Пилигрим

      Привыкнуть к странностям, которые время от времени случаются с человеком, можно, но смириться нельзя. Стандартная психология свободного, во всех отношении свободы личности, человека, несомненно будет сопротивляться любому давлению извне. Особенно если это непостижимым образом сказывается на его собственном – «Я!». Любое непонятное действие либо пугает, либо возмущает того, с кем происходит необъяснимое, так как оно увязывается не с чем-то виртуальным, а непосредственно с тобой. Представь, что ты как порядочный человек, засыпаешь после трудового дня в своей кровати а просыпаешься неизвестно где!

…Примерно об этом думал возмущенный Герман, затравлено озираясь внутри полотняного шатра необычной формы: две короткие боковые стенки, широкая задняя. На трех столбиках висит островерхая, невысокая крыша и полностью открытая передняя часть, без всякого намека на входной проем, так как вся она и была – этим входом. Странное шапито шевелилось под напором упругого и горячего ветра...

Герману стало не по себе: вдруг, вся хлипкая конструкция захлопает боковушками и взлетит туда, откуда прилетела: в его сон. Но шатер срываться с места не собирался, дрожал верхом, тихо гудел струнами креплений, привязанных к вбитым в песок кольям.
У входа горит костер. Потрескивает сучками, бросается искорками в ненормально темное небо, вливается гибкими языками в полотняное нутро помещения, смешивается с мерцанием расставленных по центру светильников. В свете багряно – красных всполохов все это выглядело нереально мистически. Пламя рдеет, светильники грозят язычками огня  шаткими теням, впихивают их в темнные углы балагана.

Шатер большой, просторный. Герман огляделся. У задней стенки,  там где колеблется зыбкая грань темноты и света, вальяжно развалил руки-ноги человек. Первым, что невольно отметил Герман, непривычное для русского глаза одеяние: одежда солидная, тон ласковый, нежится мужик в свободных складках как в бежевых волнах, наверняка из очень качественной и дорогой ткани. На голове утонченного сибарита покрывало, придавленное  матерчатым кольцом.

«Дела! Бублик на голове, значит – это араб!" — мысленно рассудил Герман: «Только я, с какого боку, бубликам понадобился? А ведь не сон это! Ой, чувствую, что не сон! Где я?»

Внимательно вгляделся в лежащего перед ним человека, и на короткий миг показалось что бублик качнулся, араб одобрительно кивнул.

— Где я? – вслух повторил Герман.

— Не беспокойся! Ты у друзей! – ответил мягкий, приятный голос.

— К друзьям ходят по приглашению! Или по доброй воле! – дерзко отрезал Герман: — Что-то я не помню, ни первого, ни второго случая! И сам я никуда не собирался! Тем более без штанов! – в доказательство, возмущенно подергал свисавший над трусами подол растянутой майки.

— Ты прав! – легко согласился «бублик» (так, мысленно окрестил незнакомца пошедший во — банк Герман). Человек приподнялся и хлопнул в ладоши.
В свете костра, рядом с Германом словно из ниоткуда возникла еще одна фигура, одетая также как и «бублик», только более просто и скромно.

— Принесите моему гостю достойное одеяние!

Фигура поклонилась, исчезла, и скоро, неслышно материализовалась вновь. Недоумевающий Герман принял легкий сверток, пощупал. Одёжка, несмотря на жаркий ветерок прохладная, приятно трогать такое. Переодевание заняло немного времени. Сдвоенные пузыри с веревочкой – это штаны. Над ними просторная, чуть ниже колен, рубаха. Пояс, из свернутой в плоский рулончик ткани, на голову – легкий платок и «бублик». Только не чисто черный, а в белую полоску.

Одежда пришлась впору, точно по размеру. Герман удивился ее легкости и практичности: нисколько не стесняет движений. Широкие складки мягко ласкают тело, вызывая приятное ощущение легкости, чистоты и прохлады.

