Совпадение

Было два часа ночи. Эдик ехал медленно. В такое время люди в этой глуши почти не встречались, а вот кошки, собаки и недавно пробудившиеся от зимней спячки ежи бегали чуть ли не стаями. Причём последние часто замирали в свете фар: хочешь – объезжай, хочешь – дави.

Эдик объезжал. Но с каждым разом всё злее материл колючих зверюшек. На душе сделалось тревожно и как-то необъяснимо гадко. Хорошее настроение, похоже, осталось в роддоме вместе с Мариной. Хотя волноваться, по сути, было не о чем. Обычная молодая женщина собиралась родить обычного ребёнка. Анализы в норме, УЗИ тоже, врачи и медсёстры улыбаются, будто получили на лапу.

Но что-то, некое дурное предчувствие угнетало Эдика, чего с ним давно уже не бывало.

«Когда приеду, выпью водки», – пообещал он себе и включил радио. Салон заполнился приторной жизнерадостной попсой. Тра-ля-ля, любовь-морковь, ля-ля-фа, тебя-меня…

Эдик опять выругался и свернул на обочину, чтобы миновать двух оцепеневших ежей. Миновал и… бах! – сбил невесть откуда взявшегося человека! Вжал педали тормоза и сцепления в пол. Остановился. Отпустил педали. Машина судорожно дёрнулась и заглохла.

«Нет, это не человек, – подумал Эдик, вырубил радио и распахнул дверь. – Это не может быть человек. Скорее всего, собака. Блохастая дворняга, мать её под хвост!»

Но Эдик знал, что лжёт себе. Он успел заметить человеческую голову с длинными тёмными волосами.

Было тихо. Ни криков, ни стонов. Лишь ветер отрешённо посвистывал в голых кронах чернолесья.

Эдик хотел встать, но не смог из-за ремня безопасности. Отстегнулся и вылез из машины. Обошёл её сзади, включил фонарик мобильного телефона и посветил на сбитого пешехода. На парня лет двадцати в чёрной косухе, чёрном свитере и чёрных джинсах, заправленных в берцы того же цвета. Он лежал на спине, раскинув руки и ноги. Лежал и смотрел в небо широко открытыми глазами.

– Эй, чувак… ты живой? – спросил Эдик, садясь на корточки.

Чувак не ответил, не пошевелился и даже не моргнул. Правая половина его лица была в грязи. К левому глазу, к самому глазному яблоку прилипли соринки.

– Эй, – вновь позвал Эдик. Протянул руку к шее парня и попытался нащупать пульс. Не нащупал. Тогда опустился на колени и приложил ухо к груди сбитого. Напряжённо прислушивался минуту или две, но не уловил ни стука сердца, ни дыхания.

«Мёртвый», – подумал Эдик и снова оглядел парня. Крови не увидел. Ни единой капли. Попробовал вспомнить, как правильно делать искусственное дыхание, однако тут же переключился на мысли о полиции, тюрьме и Марине.

А ведь на пешеходе не было светоотражающих лент. Не было ничего белого или блестящего. Металлические кнопки, заклёпки и молния на косухе почему-то оказались чёрными! Чёрными как сажа!

«Сам виноват, чмо патлатое!» – мысленно прокричал Эдик и погасил фонарик. Сунул мобильник в карман и кинулся к машине, намереваясь умчатся прочь, пока никто не объявился. Сел за руль и… вновь задумался о полиции. Когда труп обнаружат, начнётся следствие. Место происшествия едва ли не под микроскопом изучат. Всех, кто ездил ночью по этой дороге, наверняка, найдут. В первую очередь Эдика, который засветился в районном роддоме, привезя туда жену вскоре после полуночи.

«Неужели конец?! – Эдик до боли сжал руль. – Неужели моя жизнь полетит к чертям из-за ежей и какого-то колхозного панка?! У меня же вот-вот ребёнок появится!»

Глубоко вздохнув, Эдик посмотрел на деревья, освещённые фарами. Ему вспомнился дед, отец матери, который автомобили на дух не переносил и часто бурчал: «Все куда-то несутся, спешат, пылят. Но дальше кладбища никто ещё не уехал».

Кладбище… Дед гнил там уже пять лет. Его похоронили в апреле. А в июне на могиле выросла трава. Густая и высокая…

Эдик выдернул ключи из замка зажигания и опять выбрался наружу. Торопливо открыл багажник и поднял погибшего на руки. Тот был тощим и лёгким, так что Эдик запросто устроил его рядом с двумя пустыми канистрами. Накрыл брезентом, схватил автомобильную щётку и замёл свои следы на сырой песчаной обочине. Главное, что не было крови. Хоть в этом повезло.

Бросив щётку обратно в багажник, Эдик захлопнул его. Вернулся в салон, закрыл дверь и завёл двигатель.

Теперь до чёртиков хотелось гнать во весь опор, но Эдик сдержался.

Теперь хотелось давить ежей, как паразитов, и он давил.

