Линия жизни. Глава 61. Верьте мне, люди!

Летом семьдесят четвёртого к нам в депо стали поступать на стажировку работники, большинство из которых имели высшее и среднее техническое образование. У многих был опыт руководящей работы на других предприятиях. Таким образом руководство ТТУ готовилось к пуску вновь выстроенного троллейбусного депо, которое затем получило название «Орджоникидзевское» - по названию района, в котором располагалось.

В нашу бригаду направили двух человек: Хруслова Сергея Ивановича, имевшего высшее образование и опыт работы на железной дороге, и Третьякова Николая Семёновича – образование среднее техническое – работавшего ранее на кирпичном заводе. Володя Сергеев поручил мне до конца года ознакомить стажёров со спецификой ремонта и обслуживания подвижного состава.

Орджоникидзевское троллейбусное депо предполагалось запустить в эксплуатацию к концу года, и прошёл слух, что под это дело для работников нового подразделения будет выделено несколько квартир. Естественно, я не мог не ухватиться за такую возможность и попросил Володю Сергеева рекомендовать меня. Он обещал, хоть и без энтузиазма.

Близился Новый Год, а вместе с ним - сессия. Я получил учебный отпуск и сидел дома – готовился к экзаменам. Вдруг открывается дверь, на пороге -  незнакомец, как оказалось позже – директор Орджоникидзевского депо Сычёв Геннадий Александрович. Сказал, что приехал за мной, так как решается вопрос моего перевода в новое депо, но перед этим необходимо прояснить кое-какие моменты на прежнем месте работы.

Впоследствии Геннадий Александрович не раз рассказывал о том впечатлении, которое произвело на него наше жилище: посреди комнаты на раскладушке – больная бабушка, сбоку – детская кроватка с младенцем, на диване – я, обложившийся конспектами. И совершенно некуда ступить!

По дороге в Октябрьское депо мы пообщались и познакомились поближе, но о причине столь экстренного вызова Сычёв так ничего и не сказал. По прибытии прямым ходом направились в кабинет к начальству, где нас уже с нетерпением ждали директор Толыпин Владимир Митрофанович и председатель партийной организации, без которого в те времена ни один вопрос не решался, а тем более такой, с каким он обратился ко мне: 

- Говорил ли ты, Погадаев,  что уволишься, как только получишь квартиру?

- Не помню такого, - ответил я абсолютно честно и добавил: - Даже если я когда-то что-то и говорил, это не имеет никакого значения, поскольку увольняться я не собираюсь. 

И тут началось то, для чего невозможно подобрать цензурного выражения…

Сычёв сидел со смущённым выражением лица, было заметно, что ему страшно неудобно за весь этот балаган…

А я вдруг  вспомнил...

* * * 

Как-то раз в курилке, где обсуждали перспективы в связи с открытием нового депо, мужики начали меня подначивать: 

- Вот закончишь ты СИНХ, да ещё самый крутой факультет, на который хрен поступишь! Сколько лет учиться-то? 

- Шесть.

- Ше-е-есть?! А специальность какую получишь? 

- Инженер-механик торгового оборудования. 

- Да с такой специальностью хоть директором ресторана, хоть заведующим магазином. Хоть базой руководить, хоть рынком. На дефиците сидеть, на нас дураков поплёвывать. А ты в ТТУ работать собрался: до пенсии гайки крутить!

Короче, достали они меня, и я, чтоб отбиться от наездов, выдал: 

- Вот перейду в новое депо, получу квартиру, а как окончу институт – уволюсь, - брякнул так и забыл, тем более что уходить-то никуда не собирался. Естественно, и разговор, которому не придал никакого значения, давно из головы выбросил, а вот теперь вспомнил...

* * *

Накатило давно забытое ощущение мандража, который охватывал меня перед боем во время соревнований: вибрировал каждый нерв.

Наконец для проведения очной ставки пригласили и возмутителя спокойствия. Им оказался Третьяков Николай Семёнович, которого я так усердно напитывал знаниями об устройстве троллейбуса.

После того, как он, опустив глаза долу, буркнул: - Говорил, что уволится, как только получит квартиру, - я вскочил и выпалил, что сам поеду к начальнику ТТУ Диденко Василию Александровичу и сам всё объясню.

Несмотря на то, что рабочий день давно уже закончился, в Управлении, которое тогда размещалось на пятом этаже Горисполкома, в связи с предстоящими событиями никто и не думал расходиться. Вот туда я и прибыл в сопровождении Сычёва, который как самое заинтересованное лицо должен был проследить за тем, чтоб я не смог соврать или как-то исказить информацию, полученную от доносителя, в свою пользу.

