Думы плохой матери.

Автор:
Энва Элпис
Думы плохой матери.
Текст:

Думы плохой матери.

Ничего не хотелось. Как она сама выражалась, заставляла себя жить. То есть просто двигаться. Зависала в интернете. Обсуждения в группах уже не трогали. Всё было как-то предсказуемо. Ещё полгода назад давала какие-то советы, делилась своим мнением по тому или иному поводу. Даже получала лайки за свои посты. Сейчас не хотелось даже этого. Потом тупо прочитывала различные статьи. Некоторые стали раздражать своей примитивностью, стала искать статьи с более глубоким смыслом. Потом стало лень читать. С утра на автомате заходила опять в группы, как будто там будет что-то новое. Вежливый ответ на приветствие, и на поздравление с очередным всемирным днём кого-нибудь или чего-нибудь. И тупое пролистывание статей обо всём на свете. Ничего не трогает. Никаких чувств. Может быть, только обида. И зависть к чужому успеху. Никогда не завидовала. А сейчас появилась зависть. Зависть к тем, кто создал свою жизнь, построил свой дом. А тебя в этой жизни нет. Всю жизнь работала, крутилась, и ничего нет. Нет семейного очага, вокруг которого бы собиралась вся семья. Нет уютного тёплого дома. Квартира есть. Но не уютная, и не тёплая. И дети есть. Взрослые. Даже внуки есть. И живут не далеко. Ещё тогда, когда была попытка сохранить всё в единой семье… в одной квартире, что бы все вместе…, ответ сына был: «У нас свои интересы». И всё… и разъехались на съёмные квартиры с друзьями, подругами. Зарабатывать на свои интересы, развлечения. А она осталась со своими долгами в разбитой квартире. Ещё одно заявление от детей: «Надо рассчитывать по деньгам, экономить». Как экономить, когда едва хватало накормить. Всю жизнь её преследовало это «накормить» С того голодного времени. Готовить она умела. Выкручивалась. Из ничего могла приготовить вкусные блюда. В правильных пропорциях приправы, и пальчики оближешь. А ещё старалась одевать детей. Умела шить. Особенно удачно шила для старшей дочери. Подружки спрашивали, где купила. А сшито было из старой куртки, что отдали соседи, и из кусков ткани для мебели. Да, мастерить умела.

А ещё работала. Где только не пришлось работать. Работы хватала всегда много. Детей надо было прокормить. Даже, когда ещё жила с мужем. Он не работал. Он не мог найти работу. Тогда многие не могли устроиться на работу. Она пошла по городу. По пути детсад, школа-интернат, общеобразовательная школа. «Хореограф. Вам нужен хореограф?» Им нужен хореограф. И каждый день с утра и до вечера. Детсад, школа-интернат, просто школа. В школе-интернате не хватает воспитателей. Да, она идёт на ставку воспитателя. Детей видит утром и вечером. В воскресенье. Как и мужа. С мужем скандалы. От него претензии, что дома её не бывает. Плюс ревность.

Заболевает младшенькая. Больница на другом конце города. Выматывают ежевечерние поездки в больницу. С одной школы приходится уволиться. Дочь выписывают. Через некоторое время увольняют с работы в детсаду. Потом позже узнает, что часы отданы музыкальному руководителю. Тогда каждый старался захватить как можно больше часов, нагрузки. В ведомственных детсадах платили в те времена хорошо. Лучше, чем в государственных. Ну что ж, зато больше времени с детьми. И дома что-то можно сделать. То, что это дома мог и муж сделать, даже в голову не приходило. То была не мужская работа, и он не виноват, что работы нет, и ему приходилось бездельничать дома. В школе-интернате что-то пошло не так. Увольняют несколько сотрудников, в том числе и её. Объяснили, что для работы в данном учреждении не соответствует разряд квалификации. Много лет спустя, при оформлении пенсии, она узнает, что записи об её трудоустройстве были вырваны из книги приказов вместе с записями других сотрудников. Директора школы уличили в каких-то махинациях, и та срочно подчищала следы. Потом пошли разовые подработки. В основном это была торговля на улице. Приходил сезонный товар на базу и раскидывался по нелегальным точкам. Зарабатывала неплохо. Детей обула, одела на зиму. Муж вышел на работу. Она продолжает торговать. Торгует уже в палатке. Разнообразный ассортимент. Пытаются наехать с местного магазина, так как перебивает им торговлю. Но хозяева товара серьёзные люди. Магазинщики отстали.