А километров через десять свернул на узкую грунтовую дорогу. Прорезая дебри чернолесья, она вела к дачному посёлку. Туда Эдик, естественно, не поехал. Вскорости он, рискуя застрять или проколоть колесо, воспользовался одним из тупиковых ответвлений, которые давно заросли бы, если б не грибники и те дачники, что ленились везти свой мусор на свалку.

Дорога закончилась перед кучей старого ломаного шифера, битого стекла и обрывков рубероида. Эдик остановил машину, заглушил мотор и погасил фары. Вытащил из-под водительского сиденья складную туристическую лопату и вышел. Минут пять стоял неподвижно. Привыкал к темноте, слушал, собирался с духом.

Похоже, вокруг никого не было. Редкие звёзды едва мерцали. Воняло человеческим дерьмом.

«Ладно, давай», – мысленно сказал себе Эдик и достал из кармана мобильник. Вступить в говно или напороться на ржавый гвоздь желания не возникало, поэтому он включил фонарик и медленно двинулся к зарослям. Обогнул кучу мусора, приладил телефон между обломками шифера и принялся копать могилу под какими-то кустами.

* * *

Так рьяно Эдик никогда прежде не вкалывал. Даже в армии, где его жучили за малейшие огрехи и заминки. Часа не прошло, а он, весь взмокший, уже вырыл яму полутораметровой глубины, вполне пригодную для захоронения. Ещё немного и можно отправлять погибшего на вечный покой. Ещё чуть-чуть копнуть и…

Лопата заскрежетала, наткнувшись на что-то твёрдое. Эдик решил, что это булыжник и собрался выкинуть его в кусты. Но, прикоснувшись к нему рукой, почувствовал неладное, и поспешно вылез из ямы. Бросив лопату, он схватил мобильник и посветил им вниз, на дно. Там из чёрной земли выглядывал серый череп. Человеческий. В его правой глазнице что-то поблёскивало. Верхних клыков не было.

– Что?.. – прошептал Эдик. Рядом с черепом виднелось ещё несколько полускрытых костей. Похоже, здесь лежал целый скелет. – Это же невозможно!..

Хотя, если вдуматься, такое совпадение не было невозможным. Людей в мире миллионы. Они живут и умирают в нём с незапамятных времён. По сути, вся Земля – одно гигантское кладбище. Повсюду чьи-нибудь останки.

Тем не менее суеверный страх захлестнул Эдика. Подобного он с детства не испытывал. Ему захотелось немедленно закопать яму и вырыть новую в другом месте. Только вот утро близилось, и труп нужно было побыстрее спрятать.

Что-то опять сверкнуло в забитой землёй глазнице черепа. Что-то жёлтое, наверное, металлическое.

Страх усилился, но Эдик, сам себе удивляясь, прыгнул в могилу. Присел и пригляделся к блестящей вещице. Оказалось, что это крупная грязная монета со свежей царапиной на ребре.

«Неужели золотая?! – подумал Эдик. – Кажется, в старину монеты клали покойнику на глаза, чтобы те не открывались. И ещё это была плата для паромщика, что перевозил мёртвых через Реку Смерти. Но это в Греции. А у нас в него вроде бы никогда не верили…»

В левой глазнице была лишь земля. Эдик осмотрел дно и стенки ямы, но второй монеты не заметил.

Сердце пустилось в галоп. Руки дрожали.

«Ничего нельзя брать у мёртвых!» – сказали Эдику родитель, когда ему было девять или десять лет. Он тогда вместе с лучшим другом повадился есть конфеты, которые люди оставляли возле надгробий. Сперва всё шло хорошо, а потом он так отравился, что даже в больницу попал.

«Ничего нельзя брать у мёртвых», – мысленно повторил Эдик и жадно выдернул монету из глазницы. Повертел в пальцах. Она была тяжёлой. И, скорее всего, дорогой. Очень дорогой. А денег не хватало. На зарплату сельского электрика не пошикуешь.

В той стороне, где находились дачи, залаяла собака. Эдик встрепенулся, сунул монету в карман джинсов и выбрался из могилы. Пристроил мобильник под кустами, чтобы он светил на кучу мусора, а сам пошёл к машине. Открыл багажник, нашёл в углу строительные рукавицы и надел их. Взял мертвеца на руки и отнёс к яме. Опустил на дно. Подобрал лопату и стал засыпать покойников землёй. На это дело он потратил минут пятнадцать. Может быть, двадцать. Ещё полчаса потребовалось, чтобы осторожно переложить почти весь шифер, стекло и рубероид, спрятав под ними могилу.

Закончив, Эдик затолкал рукавицы в карман куртки, поднял мобильник и выключил фонарик. Положил лопату в багажник, сел за руль и покатил обратно к шоссе.

Когда он выезжал на асфальт, начался дождь.

– Да! – выдохнул Эдик, чувствуя, как страх отпускает его. – Лей! Не жалей! Смой все следы!

* * *

На улицах родной деревни было темно и безлюдно. Большинство фонарей как всегда не горело.

