Плач

Зеркальный шкаф-купе расширяет пространство. Было б что расширять – студия,всего-то двадцать шесть квадратов. "Зато какой большой балкон!" – говорит хозяйка. Ну как большой - стандартный, как любой другой в этом доме. Скажете тоже, тётя.

В первую же ночь будит плач – грудной, надрывный. Острый. Режет со всех сторон.Черти что, слышу – и сама плакать начинаю. Вот, поди, разберись – где так страдают?

Может, сверху кто?

Может, снизу?

Слышимость тут, конечно, ого-го, вдруг это аж в соседнем подъезде?
Жалко, конечно, вдруг надо помочь.
Хотя как? Люди здесь не здороваются – за солью не ходят, дружбы не ищут, в лифте при встрече глаза опускают. Даже неудобно за все свои неловкие "здрасти" – слетит с языка на автомате, а тебе в ответ кивают с перекошенным лицом, будто ругательство услышали.
Да и народу столько – каждый день встречаешь новое лицо, и ни одного знакомого.
И только ночной вой стабильно узнаваемый.
Вторая, третья ночь, четвёртая и пятая.
Неделя.
Кто же плачет? Ребёнок? Родитель?
Фиг разберёшь.

Лифт гудит и не спешит закрываться, впуская внутрь жалобные вопли.
Висят объявления про выгул собак и выговор засранцам, оставившим мусор на пролете, так может повесить бумажку с предложением о помощи? Подать сигнал, оставить ниточку...
– Извините, а вы не знаете, кто ночами плачет?
Женщина только вошла, ещё не нажала нужную кнопку, а тут такие вопросы. Её передергивает хуже, чем от приветствия.
– Заявление надо писать, не дело это. Спать-то невозможно!
– Сначала бы... Узнать, что вообще происходит.
– Ясно, что дело нечистое. Если так орёт.
– А если болеет?
Она кривит губы – почти сворачивает их в восьмёрку, и уходит на свой этаж.

Надо походить по площадкам, послушать – где будет громче.
Спустилась на первый – слышно так, что ребра вибрируют. Неужели в цоколе? Незаконные мигранты? Замурованные строители?
Всякая муть в голову лезет, смешно будет, если это просто... Что-то. Вдруг, кто-то петь пытается и не подозревает, как ужасно выходит? Хотя, почему сразу ужасно – слезу-то у случайного слушателя пробивает, чем не успех?
На всякий случай поднялась на шестнадцатый – так там грудная клетка от услышанного чуть не разорвалась.
Уши заложило, и, где-то, в какой-то неосязаемой части тела (так и хочется сказать «в сердце») стало невыносимо тяжело, как будто гирю вручили.

Неподъемная ноша, с которой никак не справиться и ничего не сделать. С места не сдвинуться, руки не поднять, только плакать.

Очнулась, вытерла глаза и побежала к себе.
А плач несётся вдогонку и пинает свеженькую гирю в сердце, на, говорит, прочувствуй.

Отчего так плачут? От чего так воют?
Болезнь? Нападение? Избиение?

На луну?
Откуда такие гири?
Как с ними живёт этот несчастный?
Что с этой гирей делать мне?

Внизу кого-то забрала скорая и умчалась в ночь, а плач все продолжается.

Почему же он молчит днем?

Ночью плач просачивается сквозь потолок и нависает над кроватью.
Слов не разобрать, но все понятно, все, как на пальцах: понимаешь, говорит, мир большой и страшный, а я – маленький и покалеченный.
Очень страшно, очень больно.

Голова от недосыпа раскалывается, а перед глазами, словно в бреду, висит картинка: на вершине горы легонькие облачка, а в центре сидит металлический человечек и не может двигаться. И крылья ржавые отпали, и ноги в землю вросли, и руки тоже ни туда, ни сюда. Закрываю глаза - человечек передо мной.
Села рисовать. Рука,конечно, подзабыла, но главное мысль поймать.
Нарисовала – полегчало. Только уже светает, пора вставать, выспаться не получится. Нет, ну картинка, конечно, интересная, хоть и нарисована так себе.
Выставила в инстаграме, подписала: "вспомнила, что немного рисую".И счастливая такая, что наконец-таки отпустило.

А вечером, в подъезде, опять плач. Как звон тарелок, как леденящий душ – горло зажало и все, дышать нечем.
«Понимаешь, – разливается плач по стенам, – понимаешь, я же задыхаюсь. Я ничего, ничего не могу. Нельзя ничего делать, если тебе дышать нечем, и я не могу. Не могу, не могу, ничего не могу».

Ладно, ты не можешь. Меня-то за что?
Я ведь тоже теперь не могу.
Села рисовать, потому что невозможно, лезут гадости в голову. Рисовала рыб в небе, рисовала птиц под водой - которые не там и не здесь, которые не на месте и в тупике; тех, которые ещё чуть-чуть и отмучаются, только все никак.
Глупость такая, а людям нравится. Подписчики появляются. Пишут: «ты талант». Говорят - глубоко.
Глубоко! Скажете тоже, ребята.
Была б моя воля - я б не выставляла. Да я бы и не рисовала, только вот кто-то посмотрит, пускай даже промолчит - а мне дышать легче, и плач по ушам не так бьёт и сердце не раскалывается.
Еще и хвалят. Спрашивают - а что вот это, а как это придумалось?
Это крик о помощи, тут ничего не думалось.