Перед Новым годом муж едет в деревню к своим родителям, под предлогом увезти друга, который приезжал решить проблемы своего сына, служившего в армии, здесь. Пытается образумить мужа. Он уехал. Дети маленькие. Остаются дома одни. В то время проживали на ведомственной спортивной базе. Зимой рядом нет соседей. Попросить присмотреть за детьми некого. Старшую дочь забрать со школы некому. На торговлю приходится выходить после обеда, после того, как заберёт дочь со школы. Выручка падает, зарплата соответственно тоже. И вот дефолт. Хозяева торговой палатки закрывают свою деятельность. Идёт к начальству мужа. Выплачивают ей остатки его зарплаты. Съезжает с базы, снимает квартиру в городе, ближе к школе. Работы нет. Сдаёт в ломбард обручальное кольцо. Закупает муку, фарш, растительное масло. Печёт беляши, продаёт в железнодорожном депо рабочим. Берут не плохо, товара мало. На вырученные деньги закупает муку, фарш, масло в большем количестве. После месяца торговли появляются деньги для себя, то есть для детей. И вдруг приезжает муж. После семи месяцев отсутствия. Не пускает его. Скандал. У него свои доводы. В квартиру зашёл нахрапом. Живут в одной квартире, как чужие люди. Тем не менее, она его кормит. Он пытается наладить отношения. А в ней что-то остыло. У неё не осталось на него ни злости, ни ненависти, ни чего. Пустота. Очередной обвал рубля и вырученных денег с беляшей не хватает даже на масло. Опять подворачивается розничная торговля. На этот раз заморские консервы. Заработка едва хватает на еду. За квартиру платить нечем. С квартиры выселяют. Она какое-то время живёт у знакомых. Муж на другом конце города у друзей. Она находит небольшой ветхий дом. Проживание бесплатно, только пригляд за домом. Приезжает муж, предлагает ей переехать в общежитие, где ей обещает работу воспитателя и жильё. Она наотрез отказалась. Уходя, бросил фразу «Подохните без меня с голоду!» Увидит она его потом через два года с молодой сожительницей, которую позже он тоже бросит с ребёнком.

А сейчас она устраивается опять в школу. Это было самое голодное время. Зарплату не платили. Детей поставили на бесплатное питание в школьной столовой. На ужин варили макароны с добавлением бульонного кубика. Это был праздник. А порой ужин состоял из одной булки хлеба. Делили на четыре части, солили и ели. Запивали чаем. Иногда с сахаром. Варили картошку в мундире. Собирали бутылки, сдавали и покупали хлеб. Тогда хлеб ещё продавали по половине булки. Наскребали копейки, и подсчитывали, что взять. Полбулки хлеба, триста грамм сахара, полкило макарон, и один бульонный кубик. Весной выдали зарплату туфлями. Взяла две пары. Одна пара туфель на размер больше. Но всё равно носила. Подкладывала в носок вату и носила. Другие туфли были нарядные праздничные. Пыталась продать. Не нашёлся покупатель. За всю жизнь раза три надела на какие-то праздники. И всё, так и лежат, в память о тех днях. Летом она устраивается продавцом в буфет при кафе. Начальство довольно, она раскручивает точку. Опять хватает все смены. Дети дома одни, как беспризорники. Вечером приходит домой, от увиденного дома беспорядка злится, ругает детей, что не навели порядок, что не хотят помогать. Дети грязные, неухоженные. Стирка на руках. Бесконечная стирка до полуночи. Пропал сон. Просто пропал. Не было сна. Просто ложилась ночью, а сна не было. И так до утра. А утром на работу. Но спать не хотелось. И следующая ночь без сна. И так некоторое время. А потом появились боли. Невыносимые боли изнутри. Не видимый зверь изнутри разрывал плоть на части. Она корчилась от болей, извивалась, лишь глухое рычание просачивалось сквозь стиснутые зубы, потом тихо сворачивалась калачом и стонала, стон постепенно стихал, и она лежала, боясь пошевелиться, что бы ни разбудить эту нестерпимую боль. Дети в это время сидели очень тихо, прижавшись, друг к другу, перешёптывались. А утром опять на работу. Перед покупателями стояла улыбчивая продавщица. Покупателей тянуло к её обаянию, вежливости. А вечером она опять мегерой напускалась на детей за неубранный дом, за грязную посуду, за испачканную одежду. Опять ночная стирка. Опять ночь без сна.

В выходной выходила на речку с детьми. Ложилась на прогретые солнцем камни. Впитывала в себя солнечное тепло. Потом делала заплыв. Плавать могла долго. Она всегда любила воду. Даже теперь, когда её ровесницы уже опасаются купаться в местных водоёмах, возраст не тот, что бы в холодной воде купаться. Даже теперь, она не устоит перед соблазном и обязательно сделает несколько заплывов. А тогда для неё это были самые лучшие моменты в её жизни. Она сливалась с водой, вода давала ей силу и жизнь.