Добравшись до своего жилища, Эдик загнал машину в гараж. Зажёг там свет и внимательно оглядел перед автомобиля. Над правой фарой на капоте обнаружилась пустяковая вмятина с треть ладони. К счастью, без царапин.

После этого Эдик старательно вычистил багажник, педали и пол под водительским сиденьем. Чуть ли не вылизал их, желая, чтобы ни единой крупицы лесной грязи не осталось в машине. На всякий случай прыснул в салоне освежителем воздуха и, прихватив лопату, вышел из гаража. Поднялся на крыльцо дома, снял туфли и тщательно промыл их под струёй дождевой воды, стекавшей с крыши веранды. То же самое проделал с лопатой. Поставил её и обувку возле двери, открыл замок и вошёл в тёплый дом, приятно пахнущий оладьями, которые Марина пекла днём.

Не надевая тапки, Эдик отправился прямиком в ванную. Положил на тумбочку мобильник, водительские права и монету. Полностью разделся, сунул одежду в стиральную машину и включил её. Потом залез в ванну, заткнул сливное отверстие и пустил горячую воду. Лёг и наконец-то расслабился.

«Я всё сделал правильно, - подумал он. – Сам Шерлок-Мать-Его-Холмс не разнюхает».

* * *

Приведя себя в порядок, Эдик решил отдраить монету, чтобы спрятать её до лучших времён. Сначала он просто вымыл кругляшку с мылом. Затем посыпал содой и принялся тереть старой зубной щёткой, которую давно пора было выбросить. Время от времени он смывал соду, сыпал новую и тёр опять. И так, пока находка из тёмно-бурой не стала ярко-жёлтой, будто летний солнечный зайчик. Теперь Эдик не сомневался, что она золотая.

На одной стороне монеты была изображена голова привлекательной молодой женщины, чьи длинные волнистые волосы обхватывал венок с тремя звездообразными цветками. На другой стороне скалился человеческий череп. Вместо венка на нём диковинной короной лежала змея. Из её спины торчало шесть шипов. Гадина держала в пасти свой хвост, пронзив его двумя верхними клыками. После всего случившегося это изображение Эдику не понравилось. Он задумался о том, кем был откопанный им скелет, но тут же отогнал будоражащие мысли.

На ребре монеты благодаря чистке проявились какие-то странные буквы. Вероятно, древние руны. Только учёный смог бы прочесть их. Да и то не все, ведь ладную цепочку выпуклых письмён прерывала глубокая царапина, оставленная лопатой.

«Откуда златишко? – усмехнувшись, подумал Эдик. – Из лесу, вестимо».

Он подбросил монету, но поймал неудачно. Кругляшка выскользнула из мокрой руки, упала на кафельный пол и… стала на ребро.

Эдик наклонился и выругался. Оказалось, что увесистая монета воткнулась в половую плитку, расколов ту надвое.

– Всё, хватит играться! – сказал Эдик и вытащил монету из трещины. Взял с тумбочки мобильник и посмотрел сколько времени. Было начало седьмого. Вот и утро. Суббота. Не надо ехать на работу. Можно отдохнуть.

Эдик прошлёпал в спальню. За окнами уже рассвело, дождь прекратился и тишина царила идеальная.

Бросив телефон и монету на кресло, Эдик лёг на кровать, закутался в одеяло и закрыл глаза. Перед внутренним взором тут же возник сбитый парень в окружении суетящихся ежей.

«Я убил его, – подумал Эдик. – Убил человека… Но он виноват не меньше меня. Шлялся в абсолютно чёрных шмотках ночью по шоссе. О чём только думал своей патлатой башкой?! А, может, он вообще пьяным был?! Да, точно, пьяным! Искал приключений. И нашёл. А его теперь никто не найдёт. И меня тоже. Даже собаки ментовские после дождя след не возьмут. Нет, нас не найдут. Не найдут. Не найдут…»

Последние слова Эдик мысленно повторял, будто мантру. Повторял, пока не уснул…

* * *

Но в этот день Эдику не удалось выспаться. В половине девятого затренькал мобильник. Позвонила Марина и сообщила, что всё ещё не родила и продолжает мучаться схватками. Эдик спросил, не нужно ли ему приехать в роддом. Жена ответила, что не нужно, и поинтересовалась, как дела у него. Он сказал, что нормально.

Через несколько минут после Марины позвонила мать Эдика. Потом его сестра, которая тоже была беременна, но рожать собиралась ещё нескоро, в октябре.

А когда Эдик закончил разговоры, соседи на своих подворьях приступили к бурной весенней деятельность. Завизжала бензопила, зарычал мотоблок, просигналил клаксон. Кто-то на полную громкость включил радио. Кто-то стал выбивать ковёр.

Зевнув, Эдик натянул трусы и отправился на кухню. Выпил кофе, съел пару бутербродов и помыл посуду. При этом о жене он не думал. Мыслями он снова и снова возвращался на дорогу, где сбил пешехода, и в лес, где зарыл его, как собаку.