В какую-то ночь так накатило, что руки не слушались. Ещё б чуть-чуть и сама бы заорала так, что проснулись бы все, кто ещё не.
Пошла бродить по этажам, потому что невыносимо.
По всем поворотам и по ступенькам; почтовые ящики проверила, ниши для счётчиков – все обошла, везде побывала, и вдруг … нашла.

Сидит, скрючившись, трясётся, и легонько колотит по полу руками – сил ломать стены нет, вот и бьётся в символических конвульсиях.
Создание оказалось жалкое. Грязное, вонючее, неказистое.

Зато вся та боль, которая ночами ощущалась как моя собственная, вернулась к владельцу, и стало ясно: оно ничего не чувствует, пока его хоть кто-нибудь слышит.

Всё просто.
Как с картинками в инстаграме - меня просто подключили к эстафете.
Жалеть расхотелось, но перестать не получилось.
- Ты чего ревешь?
Создание подняло голову. В зарослях грязной свалявшейся шерсти светились глаза – чистые прозрачные, очень большие.
Оно пропищало что-то невнятное, но сразу стало ясно - "чего". И все в этих глазах было такое знакомое и понятное.

Я ведь каждую ночь тебя слушаю, я ведь все про тебя знаю, чтоб тебя! Ведь твоя беда уже давно и моя беда. Ведь…

– Ну, пошли.
И оно пошло. То ли пошло, то ли поползло. Почти радостно.
Поселила это чудо-юдо на балконе. Хозяйка, конечно, против животных, так это и не… Ох, не знаю кто это.
Отправила в ванну, а оно не знает, как мыться. А как его мыть? Не собака ведь, что-то почти человеческое, что-то сознательное.Девочка это, мальчик? По глазам – так не ребенок. Короче, неловко его стирать, а вонь ужасающая.

Посадила в тазик с водой, облила из душа. Не отмылось, но подчистилось, терпеть можно. На голове рожки поступили, на спине – крылышки. На ногах копытца, а глазки – голубенькие.

- Минотавр ты мой, несчастный минотавр! Миня.

Еду не ест, воду не пьёт, только знай себе рыдает. Иногда вслух,иногда беззвучно.
Иногда так и сидим ночами - он слёзки, роняет, а я рисую.
Смотрит на мои картинки и кивает, одобряет. Мол, да, это оно самое. А потом люди в интренете кивают – им тоже нравится. Говорят – больше постов, больше рисунков! Ну уж нет, я тогда окончательно умом тронусь.

Со мной Миня меньше плачет, а я в тишине и сплю лучше и видений этих ужасных поменьше. Еще немного – и заживем. И его подлечим, и страницу мою раскрутим, все будет хорошо.

А иногда бегаю за ним, как за взбесившимся котенком. Ведь прошу же – ты при мне, главное, не ори, не вой. Я все прочувствую, все нарисую, только тише, пожалуйста, потому что тяжело все-таки. И тебе тяжело и мне тоже как-то нелегко.

Мне ведь с каждым разом все больнее. Как будто тропинка между нами стала короче, и все теперь напрямую, как по ниточке, от него ко мне. Поэтому, когда Миню заносит, я его на балконе закрываю. От звукоизоляции одно название, но так и он уже не орет в полный голос. А мне надо иногда прятаться от его огромного холодного мира, в котором ничего нельзя сделать. А он хоть и кивает, хоть и понимает, но все равно – иногда тайком проберется в шкаф, пока я не вижу, и как внезапно завоет. И…

Я, конечно, потом рисую, потом оно проходит, но как же изматывает! Ловлю, несу на балкон, а он царапается, изворачивается и убегает в шкаф и подвывает; перепрыгивает через меня ив ванну. А там – акустика Отскакивает от кафеля и в раковину, а из раковины, как вода, во все стороны. И я сижу, как под обстрелом.

За что? Меня-то за что?

На балконе не спрятаться – тоже слышно. Если он разошелся, то никакие беруши, никакие одеяла – ничего не спасает. Сижу под дверью и рыдаю в унисон, как человеческий приемник.

Не выдержала.

- Скотина, да заткнешься ты когда-нибудь?!Да сфигали ты вообще тут что-то делаешь? С чего я терплю твою боль? И вой твой слушаю, и вонь нюхаю и ещё и для тебя место оставляю? А?!

Он на секунду замолчал, а потом завыл ещё громче и жалобнее. Голову пронзили острые иглы и зудящие виски как будто бы прошептали: "мне казалось, мы друзья".
Эхо его неведомого мира стало ещё холоднее и ещё пустынней, ещё страшнее, а потом – исчезло.

Хлопнуло окно на балконе.

Плача в этом доме больше никто не слышал.

Бывает, меня так мучает совесть, что я просыпаюсь посреди ночи и иду гулять по дворам. Прислушиваюсь к звукам унылых многоэтажек – вдруг где-то плачет мой грустный минотавр?
Но это случается не так уж часто.
Инстаграм забросила – все сочувствуют, говорят, нельзя останавливаться, такой шанс упускаю. Какой? Нет, правда, я не знаю, какой. Подписчиков тысяча насобиралась, а дальше реклама нужна, вложения. Глупости. И так неплохо.
Главное, что голова не болит и сон здоровый.