— Индийский шелк! – заговорил «бублик – шейх»: — В твоем времени найти его невозможно! Тончайшая ручная работа! Эта одежда  очень дорогая! Присаживайся! – фигура повела рукой влево, указывая на стопку мягких войлоков.

— Где-то я уже слышал подобное! Есть у меня один знакомый «Фантом – философ» – настороженно проговорил Герман, усаживаясь на указанное место: — При чем тут времена? И причем я? Может поясните?

— Все просто: я вспомнил про тебя! – спокойно перебирая четки из матово блеснувших бусинок, ответил «шейх»: — Разве это плохо, вспоминать старых друзей? – и вдруг, задорно подмигнул Герману.

Герман с недоверием смотрел на чужака. Рослый, сильный, средних лет. Он никак не вязался в его сознании с всколыхнувшимся было воспоминанием о давнем визите самого Властителя Тьмы. Образ Дьявола прочно переплелся в памяти Германа с веселым, жизнерадостным обликом бригадира сантехников, Иваном Ивановичем Сатанюком! Но сейчас, перед ним был уверенный в себе человек, с тонкими чертами лица, обрамленного коротко стриженной, с красивой проседью, бородкой и усами. Умные глаза проницательно смотрят на Германа, и только на секунду, в них мелькнул отблеск знакомых, плутовских глазок Сатанюка.

— Иван Иванович! – ахнул Герман: — Ты?

Шейх милостиво кивнул, явно наслаждаясь замешательством изумленного парня:

— Конечно! Ты не мог не угадать!

— А ты чего,  сменил прикид? – глупо улыбаясь, не менее глупо спросил Герман. Во рту у него пересохло от неожиданности.

— Ты, вероятно, решил — что я всю жизнь проживу в теле старого алкаша? Так вот какого ты обо мне мнения! – сокрушенно проговорил шейх, с укором глядя на замявшегося парня, и кого-то негромко окликнул.

В шатер снова вошел человек. В руках низкий столик, на нем узкогорлый кувшин, кубки и блюдо с фруктами.

— Выпей! – кивнул на столик шейх: — Прекрасный щербет! Замечательный тонизирующий напиток! Не щербет, а живая вода!

Герман залпом выпил содержимое кубка, вопросительно глянув на хозяина, налил еще: себе и …

— Здесь меня знают как Абу–Мансура! Почитают за шейха, вождя племени. Я позаботился о том, чтобы у людей не возникало излишних вопросов о моем «происхождении!». Я часто бываю в этом времени, и, случается, подолгу задерживаюсь! Нет! – он предупреждающе поднял руку в сторону собеседника: — Ты знаешь, я без причины в дела людей не вмешиваюсь! Больше сторонний наблюдатель! Иногда, Герман, люди сами вершат за меня то, что мне предписано вашими домыслами! Такова ваша природа, и я не собираюсь ее менять! Правда, бывают отдельные случаи, когда я действую напрямую, и то – больше для вашей же пользы! Я говорил тебе: пока существуете вы, «живу» и я! Вы, своим сознанием вызвали меня к жизни и напитали силой! Я когда то был иллюзией! Теперь же — реальная сущность в энергии Фантома! И мне нет смысла вас терять! Погибнете вы, погибну и я! Ведь я «смертный!» Даже если не станет человечества, то мне негде будет применить свою силу и знания! Вы и я – одно целое!

— Старая тема! – осторожно заметил Герман: — Я помню, как мы с тобой «прогулялись!»

— Просто освежаю тебе память! – коротко сказал шейх: — Люди, от Создателя, по основе замысла – носители добра! Я – от вашего сознания, носитель изначального зла, дьявол! Мы противоположности и не можем существовать в отдельности!