Сонливость Эдика развеялась. Он оделся, взял монету и спрятал её в утеплителе на чердаке. Спустился во двор и немного поболтал с престарелым соседом. Открыл гараж и ещё раз осмотрел машину. Багажник и салон блистали чистотой, а вот колёса и брызговики были в грязи. Из протектора правой передней покрышки торчали ежовые иголки.

Не мудрствуя лукаво, Эдик выехал на улицу, поставил автомобиль рядом с колонкой и как следует вымыл его снаружи. Пропылесосил внутри. Потом поболтал с другим соседом, вернул машину в гараж и начал наводить порядок на полках с инструментами. Начал, но не закончил, так как вновь захотел спать. Усталость брала своё.

Придя домой, Эдик улёгся на диван в зале, сунул под голову скомканный плед и закрыл глаза. Теперь он уснул почти мгновенно.

И во сне перенёсся в лес. Туда, где побывал ночью.

* * *

Ветер усилился. Он уже не посвистывал, а выл в безлистных кронах. На тёмном небе было лишь две звезды. Большие и красные, они казались глазами хищного зверя, который пристально следил за Эдиком. А тот, придя к могиле, в свете фонарика увидел, что она раскопана. Мусор валялся вокруг. Точнее, не валялся, а был сложен в некое подобие ограды. Битое стекло отражало звёзды.

Наклонившись, Эдик посветил в яму и обнаружил, что это вовсе не могила. В недра земли тянулась четырёхугольная лифтовая шахта, на стенах которой мерцали пыльные жёлтые лампочки. Кабина не двигалась, находясь на глубине десяти-двенадцати метров. Тросы были оборваны и лежали на крыше, как дохлые змеи.

Неожиданно фонарик погас. Эдик хотел снова включить его, но выяснилось, что мобильник вообще не работает. Может, разрядился, а может…

Кто-то ударил Эдика в спину. Он выронил телефон и, не удержав равновесия, свалился в шахту. Завопив от ужаса, полетел головой вниз. Попытался обхватить её руками, но вдруг понял, что уже не падает, а стоит. Стоит в кабине лифта.

Тяжело дыша, Эдик вжался в угол и оглядел кабину. Она была тесной и грязной. Стены покрывала мокрая чёрная земля. Под потолком слабо горел дешёвый светильник в форме шара. Точно такой же висел в спальне Эдика.

Двери лифта были плотно закрыты. Возле них располагался вделанный в стенку пульт управления – серая металлическая пластина с двумя круглыми кнопками. Вернее, с одной, так как другую кто-то сжёг, обрамив опустевшее гнездо копотью и каплями застывшей бурой пластмассы. Возле неповреждённой кнопки красной краской или кровью было написано: АД. Под чёрной дыркой белело слово РАЙ.

Светильник начал медленно-медленно гаснуть. Эдик попробовал раздвинуть двери, но они даже на миллиметр не поддались. Тогда он сунул указательный палец в гнездо сгоревшей кнопки. Эдик надеялся, что внутри сохранилась пружина, которую можно нажать и запустить лифт.

Пружины, увы, не было. За пластиной палец вообще ничего не нащупал. Зато получил мощный удар электрическим током.

Вскрикнув, Эдик выдернул палец из дырки. Светильник погас. Кабина заполнилась мраком, вздрогнула и, грохоча, понеслась вниз. Эдик закричал и…

* * *

…рывком сел на диване в зале собственного дома. За окнами серел пасмурный день. Всё ещё тарахтел мотоблок. Смеялись дети.

– Чёрт! – выдохнул Эдик. Одну руку положил на спинку дивана, другую прижал к груди. Сердце билось тяжело и быстро. Лоб, затылок и шея взмокли. Тело холодил страх.

– Чёрт, – повторил Эдик и поднялся на ноги, чтобы сходить в кухню и выпить воды.

Но как только он шагнул в коридор, на журнальном столике зазвонил мобильник. Пришлось вернуться и ответить.

– Да, – хрипло сказал Эдик, поднеся телефон к уху.

Из динамика тут же завопил голос матери:

– Приезжай! Володе очень плохо! Он без сознания! Приезжай!

Эдик оторопел. Несколько долгих секунд он молчал, а потом, когда мать снова принялась кричать, спросил:

– Скорую вызвала?

– Да! Я им сразу позвонила!

– Хорошо, я тоже еду!

Забыв о воде, Эдик бросился одеваться.

* * *

Его родители жили в соседней деревне, так что через пятнадцать минут после разговора с матерью он был на месте.

Незапертую калитку качал ветер. На заборе сидел толстый рыжий кот и наблюдал за воробьями, облюбовавшими кусты сирени. Улица пустовала. Машина скорой помощи либо уже уехала, либо ещё не появлялась.

Заглушив мотор, но забыв ключи в замке зажигания, Эдик побежал к дому. Двери веранды тоже были распахнуты, а внутри… Внутри перед газовой плитой неподвижно лежал отец Эдика. Немигающие глаза старика бессмысленно смотрели в потолок. Белок правого пугающе налился кровью.

