Я родился на танцах (отрывок).

Причудливая игра памяти почему-то ярко запечатлела наш двор в Трубниковском переулке. Это было наше пространство, где мы-дети жили своей жизнью, своими сложными отношениями. Там были свои хулиганы и драчуны. Один из них, много старше меня, однажды зимой сорвал с меня, еще малыша, шапку и бегал по двору, крича: “Жид по веревочке бежит”. Он думал, я расплачусь и побегу звать маму, но я схватил булыжник и с каким-то остервенением бросился за ним. Он бросил мою шапку и убежал. Отец меня учил не плакать и не боятся, поскольку те, кто обижает маленьких - трусы. Я запомнил это на всю жизнь, как и своих друзей со двора. Иногда за мной прибегали дворовые друзья и звали на защиту нашей территории от пришельцев - шпаны с набережной. Мы хватали крышки с помойных ведер, какие-то палки и спешили защищать честь нашего двора. С одной стороны двора стояли два дома, наш - дом шесть и дом восемь. Это были два больших дореволюционных шестиэтажных доходных дома. С другой стороны стоял “дом Вавилова”, двухэтажный серый большой дом с небольшим садиком и голубой елью перед входом. Когда-то дом принадлежал Президенту Академии Наук академику Сергею Ивановичу Вавилову, брат которого Николай, выдающийся ученый биолог, в то же самое время гнил в лагере. Во время моего детства один этаж дома занимал сын Сергея Ивановича - доктор наук с семьей. С внуком Сергея Ивановича, Сережей я дружил. Это был очень одаренный но избалованный мальчик. Впоследствии он застрелился, говорили из-за безответной любви. На другом этаже дома жила семья академика Виноградова. Он занимался реформой русского языка. Позже, когда при Хрущеве прокладывали Новый Арбат, как мы его называли “вставную челюсть Москвы”, дом Вавилова пытались разрушить специальной “бабой”- огромным шаром прикрепленным к крану, но дом не поддавался, и его взорвали. Это одно из ярких воспоминаний детства, я возвращаюсь из школы, и взрывают дом Вавилова. Для меня это было знамением.

Прокладка Нового Арбата это эпопея. Арбат это не только улица, а район в центре Москвы вокруг улицы Арбат, застроенный в основном после пожара 1812 года. Тогда, взятый Наполеоном город, выгорел, и более старых зданий почти не осталось. Селилось на Арбате в основном мелкое дворянство и купцы первой гильдии, но были и весьма зажиточные дворяне, от них остались целые усадьбы. В начале двадцатого века стали строить доходные дома. По указанию Сталина был построен Кутузовский проспект- широкая прямая улица с небольшим изгибом возле пивоваренного завода имени Бадаева. Сталин решил сохранить этот завод. Заводу уже тогда было более ста лет. Его красивое готическое здание было построено по немецкому проекту. На заводе снимали фильмы со знаменитыми актерами. Я несколько лет проработал на этом заводе. По Кутузовскому проспекту Сталин ехал с “Ближней Дачи” в Кремль. Но, чтобы попасть с Кутузовского проспекта в Кремль, надо было сделать поворот и проехать по улице Арбат, красивой но не слишком широкой, по сравнению с проспектом. Кстати, одной из причин множества арестов в Сталинские времена было и то, что улица Арбат считалась правительственной трассой и район зачищался от “врагов народа” в первую очередь. Сталин сохранил этот красивейший район Москвы, а вот Хрущев такими сантиментами озабочен не был. Он приехал на огромном открытом автомобиле с макетом Нового Арбата, и варварство началось. Сносили красивейшие особняки. Единственный дом, который решили сохранить, был особняк, в котором однажды останавливался Ленин. Большой плакат рассказывал о проекте передвижки этого дома. Но когда дом начали двигать, он рухнул. Так ушли в небытие “Собачья Площадка” - небольшой, но весьма популярный садик, украшенный памятником, поставленным хозяином своей собаке, и красивейшее здание музыкальной школы имени Гнесиных. Не путайте с институтом имени Гнесиных, он стоял в стороне и уцелел.

Две другие стороны нашего двора занимала высокая ограда дома, где жил посол Соединенных Штатов. Дом американского посла, знаменитый “Спаса Хауз”, до революции принадлежал золотопромышленнику, владельцу “Ленских Приисков”. Вокруг ограды дома были милицейские посты. Вначале их было несколько, но с хрущевских времен остался один, у входа. Тетя Шура, моя няня, очень любила, гуляя со мной, стоять и разговариваль с дежурившими у дома посла милиционерами, поэтому некоторые из них знали меня и здоровались, когда позднее я шел в школу мимо этого дома. Впечатление произвел немыслимый по тем временам поступок Хрущева, когда он при посещении американского посла, вышел из машины, не доезжая дома, и пошел по улице, здороваясь с прохожими. До этого машины с советскими правительственными чиновниками всегда проносились внутрь двора посольского дома по перекрытым улицам.

Хрущевские времена называют оттепелью, мне это казалось весной. Люди перестали бояться. На лицах появились улыбки, в журналах хорошие стихи, в магазинах книги. У нас во дворе стояла огромная железная конструкция. Внутрь нее клали уголь и разжигали огонь. Собирали снег, клали его сверху и он таял, но московская зима, брала свое, снег опять засыпал все вокруг. Так и жизнь, оттепель не исчезла бесследно, да похолодало, прошло время и она прорвалась, пришла весна. За суровой российской зимой всегда наступает весна, снег тает, бегут ручейки и мальчишки пускают по ним бумажные кораблики, как это делали мы.