— Эт точно! – заметил Герман, расслабился. удивительный напиток наполнил тело энергией и свежестью: — Горячо – холодно! Сладко – горько! Любовь – не любовь…

— Ты к чему? – улыбнулся Абу–Мансур: — Что, с Наташкой нелады? Может помочь? Ты скажи, прямо сейчас у твоих ног будет…

— Нет! Мне такая принудительная любовь не нужна! Спасибо! В альковных делах помощников нет, сами, как-нибудь, справимся!

— Молодец! – одобрил шейх - Фантом: — Растешь, мудреешь! Я просто так, из вежливости помощь предложил. Одним словом, нравится мне здесь! – продолжил он начатую тему: — Но я сам по себе! К правителям здешним – вхож, но советов им не даю! В обычаи, веру, религию – не вмешиваюсь! Здесь, в этой местности столько всего замешано, так туго жизнь человеческая переплелась, что только держись… Вот я и наблюдаю куда вас выведет!

— А чего наблюдать? Сам говорил, «века идут – а человек, по сути своей – не меняется!»

— Верно! Говорил, и сейчас от слов этих не откажусь! Наоборот, убеждаюсь в этом все больше и больше! Любопытно: вы думаете что развиваетесь, а на самом деле – почти застыли! Тысячи лет на месте топчетесь, боитесь, решительный шаг сделать! Или не хотите!

— А ты знаешь, что за шаг этот? - Герман рассердился. За себя, за людей, о которых так пренебрежительно говорит Фантом: — Подскажи, глупеньким! Когда к делу сгодится, так и сам Сатана в помощь! То есть, ты! Но стоит ли тебе верить? Зачем ты меня в пустыню приволок? Мне и дома неплохо спалось…

Абу—Мансур с удивлением посмотрел на набычившегося Германа, и вдруг громко захохотал. В шатер, на шум заглянул слуга.

— Насмешил! – утирал выступившие слезы шейх, жестом отсылая слугу: — Значит, гордостью за человечество воспылал! Передо мной, один - за всех вступился! Ну – ну… Продолжай, слушаю…

Герман молчал. Он твердо решил дождаться ответа на вопрос: «Зачем он тут понадобился?». Развеселившийся шейх кажется понял, что собеседник не разделяет его внезапно вспыхнувшего веселья, умолк…

— Ладно! – примирительно протянул он: — Мир! Не собираюсь я ничего говорить! А вот показать, кое—что интересное, могу! А как дальше, сам думать будешь… Пойдем, выйдем на волю! Воняет масло горелое, никак не привыкну! Забыли, черти слуги, благовония в светильники подсыпать! – ворчал, поднимаясь с одеял, Властитель Тьмы: — Чего копаешься, пошли…

…Над изломанной линией барханов висела огромная, блестящая до рези в глазах, луна, лила неживым светом в окрестности. У костра неподвижно стояли два воина. Огонь светился на острых жалах копий. Над пустыней тянулся заунывный вой шакалов. Иногда он переходил в тявканье, истошный, истерический смех, или, до боли напоминающие плач ребенка, рыдания. Герман невольно поежился, от этих звуков ему стало неуютно, и даже страшновато.

Из темноты, в освещенный пламенем костра круг вбежали маленькие лисички с огромными ушами. Робко оглядывались по сторонам, отражали свет большими глазами, ловили насекомых с опаленными крылышками. Чавкали сочно, хрустко разгрызали жесткие панцири жуков. Шагах в пятидесяти от шатра горел еще один костер, виднелись раскинутые палатки. В темноте слышались вздохи, звуки, издаваемые какими-то животными.

— Охрана? – кивнул Герман в сторону неподвижных воинов: — Зачем они тебе? Ты сам страшнее ядерной бомбы!

— Статус! То положение, которое я занимаю в этом времени и месте – обязывает к определенным условностям! Я – шейх! Отсутствие воинов и обслуги привлечет ненужное мне внимание! Так что – терплю…

— Кто они? Ифриты, черти?

— Обычные люди! Только, фанатично верные мне! В свое время я оказал им немалые услуги, и единственно чем они могут оплатить – это своей преданностью! И знаешь, мне даже нравится! Я им доверяю, и это приятно осознавать! Но они не подозревают кто я в действительности! Для них – я господин!