Мать Эдика стояла на коленях рядом с мужем и рыдала.

Всё было яснее ясного…

* * *

Когда отца увезли в морг, позвонила Марина. Эдик поспешил выйти на крыльцо, чтобы не мешать почти уснувшей матери, которой врачи сбили давление и вкололи транквилизатор.

– Поздравляю вас, Эдуард Владимирович, – устало, но весело сказала жена. – Два часа назад вы стали папой. Не римским, но всё же папой. У вас родился красивый и здоровый сын.

От этих слов Эдику сделалось дурно. Едва не выронив мобильник, он сел на ступеньки, ухватился свободной рукой за перила и мысленно застонал: «Два часа! Два часа назад! Два часа!»

Получалось, что Марина рожала именно тогда, когда отец Эдика умирал.

– Эй, – позвала жена. – Ты меня слышишь?

Она, естественно, ожидала, что муж обрадуется, посмеётся над её бородатой шуткой и поздравит в ответ.

Вместо этого Эдик с трудом выдавил из себя:

– Да, слышу. Просто… я уснул. Глубоко. Ты меня разбудила. Сейчас очухаюсь.

Ему опять вспомнилась лесная могила с двумя мертвецами. Вспомнилась золотая монета и лифт, застрявший между раем и адом.

– Ты что, пил? – насторожилась Марина.

– Нет… – Эдик сделал глубокий вдох, поморгал и поднял взгляд к пепельному небу. – Нет, не пил, но рождение сына отметить не помешает.

– Отметишь позже. Вместе со мной и гостями за праздничным столом.

– Можно и позже. А ты… Ты не передумала… насчёт имени?

– Нет, а ты?

– Тоже. Андрей Эдуардович – звучит хорошо и… Когда я могу повидать вас? Тебя и ребёнка.

Прежде чем ответить, Марина коротко переговорила с кем-то, кто находился возле неё. Наверное, с врачом.

– Завтра утром, – сказала она в трубку. – Потерпишь?

– Придётся, – проговорил Эдик, подумав о предстоящих похоронах.

* * *

Марину выписали из роддома спустя десять дней. Это время Эдик, взяв отпуск, провёл с матерью. О смерти отца он не рассказывал жене, пока было возможно. Родственники также не спешили сообщать ей плохие новости, не хотели огорчать.

Умер же отец Эдика от инсульта. Тело пробыло в морге двое суток. До самых похорон. А на похоронах… Глядя в могилу и слыша рыдания матери и сестры, Эдик не мог отделаться от ощущения, что это он виноват в происходящем. Ему казалось, что если б он не сбил того длинноволосого парня, то всё сложилось бы иначе. А ещё Эдик понимал, что у сбитого, скорее всего, тоже есть родные. Что сейчас они, наверное, места себе не находят, переживая за него. И переживать им придётся очень долго. Возможно, всю жизнь.

После поминок Эдик едва удержался, чтобы не отправиться в ближайшее отделение полиции. Его остановило осознание, что если он сядет в тюрьму, то вместе с ним пострадают ни в чём неповинные Марина и новорожденный ребёнок.

«Мёртвых я не воскрешу, – сказал себе Эдик, – а живым наврежу».

Но совесть продолжала грызть его до тех пор, пока Марина не вернулась домой с младенцем на руках. Жена и сын каким-то чудом избавили Эдика от этих терзаний.

А вот страх жгучими волнами периодически накатывал на него. Кошмары больше не снились ему, но иногда он посреди ночи просыпался с пульсирующей мыслью: «Менты узнают, найдут и разроют!»

Если же днём Эдику случалось увидеть полицейскую машину, то в первые секунды он был абсолютно уверен, что служители правопорядка явились по его душу и сейчас выскочат с криком: «Руки за голову! Морду в землю!»

Доски объявлений тоже нервировали Эдика. Он старался не обращать на них внимания и проходить мимо, однако получалось не всегда. Бывало, он замирал перед ними, будто бандерлог перед Каа, и торопливо просматривал все объявления. Среди них, разумеется, были и те, которые начинались словом «ПРОПАЛ». Но всякий раз речь шла о каком-нибудь четвероногом домашнем питомце, а не о человеке.

И, конечно же, Эдика пугали те два совпадения, что произошли после того, как он сбил длинноволосого. Эдик не сомневался, что планета Земля, животные и люди возникли по воле случайности. Но при этом ему с трудом верилось в то, что он, роя могилу для сбитого, случайно откопал неведомый скелет, а затем случайно в одно и то же время лишился отца и обрёл сына.

Внутренний голос вновь и вновь бубнил: «Ничего нельзя брать у мёртвых. Ничего нельзя брать у мёртвых…»

И Эдик снова и снова вспоминал найденную золотую монету. Вспоминал молодую женщину с венком из цветов и череп со змеёй, кусающей себя за хвост.

