Посмотрел через просветы высоких деревьев на небо. Скоро будет дождь, он смоет с травы кровь, растворит в себе следы охоты, но на всякий случай не мешает скрыть всё самому. Лютый пригнулся к траве, и послал в простор беззвучный зов, тем, кто его услышит и непременно откликнется на призыв.

Лютый умел говорить без голоса, это умеют делать все его сородичи. Еще они могли имитировать самые разные звуки, в том числе и речь человека, хотя и не понимали ее смысла. Обладая отменной памятью, оборотни запоминали звучание и тембр слов, и искусно подражали людям, применяя звуки к сложившейся ситуации.. Еще, они умели общаться с теми кто подчинился им, и в ком они нуждались как в помощниках. Чаще всего это были лесные волки, и сейчас, Лютый звал к себе свою стаю.

Через время, чуткий слух Лютого уловил шорох лап. Среди стволов берез и широколистных кленов замелькали серые силуэты. Осторожно вышли пятеро крупных самцов и несколько годовалых подростков, подошли к своему вожаку: их подруги остались у своих нор. Весной, в логовах появились слепые и беспомощные малыши. Но сейчас, они уже вышли из темных убежищ: большелобые, с широким лапами, волчата неуклюже играли под присмотром матерей. Познавали жизнь и мир…

Один из самцов принюхался, вздыбил на загривке жесткую шерсть.. Остальные, увидев истерзанные останки маленьких людей, закрутились вокруг них, недоуменно повизгивали. Молодые волки в испуге пригнули уши, упали на животы, смотрели на своего могучего вожака, скорбно и тревожно.

Лютый уловил охватившее волков смятение, знал, что они именно так отреагируют на увиденное, но собрал их специально: он хотел чтобы все члены его стаи преодолели страх перед человеком. Когда это случится, он научит их убивать людей, и пожирать их нежную плоть. Только так, он мог стать истинным хозяином Бусого бора.

«Ты нарушил Закон!», тявкнул крупный волк, и грозно оскалил клыки. «Закон это – Я», возразил Лютый, и медленно, подошел к недовольному. Волк совершил преступление: он осмелился угрожать своему вожаку, бросив тем самым вызов на который нельзя не ответить.

Понадобилось несколько секунд, и смельчак забился в судорогах с перекушенным до самых позвонков горлом. Верная Волчица первая кинулась на поверженного самца, следом, над окровавленным телом сородича сомкнулась стая.

…Насытившиеся волки улеглись на палые листья, преданно следили за вожаком. Лютый стал рыть ямку. Волки не двинулись. Они никогда не прятали остатки своей добычи, и не понимали, зачем это понадобилось делать их предводителю. Но волчица, проводя все свое время с оборотнем, уже научилась предугадывать, и даже понимать его действия. Она усердно откидывала в сторону, выброшенную из углубляющейся ямки землю.

Перетаскивать в неё останки детей, волчица решительно отказалась. Волки посуровели, угрюмо наблюдали за вожаком: сожрав убитого им сородича, они даже не подошли к тому, что недавно было живыми человеческими детенышами. «Волк – не должен убивать человека! И тогда, человек не тронет волка!». Этот Закон намертво впитывался в зверей. Из поколения в поколение. С теплым молоком их матерей…

Но Лютый не волк, ему позволялось нарушать законы леса. Он спрятал в яму все что не доел, сгреб обрывки одежды. Прикопал, тщательно разровнял место захоронения листвой и мхом. Задрал ногу, поставил на кустах свои метки: теперь это место станет могилой навсегда. Ни один зверь не осмелится тронуть захоронку хозяина леса. Затем, вожак игриво подпрыгнул, приглашая стаю повеселиться вместе с ним. Возбужденные волки закружили по полянке, притаптывая, уминая в мягкую лесную землю следы прошедшей трагедии, покрывая своими лапами следы вожака: Лютый, особенно следил за этим. Он не хотел, что бы люди видели его следы. Потому что, его время еще не пришло…

«Я позову вас позже, когда ваши дети станут сильными! И научу вас убивать! Всех! Даже людей! Преступив страх, вы поймете, какая это легкая и желанная добыча! Я, стану Хозяином Леса!»

Так сказал своим подданным Лютый. Он знал: стая любит его, гордится его бесстрашием и силой. Скоро, совсем скоро, он поведет ее за собой…

************************

…Лютый стоял над могилой детей. Из-под земли струился сладковатый душок разлагающейся плоти. Волчице это не понравилось. Она слегка куснула друга в плечо и побежала прочь от страшного для нее места. Лютый, оторвавшись от воспоминаний, проводил ее задумчивым взглядом, и лениво потрусил вслед.

Со стороны, наверное, было смешно, наблюдать за тем как он нелепо вскидывает лягушачьим скоком короткие задние лапы. Вздрагивает малюсеньким зародышем, непохожего на волчью пушистую красу, хвоста. Но тот, кто знал на что способен этот косматый мутант человека и волка, не стал бы улыбаться. Эти края еще не видели зверя более ловкого и стремительного чем Лютый. И им, еще только предстояло в этом убедиться…

+4
02:25
958
12:04
+1
bravothumbsupЗамечательно! Очень интересно! С нетерпением жду продолжение. rose
12:54
Спасибо… повествование большое, дней за пять-шесть выставлю…
14:11 (отредактировано)
+1
«Ему нравились волны ужаса, исходившие от потенциальных жертв: он наслаждался сладострастным чувством своего превосходства, упивался предсмертныМ страхом добычи, (лишняя запятая) и, если позволяли обстоятельства и время, не торопился убивать сразу».
«И знать, что никто не в состоянии сравнитЬся с тобой по силе, ловкости, (лишняя запятая) и заточенном на убийство уму».
«Оно (он?) было ему не нужен (нужно?)».
"…Они бежали светлым лесОМ к своему логову в глуши Бусого бора, упивались свободой, силой и запахами, которыми был заполнен весь чудесный мир".
14:37
+1
Круто! Жуть описана бесподобно! bravo
Впечатлило, несмотря на мелкие огрехи.
Перед словом который обычно ставится запятая, чтобы слитно, кое-где не хватает запятых.
17:11
+1
Буду посылать запрос в МИНОБР… проект: «Об отмене запятых!» devil
16:39 (отредактировано)
+1
Очень хорошо, стилизация, свой авторский стиль, яркие образы. Читал с удовольствием. Автору творческого вдохновения. Плюс.
17:09
+1
и вам — плюс… за терпение и отзыв… продолжение ежедневно… thumbsup
Загрузка...