— Шакалы жуть нагоняют! – пожаловался Герман: — А так ничего! Мне нравится!

— Это с непривычки! Эти зверьки для человека безвредны! Трусливые пожиратели падали! Одним словом – шакалы! Сегодня они собираются сюда со всей пустыни! Чувствуют, что завтра им будет огромная пожива! Звери умны, понимают, там, где собирается масса людей, остаются объедки или трупы! – Фантом указал рукой на север: — Видишь огни? К полудню, почти все кто там находится, станут пищей для шакалов и стервятников… Близится пир смерти.

Вдалеке, сплошной линией мерцали тысячи костров. Даже само ночное небо розовело горизонтом, словно небывало раннее, утреннее зарево….

— Кто там? – спросил Герман, с жадностью вглядываясь в глубину черной пустыни: — Их, наверное очень много! И почему они должны погибнуть?

— Они пришли за тем, что считают своим! Но их здесь никто не ждет с добром! Ты так и не понял где находишься?

— Не-а! – мотнул «бубликом» Герман: — Пустыня, да и пустыня! Восток, а может север Африки!

— Это Восток! Мы, находимся на земле, которая издревле почитается святой!

— Палестина? – догадался Герман.

— Она! Прародительница и колыбель многих цивилизаций! Удивительно, как тесен мир, если он сумел уместить именно в этом клочке земли уйму событий, народов и религий! Воистину – центр вашего мира и жизни! И завтра, земля этого центра – оросится великой кровью…

— Что здесь, война? Какой сейчас год?

— Ночь на 21 октября, 1096 год от рождества Христова! А пока, это еще не война! Это только первое звено из цепи великих войн, которые создало человечество! С первыми лучами солнца им будет положено начало! И Святая Земля, на многие годы погрузится в хаос человекоубийства! За прошедшие тысячелетия здесь было пролито немереное количество крови! Но эти столетия, станут, пожалуй, самыми кровавыми в истории Востока! И не только – эти, но и многие грядущие! Отголоски этих событий, дойдут и до твоих времен, и наверняка перешагнут их… Войны на религиозной основе будут продолжаться, пока не исчезнет порождающий их источник! Но источник этот – не иссякающий, так как началом его является сам человек!

— Крестовые походы! Ты хочешь показать их мне? Зачем?

— Потом скажу! Сейчас не время! Немного потерпи, уже начинается самое интересное!

…В темноте приглушенно топотали копыта. В ночи шевелилась темная масса, фыркала, звенела железом. Через минуту Герман сумел различить силуэты всадников. От прибывшей группы отделился человек. Спешился, быстро подошел к Абу–Мансуру. Опустился на одно колено, почтительно пригнул голову.

— Привезли? – отрывисто спросил Фантом.

— Да, господин! Мы все сделали. Как ты приказал!

— Хорошо! Введите его вслед за мной в шатер!

Шейх величаво кивнул Герману, приглашая за собой. Герман почувствовал исходящую от Фантома силу и власть, покорно прошел под наполненные ветром своды шатра.
Внутри, неслышной походкой, от светильника к светильнику скользил слуга. Огонь в них разгорался ярче, приятно запахло ароматами благовоний. Фантом задвинулся в глубину шатра, уселся на ковры и одеяла, оставаясь в тени. Герман примостился рядом.
Позвякивая оружием вошли два воина, вели под руки человека. Проволокли по земле, втащили внутрь шатра. Несильно встряхнули, стараясь поставить на колени перед своим повелителем. Человек отчаянно извивался в сильных руках, но молчал.

— Оставьте его! И уходите! – приказал шейх. Воины повиновались.