«А что было бы, если б я не взял эту чёртову деньгу? – спрашивал себя Эдик. – Неужели это она притянула ко мне беду? Может, засунуть монету обратно в скелет?»

Но при мысли о раскапывании двойной могилы Эдика знобило. Его поражала глупость преступников, которых ловили только потому, что они по той или иной причине возвращались на место преступления. «Нет, – решил он, – я таких идиотских ошибок делать не стану! Хватит и того, что я, объезжая поганых, никому ненужных ежей, свернул на обочину! Именно с этого началось всё дерьмо! А вовсе не с монеты! Она тут ни при чём!.. Но от неё лучше избавиться! Продать! И чем быстрее, тем лучше!»

Быстрее, правда, не получилось, ведь хлопот у Эдика резко прибавилось. Короткий отпуск закончился, и опять надо было работать с восьми до пяти. Ослабшая после родов жена, неокрепший младенец и овдовевшая мать постоянно нуждались в помощи Эдика. На подворье забот тоже хватало. И на своём, и на родительском. Весна приносит сельскому жителю немало суеты.

Поэтому монету Эдик не продал. Даже не выяснил, где это можно сделать. Зато раз десять пытался найти в Интернете информацию о ней, чтобы потом не продешевить. Но попытки, как назло, ни к чему не привели. Похоже, Сеть не знала о подобных монетах. Знала лишь о странной змее, впившейся в собственный хвост.

Гадина, как оказалось, была мужского пола и носила имя Уроборос. Люди с незапамятных времён почитали или ненавидели этого змея. Для одних он был хорошим, а для других – плохим. Одни превозносили его как стража, охраняющего границу между миром живых и обителью мёртвых, а другие утверждали, что он – тот самый Дьявол, что проник в Райский Сад и навлёк на мир многие несчастья. Для одних Уроборос символизировал Вечную Вселенную с её безостановочным коловоротом жизни и смерти, а другие видели в нём хаос и абсолютное зло, жаждущее уничтожить всё сущее, включая себя.

Также имелось мнение, что Уроборос – это образ Ада, в замкнутом круге которого безумные страдания повторяются во веки веков.

* * *

Да, весна выдалась беспокойной. Эдик надеялся, что летом всё устроится, но надежды не сбылись. Тёмная полоса упорно не завершалась и перечеркивала каждый новый день. Именно каждый, потому что после наезда неприятности случались в жизни Эдика сплошь и рядом. У него не ладилось на работе, не ладилось в семье, не ладилось в душе.

Смерть мужа подкосила мать Эдика. Она так сильно разболелась, что ей пришлось переселиться в дом сына. Марина не возражала, ведь жилище у них было просторным, а со свекровью она давно нашла общий язык. Тем не менее, проведя под одной крышей пару недель, женщины вдрызг разругались. Причины ссоры Эдик считал пустяковыми и глупыми, но примирить мать и жену не сумел. То и дело вспыхивали отвратительные скандалы, после которых вдове нередко вызывали скорую.

Ира, сестра Эдика, хотела предложить матери перебраться к ней, но тут на дыбы поднялся её благоверный. У него с тёщей никаких трений никогда не было, и он предпочитал сохранять мирное существование дальше. К тому же он жил с Ирой в тесной двухкомнатной квартире, где осенью должен был появиться ещё и младенец.

Здоровье Марины тоже пошатнулось. Похоже, роды не прошли ей даром. У Марины обнаружились болезни сердца и почек. Лицо часто усеивали прыщи, будто у подростка. Волосы потускнели и стали короче. Но хуже всего было то, что она стремительно растолстела. Эдик смотрел на неё и не верил своим глазам. Весной она выглядела стройной, по-настоящему красивой девушкой, а к сентябрю превратилась в потрёпанную дебелую бабу. Правда, она твёрдо обещала окружающим, что скоро войдёт в колею, будет соблюдать строгую диету и вернёт себе прежний лоск.

Лишь с маленьким Андреем в то время не возникало проблем. Лишь он доставлял Эдику радость. Причём огромную. Эдик полюбил его больше, чем сам того ожидал.

* * *

Вечером восьмого октября Ира позвонила Эдику и сказала, что муж везёт её в роддом. У неё начались схватки. Матери об этом решили не говорить, чтобы она лишний раз не волновалась. Вот появится ребёнок, тогда всё и узнает.

Эдик не поделился новостью и с Мариной. Почему-то не захотелось, да к тому же на него самого вдруг нахлынула тревога, от которой в животе противно перекатывался холод, а по спине бегали мурашки.

Ночью Эдик долго не мог уснуть. Опять прокручивал в памяти, как сбил длинноволосого. Как закапывал его и…

* * *

…стоял на крыше своей машины, которая, покачиваясь, плыла по шоссе. Да, плыла, ведь асфальт расплавился, сделавшись жидким, будто кисель. Автомобиль погрузился в него по самые окна. Можно сказать, это была уже не дорога, а река. Чёрная, шуршащая, смердящая падалью и бензином.