В приёмной Управления жизнь била ключом: руководители подразделений входили в кабинет начальства и спустя некоторое время покидали его, вдохновлённые на новые трудовые свершения. Неожиданно из дверей кабинета вышел главный инженер ТТУ Васильев Александр Андреевич, которого я до этого видел всего несколько раз.

- А вы что тут делаете?- поднял он на Сычёва удивлённый взгляд. Геннадий Александрович попытался вкратце изложить ситуацию.

Услышав мою фамилию, Васильев пригласил нас для разговора к себе, пояснив, что к Диденко сегодня попасть вряд ли получится: ему просто не до нас.

В ходе последующего разговора стало ясно, что Александр Андреевич уже кое-что обо мне знает, причём, знает хорошее – это была характеристика, которую дал мне Володя Сергеев. Выслушав мою исповедь, он рассмеялся и, обратившись к Сычёву, спросил: 

- А ты зачем его привёл?

Тот растерялся и для чего-то начал объяснять, что сам ничего пока решать не может, так как приказа на назначение его начальником депо ещё нет…

Не дослушав, Васильев повернул голову ко мне:

- У тебя ведь началась сессия? – как ни странно, он и об этом знал. – Давай езжай домой, учи уроки и успокойся. Ты ведь не думаешь увольняться, как я понял.

- Я не могу так уйти! Я должен обязательно сказать Диденко тоже: я обещал Толыпину! - голос дрожал от волнения.

Васильев, видимо, понимая моё состояние, хмыкнул:

- Ну ладно, подождите здесь. Попробую, чтоб Диденко вас принял.

Через несколько минут мы втроём стояли в кабинете начальника ТТУ, где я снова повторил всё то, что до этого говорил Толыпину и Васильеву. Василий Александрович посмотрел на Сычёва и неторопливо произнёс:

- Ну и что вы его мытарите?

Потом обратился ко мне:

- Давай, дуй домой и успокойся.

А меня буквально трясло: это был единственный шанс, на кону стояла двухкомнатная квартира, получить которую, отработав на предприятии всего пять лет, было в те годы почти нереально. Впрочем, в наши годы это просто нереально – без «почти».

Я встал, попрощался и, уходя, услышал вдогонку:

- А ты квартиру-то уже выбрал? Ведь их всего три: на первом, седьмом и девятом этаже.

Я обернулся и, недолго думая, назвал седьмой этаж.

С каким настроением возвращался домой, в нашу барачную десятиметровку, объяснять не буду, и без слов понятно – эмоции захлёстывали. Я представлял, как сообщу эту невероятную новость своим, как обрадуется и будет гордиться мной бабуля! Я – настоящий мужик, который может обеспечить семье нормальные условия жизни. Особенно радовался за бабушку, которой больше не придётся спать на раскладушке посреди комнаты!

Сдав сессию, появился на работе. Третьяков при встрече в глаза старался не смотреть.

Вскоре выдали ордер на новую жилплощадь – радости не было предела, вот только бабуле становилось всё хуже, она сдавала прямо на глазах: даже с раскладушки уже вставала с трудом. Тут на помощь пришла Ляля, которая в то время работала в городском тубдиспансере, и бабулю на время переезда пристроили в стационар.

* * *

В двадцатых числах февраля семьдесят пятого года забили грузовой троллейбус различными приспособлениями и запчастями и поехали осваивать новое Орджоникидзевское депо, а вечером на этом же троллейбусе перевезли наши нехитрые пожитки. В течение недели докупили всё необходимое и вместе с братьями обставили квартиру.

В марте я забрал бабушку из больницы и на руках – лифт не работал – поднял на седьмой этаж. Увидав это великолепие: две комнаты, кухню, ванную, туалет – всё своё – бабуля приободрилась, болезни и немощи на время отступили, но с приходом тёплых дней ей снова стало хуже: бабушка уже с трудом вставала с постели, а двадцать первого мая умерла. Умирала спокойно, будто стараясь не обременять нас.

На душе стало пусто: ушёл самый дорогой мне человек. Со временем боль потери притупилась, но пришло осознание того, сколько бед и невзгод перенесла бабуля со мной и ради меня. Если б не она, меня давно бы уж не было на этом свете. Не стало моего ангела-хранителя. Видимо, она посчитала свою земную миссию выполненной: любимый внук жив и здоров, женат, растит сына, учится в институте; на работе его ценят, вон какую квартиру дали – живи да радуйся!

На тот момент бабушке было почти восемьдесят восемь лет, без пяти месяцев, так что сбылось предсказание цыганки, которая нагадала, что бабушка доживёт до восьмидесяти семи лет и умрёт на Пасху. Так и произошло. Пасха в тот год была четвёртого мая, и пасхальные торжества продолжались до тринадцатого июня.