Герман во все глаза глядел на стоящий перед ним силуэт, одетый в длинный, черный балахон, напоминающий монашескую рясу, подвязанную в поясе обрывком веревки. Глаза парня привыкли к полумраку и он смог разглядеть пленника более подробно. Человек, наверное — монах, маленького роста и очень худой. Вдобавок, он странно кособочился, старался стоять гордо и прямо, но ему это плохо удавалось из-за постоянно подгибающейся ноги. Но он, все-же сумел принять более устойчивую позу, и, вызывающе подняв маленькую голову, выпрямился во весь рост. На сухом лице ярко горели глаза. Герман поразился той силе ненависти и презрения, исходящей от тщедушной фигурки пленника.

Молчание, заполненное прерывистым дыханием монаха, затягивалось. Шейх не торопился с вопросами, внимательно изучал стоявшего перед ним человека.

— Назови свое имя! – приказал Фантом.

— Я, слуга Господа своего, и воин Христа! Мое имя, тебе, язычнику, знать ни к чему! – голос монаха удивительно не увязывался с его жалким обликом. Он был мягок и глубок, исходил, кажется из самой тщедушной груди. Звучные тона притягивали своей открытостью, повелевали, требовали подчинения.

— Назови имя! – снова повторил Фантом, бесстрастно глядя прямо в горящие ненавистью глаза.

Монах не отводил своего взора, но все-же, в его глазах плеснула волна страха. Герман уловил это, и поежился! Кто – кто, а он как никто другой понимал, как нелегко выдержать внешне безразличный взгляд «Самого»…

— При святом Крещении меня нарекли Петром!

— Ты сказал правду, Петр из Амьена! Еще, за аскетизм и приверженность к вере, тебе дали прозвище – Пустынник! Но что ты ищешь в этих местах, Пустынник? Разве не ты, год назад посетил святыню, Гроб Господа твоего? И если тебе показалось этого мало, то почему не остался в Святом городе? Тебе никто не запрещал сделать этот шаг…

— Я пришел на эту землю чтобы спасти наши святыни от неверных! Все здесь, по праву истинной Веры – завещано нам… Именем Спасителя нашего, я - утверждаю здесь Царство Его!

— Но ты не подумал, что те, кого ты считаешь язычниками, думают точно так как и ты! Только у них – своя правда! И своя Вера! Ты пришел утверждать справедливость через смерть и кровь, перешагнув через право других?

— Кровь, пролитая во имя Господа – священна! Спаситель с радостью приемлет эту жертву, ибо она не напрасна, а во благо всех, кто верит в спасение души, утверждаясь истинной Верой и молитвой!

— Но ты пришел не один! У холмов я вижу лагерь твоих последователей! И не все из них пришли за тобой по зову своего сердца. Среди них немало убийц и воров, преступников, избежавших наказания на своей родине. Некоторых из них – я знаю лично! Тебе назвать имена тех, кого приговорили к смерти и пощадили, взамен на святой поход во имя Веры?

— Кто ты? – захрипел монах: — Я чую, ты не слуга Господа моего!

— Селим! – позвал слугу шейх: — Принеси воды нашему почетному пленнику!

— Пей! – обратился он к монаху. Слуга протянул тому кубок: — В этой земле вода святая, даже из рук язычника!

Аскет сделал несколько судорожных глотков. Было заметно что он хочет пить еще, но сдержался, вернул надпитый кубок.

— Я предполагал что ты более проницателен, чем другие, кто имел дело со мной! – продолжил Фантом: — Ведь тебя еще называют и Святым! Неужели ты не способен видеть дальше, чем твои менее святые последователи? Ты меня удивляешь и разочаровываешь! Я многое знаю о тебе, так почему ты не можешь понять меня?

— Обо мне знает весь христианский мир! И ты слышал обо мне!

— Умерь свой пыл, аскет! Я знаю о тебе то, что ты скрываешь от других. Например, что сам папа Урбан, был напуган твоим фанатизмом, и прибыл в Клермон только с той целью, чтобы выпроводить тебя из своих пределов, благословив на Крестовый поход. Хотя он прекрасно понимал, к чему и куда, ты приведешь последовавших за тобой людей! Разве это не так?