Под ногами Эдика лежал длинноволосый парень в косухе. Его левый глаз был закрыт, а правый смотрел в ночноё небо, усыпанное яркими красными звёздами.

В руках Эдик сжимал увесистую прямую кость примерно трёхметровой длины. Не задумываясь, какому существу мог принадлежать этот мослак, он отталкивал им плавающее по асфальту оружие. На поверхности кружилось немало старинных и современных вещей, с помощью которых люди убивали друг друга и животных. Неторопливое течение несло мечи и топоры, копья и луки, револьверы и ружья, пистолеты и автоматы…

Эдик чувствовал, что машина немедленно утонет, если хоть одно орудие убийства прикоснётся к ней.

А спрыгнуть на землю пока не представлялось возможным. Дорога-река тянулась между полями. То, которое было справа, сплошь высохло и растрескалось. На том, которое раскинулось слева, колыхались высокие травы. И повсюду ползали жёлтые змеи. Скользили среди стеблей, извивались на хаотичных узорах трещин, приподнимали головы и буравили Эдика злобными взглядами фосфорических глаз. Иногда какая-нибудь гадина громко шипела. Невероятно громко.

- Это всё из-за тебя! – махая костяным шестом, сказал Эдик мертвецу. – Но я всё исправлю! Я знаю, что нужно сделать! Всё будет хорошо!

И он с надеждой посматривал туда, куда текла дорога-река. Там над лесом багровела полная луна. Постепенно она опускалась к деревьям, светлела и… превращалась в монету, взятую Эдиком из безымянной могилы. Тёмные лунные моря изменяли свои очертания, соединялись и становились похожими на человеческий череп.

- Да, всё будет хорошо! – повторил Эдик. – Всё наладится!

Но через несколько метров машина почему-то замерла. Раздались женские крики и детский плач. На левом берегу неизвестно откуда взялись мать Эдика и его жена. Они что-то орали друг другу и размахивали руками. Наверно, опять ссорились. А на бесплодной земле правого берега появился Андрей. Закутанный в грязные пелёнки, беспомощный, плачущий.

Змеи не обратили на женщин внимания. А вот ребёнок заинтересовал их. Они устремились к нему со всех сторон и…

* * *

Эдик проснулся от ужаса. Вскочил, запутался в одеяле и повалился на пол. Сел, напрягая зрение и слух. В доме было темно и тихо. Никто не кричал, не плакал.

Эдик поднялся и положил одеяло на диван. Не включая свет, вышел из зала и по коридору прокрался к двери комнаты, где спали Марина с Андреем. Застыл на пороге и вновь прислушался. Жена безмятежно посапывала, а сын… Чтобы уловить звук его дыхания, Эдик приблизился к детской кроватке и наклонился.

С малышом всё было в порядке.

Теперь оставалось проверить, как дела у матери, которая занимала комнату в противоположном конце дома. Эдик, естественно, проверил и с облегчением выяснил, что старая женщина тоже спокойно спит.

Но вскоре страх разгорелся с новой силой. Эдик вспомнил, что вот-вот сделается дядей. Быть может, Ира уже родила. Или рожает прямо сейчас.

Перед внутренним взором Эдика возникла золотая монета, зависшая над чернолесьем. Изображение на ней постоянно менялось. Женская голова с венком уступала место черепу со змеёй, и наоборот.

«Чёрт, зачем я взял проклятую монету?! – мысленно заорал Эдик. – Это из-за неё! Она убила отца, когда родился Андрей! Она может убить Андрея, когда у меня появится племянник! Она послала мне кошмар! Предупредила меня как тогда, весной!..»

Эдик сел на пол в коридоре и сжал виски руками. Облизал пересохшие губы, на несколько секунд перестал думать, унял разыгравшееся воображение. Затем глубоко вздохнул и понял сразу две вещи: во-первых, он, хоть и одурел от страха, в чудеса всё же не верит, а, во-вторых, монету он хочет вернуть туда, откуда взял, и притом немедленно. Вернуть и забыть о ней.

* * *

Спустя час Эдик, не встретив ни единой живой души, приехал на то место, где полгода назад похоронил сбитого парня. Фары высветили в тупике знакомую кучу шифера, стекла и рубероида. Теперь вокруг неё валялось немало другого мусора – в основном пластиковые пакеты и бутылки.

Эдик заглушил мотор. Хотел оставить фары включёнными, но мысленно приказал себе не дурить и потушил их. Посмотрел на мобильник. Было три часа восемнадцать минут. До рассвета ещё далеко, однако и работы хватало.

Кинув телефон на сиденье, Эдик вышел из машины. Как и в прошлый раз постоял минут пять неподвижно, чтобы привыкнуть к темноте и послушать, нет ли подозрительных звуков.

К счастью, их не было. Только листва тихо шелестела на слабом ветру. Зато человеческим дерьмом воняло так, будто поблизости нагадил целый батальон.

Проклиная неизвестных засранцев, Эдик достал из багажника строительные рукавицы, электрический фонарик и садовую лопату. Двинулся к мусорной куче и… снова замер.