— Кто ты? – снова спросил аскет, непримиримо глядя на Фантома.

— Пожалуй, тебе лучше этого не знать! Я понял, с какой целью ты привел с собой многих людей… Но скажи, почему ты их оставляешь одних? Ведь завтра будет бой! Или ты думаешь, что их предводитель, Вальтер Голяк, сумеет справиться с войском сельджуков? Ведь вы привели не воинов, а случайный сброд, который начал свою «святую войну» еще по дороге к Босфору. Сколько было замучено иудеев и невинных жителей Рейнских городов и деревень? Ты не знаешь? …Завтра, тела твоих «воинов» будут терзать вороны! Но ты – будешь жить!

— Твои слуги захватили меня, когда я…

— Перестань! Неужели до конца не понял, что я знаю – ВСЁ! Понимаешь – ВСЁ!

— Зачем тогда спрашиваешь! Отпусти меня! Я еще не сделал того, что мне завещал сделать Спаситель!

— Утром, все кто поверил тебе будут мертвы! Знай, многие из них не выдержав мук смерти – умрут с проклятиями на устах… Они проклянут вас — тебя и папу, за то что вы завели их на гибель! Так будет, потому что я знаю и то, что среди них есть те, кто искренне, но наивно, хотел победы, для величия вашей Веры! Они поймут, что их предали…

— Так угодно Господу! – упрямо сказал монах. Его голос снова окреп, лицо порозовело: — Жертвы будут не напрасны, и все они будут приняты и обласканы милостями в вечной жизни! За ними придут — другие… Они станут приходить снова и снова, пока Гроб Господа нашего Христа, не станет достоянием христианского мира! Пусть, ради этой святой цели погибнут тысячи! Их жертва – будет принята, ибо нет на земле цели более святой, чем наша!

Фантом поднялся с места. Долго стоял, возвышаясь над хилого телом, но несгибаемого духом, монахом. Герман молчал, хотя поначалу у него было немало вопросов к аскету. Но теперь он начал понимать: спрашивать больше не о чем. Монах сказал почти все. Герман впервые в своей жизни встретился со столь яростным и упорным в своих убеждениях человеком, и услышанное – ужаснуло его: теперь он понял, что зажжет костры инквизиции в Европе, погрузив ее в чадный смрад мракобесия и суеверий. Понял, что привело к расколу в православии, обрекая на смерть и муки большие десятки тысяч людей, еще вчера бывших одним народом. Понял еще и то, что пришедшим на занятую турками Святую землю — христианам, противостоят не менее уверенные в своей правоте люди другого вероисповедания. И никто из них не уступит друг другу, исходя из святости своих убеждений, намерений и цели…

— Понял Герман, что значит, убежденность в незыблемости своей, отдельно взятой правды? Фанатизм, направленный на работу и доброе дело – принесет положительные результаты. Но если фанатизм смешается с религией, тогда приходит непримиримость с инакомыслием! Станут резать друг друга...Насмерть!

Фантом с любопытством смотрел на парня, ожидая от него ответа. Но Герман промолчал. Говорить было нечего. В нем ожило то состояние понимания безысходности, которое он пережил во время первой прогулки с Дьяволом, когда слушал тихий шепот красивой степнячки, положившей свою голову на широкую грудь раненого мужа. Она верила в справедливость… Но только не сумела ее найти!

— Что ж! – сказал Фантом, не дождавшись ответа, вновь обращая свое внимание на непримиримого аскета: — Пора заканчивать разговоры! Я оставлю тебе твою жизнь! В конечном итоге, мои интересы совпадают с твоими! Ты выполняешь за меня часть моей работы: сеешь рознь и смерть среди человечества! За что мне тебя наказывать? Напротив! Я поддержу тебя! Но сначала, мы с тобой насладимся зрелищем уничтожения твоих последователей! А потом, я отправлю своих людей, и они доведут тебя до уже настоящего воинства! Ты присоединишься к армии Готфрида Бульонского. Но скоро ты предашь и его, бежав из охваченного голодом и осадой города. Оставив Антиохию, конечно ради благих целей, ты не успокоишься, пока Священный город не будет захвачен вами. Затем ты вернешься в Европу, и снова будешь проповедовать идеи новых Крестовых походов. Умрешь ты мирно, не в бою, а в постели! В келье монастыря, настоятелем которого станешь! Видишь, монах, как много я о тебе знаю! Живи! Мне нужна твоя жизнь! Проповедуя добро, ты – умножаешь зло! И это – мне нравится!

Монах вскинул вверх острый подбородок, хотел что-то сказать в ответ, но Фантом, не став слушать, велел воинам увести аскета.

— Он мне больше не интересен! – просто сказал Герману шейх: — Он только подтвердил мои догадки! Ничего нового!

В шатре стало заметно светлее. Светильники уже не давали должного освещения, и молчаливый слуга, по прежнему неслышно скользя по шатру, гасил их… Наступало утро…

Герман и шейх неторопливо позавтракали. При полном утреннем свете взошли на высокую песчаную дюну. Рядом с ними воины поставили монаха. Несмотря на еще раннее время, солнце начинало припекать.

Вдалеке на севере, шумел, переливаясь гулкой людской волной лагерь пилигримов. Издалека он сливался в сплошную серую массу. Через некоторое время шум и движение усилились, и Герман, взглянув немного в сторону, увидел еще два темных, быстро движущихся потока, которые старались охватить лагерь крестоносцев с двух сторон. Крики усилились, и вскоре все слилось в сплошной гул, ровный и монотонный, не выделяющий ничего в отдельности. Горизонт постепенно затягивался пылью.

— Вот и все! – буднично сказал Абу–Мансур: — Турки перешли в наступление!

— Началась битва? – с недоверием спросил Герман, напряженно вглядываясь в серую пелену.

— Нет! Началась – бойня! Не желаешь поучаствовать?

Герман с отвращением покачал головой. Все воспринималось с трудом, и он уже начинал сердиться на неугомонного Фантома, постоянно наводящего его на неприятные зрелища, но его внимание отвлеклось на монаха аскета.

Увидев начавшееся избиение своих соратников, тот перекрестился, стал шептать молитву. Тонкие губы беззвучно шевелились, и по мере усиления шума, доходящего до него со стороны массы людей, он шептал все громче и громче!
Когда, сражение начало смещаться, удаляясь от зрителей, Герман понял: началось бегство пилигримов, и соответственно – беспощадное убийство побежденных. В это время, монах запел! Глаза его истово горели неугасимым огнем веры, голос звучно разносил по священным холмам слова священных псалмов. И столько непримиримой силы и убежденности в своей непогрешимости было в этой нелепой, и одновременно величавой фигуре, что Герман даже вздрогнул от охватившего его страха и исходящего от монаха потока фанатичного безумия!

***************************************************************

— Его ничто не остановит! – пробормотал Герман, глядя в след удаляющимся воинам. Впереди их, прихрамывая, шел монах.

— У каждого свой путь! – заметил Фантом: — Не сворачивающие с него - сильные люди! У них, есть цель! Прав он или не прав, рассудит время и потомки! А пока так… Кстати, как там у вас? Давно я не входил в ваш век.

— Ничего хорошего! – проворчал Герман: — Нигде покоя и порядка нет! Раздрай полный… И в Палестине, то-есть, здесь, снова что-то намечается… Ты как угадал, показывая мне начало событий!

— Нет, Герман! Начало событий в здешних местах заложено гораздо раньше, чем в Крестовые походы. Начало – в самой сущности человека, создающего противоречия! В этом вы преуспели как ни в чем другом…

— Будет, когда нибудь, мир? Или так будет продолжаться всегда?