«Может, просто бросить монету на землю и уехать?! – подумал он. – Или закопать неглубоко?!»

Сперва Эдику показалось, что это самые мудрые мысли из всех, какие у него появлялись. А потом он глухо выругался и включил фонарик. Поставил его под кустом, воткнул рядом лопату и, надев рукавицы, принялся перекладывать кучу туда, где она лежала до похорон длинноволосого. Эдик торопился, но старался не шуметь…

Убрав с могилы почти весь мусор, он вновь пробурчал ругательство и начал копать. Как можно быстрее и как можно тише. А когда вырыл яму метровой глубины, стал работать медленнее и осторожнее, чтобы нечаянно не разрубить лопатой труп длинноволосого. Фонарь Эдик передвинул на край могилы, и через некоторое время увидел полусгнившую руку. Она торчала из сырой земли, согнув пальцы так, словно собралась вцепиться в копателя.

Отложив лопату и подавив отвращение, Эдик аккуратно сжал эту руку своей и потянул вверх. Мертвец приподнялся. Земля осыпалась с его распухшего, потрескавшегося лица, с перекошенных плеч и…

Отпустив длинноволосого, Эдик отпрянул. На груди и животе разлагающегося трупа в позе зародыша лежал человеческий скелет. Его руки и ноги были прижаты к решётке рёбер, а склонённый череп упирался нижней челюстью в колени. На верхней челюсти недоставало клыков. Правая глазница пустовала. В левой застряла серебряная монета. Чистая и поблёскивающая. Эдик мог видеть лишь одну её сторону, на которой были изображены песочные часы.

Чувствуя, как безумие наваливается на него, он с поразительной отчётливостью осознал, что в мире нет и никогда не было никаких случайностей.

Чувствуя, как безумие впивается в душу обжигающе-холодными когтями, Эдик едва не ударился в бегство. Дрожа, он вынул золотую монету из кармана своих штанов, наклонился и сунул её в пустую глазницу скелета. При этом серебряная монета выпала из черепа, скользнула по ладони Эдика и порезала её. Края у кругляшки были острыми, как бритва.

Эдик поднёс пораненную руку к фонарю. Из глубокого пореза текла густая чёрная кровь.

Сильный запах горячего асфальта мгновенно прогнал вонь дерьма.

Застонав, Эдик неуклюже выбрался из могилы и на четвереньках пополз к машине. Её правая фара внезапно зажглась, и он впервые в жизни потерял сознание…

* * *

«Вечность пахнет нефтью», – подумал Эдик, едва очнувшись. Попытался вспомнить, чьи это слова, но не смог.

Неподалёку приглушённо зазвонил мобильник.

Эдик перевернулся на спину и открыл глаза. Над ним стояли двое мужчин в полицейской форме и солнцезащитных очках. Один был толстым, невысоким и усатым. У другого из-под фуражки на плечи свисали тёмные волосы.

Эдик замотал головой.

– Нет… я не убивал! Я не хотел! Это несчастный случай!

– Да неужели? – усмехнулся толстый, опускаясь на корточки.

Лицо у него было потным, и очки съехали на кончик носа. Эдик увидел глаза полицейского. Вернее, то, что их заменяло. Между левыми веками чернела сырая земля, а между правыми поблёскивала золотая монета. Изображение коронованного черепа скалилось в свете фары.

– Несчастный случай… – задумчиво проговорил длинноволосый. – Ну что же… тогда мы дадим тебе другой шанс.

Он щёлкнул пальцами левой руки, и в них появилась вторая монета, серебряная. Он высоко подбросил её и поймал, подставив правую ладонь. Посмотрел, что выпало, и сказал с наигранным сочувствием:

– Увы, Эдуард Владимирович, тебе снова не повезло.

Он сунул монету себе в рот, будто конфету. А потом оба полицейских одновременно схватили Эдика за руки, поставили на ноги и повели к машине, в которой продолжал звонить мобильник. Эдик отчаянно рванулся, но не высвободился. Его словно тиски сдавили. Тогда он лягнул длинноволосого ногой в колено. Тот улыбнулся:

– Успокойся. Мы стражи порядка. Всё сделаем по правилам.

Толстый полицейский открыл правую заднюю дверь и, не отпуская Эдика, забрался вместе с ним в салон. Длинноволосый сел за руль. Взял неугомонный телефон и швырнул в могилу. Завёл машину, развернул её и поехал в лес. Прямо в чащу.

Расстояние от дерева до дерева было не больше метра, но машина каким-то непостижимым образом проезжала между ними, не прикасаясь к стволам. Только тонкие нижние ветки бились об неё, царапали…

– Это сон! – закричал Эдик. – Я сплю! Это всего лишь сон! Сон!

Свободной рукой он ударил себя по лицу. Раз, другой, третий… но не проснулся.

Полицейские захохотали.

– Лучше за хвост себя укуси, – сказал толстый, поправляя очки. – Некоторым помогает.

Эдик запрокинул голову и оглушительно завопил…