— Сложно сказать! Идея, она, как и слово, может быть очень долговечна! Весь вопрос – куда, на какое дело, направить эту идею. Кому, и чему она станет служить! Но разум всегда может прийти к согласию! …Знаешь, порою все это напоминает мне обыденные до своей банальности случаи из человеческой жизни. Представь себе – человека: с юных лет он вырабатывает в себе определенные идеалы, стремления. И всю последующую жизнь упорно трудится над их воплощением во что-то реальное, осязаемое. Проходят годы, и через много лет он вдруг задается вопросом: а что же, по большому счету – вышло, что он создал? Идея, которой он служил – развилась и незаметно обросла громоздкими надстройками управления. И сама, незаметно переродилась в некую систему… Человек, неожиданно осознает, что система, которая первоначально задумывалась как стройная и идеальная, давно вышла из-под контроля, и живет сама. А он, напротив: запустив в дело определенные правила игры, уже сам не в силах вырваться из объятий созданной им реальности. И приходит понимание, что не он управляет системой, а сама система, ожившая, притянувшая к себе множество людей, начинает управлять своими создателями. Выйти из подобного круга – невозможно, не сломав при этом своего взлелеянного детища. Намечается тупик, и в конце этого тупика, стоит вся та же система! Попытайся изменить ее, выдерни из нее какой-то фундаментальный камень, и она рухнет! Обрушится исходя из того, что любой из заложенных в ее фундамент камней, является – краеугольным! В этом ее сила и слабость! И поэтому — она обречена… Вопрос, только во времени...

Рухнувшая система легко похоронит под собой своих создателей и общество, создавшее ее! Это уже было, и не раз. Даже в твоей стране. Остается одно! Смириться и продолжать поддерживать ее в надежде на то, что случится чудо. И созданное – реформируется или видоизменится само по себе, под влиянием событий и перемены сознания людей. Но – чудес не случается! А пока – будет так, как есть!

Гениальный проект, верования! Он способен объединить большие группы людей, и в тоже время, разъединяет человечество в целом! Тот, кто создал и запустил его – Гений! Мне такое не под силу! Важно то, что проект работает многие тысячи лет, сам по себе! Движителем его являются люди. В поисках совершенства, человек выдвигает все новые и новые теории, создает философские и религиозные течения! Все это – вызывает разногласия во мнениях, и этим – питается разъединяющая часть проекта! Только — как долго? Не знаю, мне не дано заглянуть в будущее...А жаль!

***************************************************************

… Абу – Мансур смотрел вдаль, в которой, невидимые из-за расстояния, лежали тысячи, обезображенных прикосновением насильственной смерти, тел… Жертв – гениального проекта!

— Достаточно размышлений! Я желаю посетить твое время! Так говоришь, снова, Святая Земля в не покое? Поглядим…

…Пролетая над землей, Герман невольно залюбовался открывающимися перед ним просторами и красотой мира. Все это постепенно отодвигало в кошмарное небытие все увиденное им сегодня, и вселяло уверенность, в благополучный исход сотворенных людьми нелепых ситуаций. Фантом, тоже, наверное, испытывал нечто подобное. Он любовался миром вместе с парнем, и вдруг неожиданно рассмеялся.

— Ты чего? – удивился Герман.

— Подумал, а не ошибся ли Создатель?

— В чем?

— В человеке! В том, что вы – главная его ошибка! Ты посмотри! Какая красота! И вдруг все это – раз, и исчезло! И настанет пустота, холод и тьма! Бр-р–р! Неуютно! Ну ответь, как мне тогда жить? Помнишь? "Печальный Демон, дух изгнанья, летал над грешною землей, и лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой!"

Фантом наслаждался гениальным словом, сладко жмурился, впитывая в себя тепло и свет.

— Нет! Такое не для меня! Чем бесцельно созерцать немую вечность, я, лучше бригадиром сантехников останусь… Или, простым — шейхом!