Но по ночам боли продолжались. Взяла отгулы, пошла к врачу. Терапевт назначила обследование. Выписывают препараты, восстанавливающие организм. Ей нет ещё и сорока. Разрывающиеся боли приписали язве. Рекомендации хорошее питание, режим, не нервничать.

Осень. Ждут на работу в школу. Решает уволиться и устроиться на постоянную работу в кафе. Там платят зарплату. Младшая пошла в первый класс. Даже на линейку к ребёнку не пошла. Открытая торговля на площади в честь дня знаний, быть всем обязательно.

Тёплые дни кончились, уличные кафе закрылись. Её ставят работать в буфет в одном студенческом общежитии с напарницей. Через месяц насчитывают недостачу. Высчитывают с зарплаты. Что бы денег хватило, устраивается тут же в кафе уборщицей в вечернее время, домой возвращается в девять вечера. С детьми идут на колонку за водой. Топит печь. Утром топит печь. Будит детей в школу. Вместе из дома уходят. Дети в школу, она на работу. После школы дети приходят к ней на работу. Кормит их, справляется об уроках. Дети идут домой. Однажды ночью услышала, что кто-то из детей стонет, упал с кровати. Соскочила. Дома пахнет угаром. Двери настежь. Детей на улицу. Растирает виски снегом. Даёт пить воду. Бледность спала. Легла с детьми. Не спит. Прислушивается к дыханию детей. Утром отпаивает молоком.

В школе на собрание жалуются на неопрятный вид детей, на неуспеваемость. Младшая на уроки не ходит. Дойдёт до ступеней и сидит там. Боится учительницы, та строгая и ругается. Заслуженный учитель. Наверное, хороший учитель. Но дочь её боялась и не ходила на уроки. Но во второй класс её перевели.

Ещё один вечер она не забудет. Домывала полы в кафе, когда в двери постучались дети. Чумазые, в саже. Что случилось? Затопили печь, на лежанку бросили одеяло и сами легли. Печь русская была. То ли очень сильно раскалилась печь, то ли в кирпичах, где щель была, и просочились искры. Дом старый и печь старая. Одеяло задымилось. Не растерялись дети, залили одеяло водой и вытащили его на улицу. Но дом полный дыма. Ночевать попросились к знакомым. Всю ночь думала о происшедшем. Ужас охватывал при мысли, что вспыхнуть одеяло могло и сильнее, потолок над печкой из сухих досок и обклеен обоями. И крепче прижимала детей и горячо благодарила бога, что уберёг детей, и молила ещё горячей, что бы и впредь оберегал их.

Она не была истинной верующей, не ходила в церковь, не крещённая. Даже в пору, когда все бывшие комсомольцы и атеисты вдруг уверовали в бога и стали принимать крещение. Она считала, что если в ней нет истинной веры, то принимать крещение - кощунство. Не лежала у неё душа к принятию христианства. Но она молилась. Про себя, своему Богу. Тому, которого себе представляла. Высокого, могучего, с длинной белой бородой, с длинными белыми волосами, с голубыми улыбчивыми глазами. Её Бог был добрым и любящим. И она верила, что её детей оберегает эта, её, молитва. Сколько раз она шептала эти простые «Господи, спаси и сохрани! Господи! Господи! Господи! … Господи, помилуй! Господи помилуй!» Но шептала она их, как заклинание, впадая в некий кратковременный транс, и мысленно окружая каждого из своих детей какой-то солнечной оболочкой, защищающей их. Шептала она их горячо, стоя на коленях перед младшей, когда та лежала в полубреду, цвет кожи её от высокой температуры был красный, даже просвечивал сквозь волосы на голове. А она не могла оставить её, что бы вызвать скорую. И куда бежать? Из всех соседей, только у одних был телефон, через двор. Сотовых ещё не было. Они были у тех, кто жил не здесь, а там. Уличные телефонные автоматы давно были растерзаны. Время два часа ночи. И вот обдувая дочь полотенцем, то укрывая её одеялом, если ноги леденели, то опять раскрывая, когда ножки были горячие. И при этом вся энергия на «Господи, помилуй! Господи не допусти» Наконец краснота спадает, цвет лица ровный, и дыхание спокойное. И она ложится рядом с дочерью, обнимает её, прижимает к себе и благодарит, благодарит Бога. А потом ещё позже, когда старшей шестнадцать,  и она убегает из дома с подружкой, оставив записку, что они взрослые, что проживут и без родителей, и их не ищите. И опять молитва. И поиски. И интуиция. Они здесь, они рядом. Тогда всё обошлось. Взрослой жизни хватило на два дня. 

Много молилась за сына. Когда ему пятнадцать, она чувствовала, что тянут его друзья не туда, навязывают ему уголовную романтику. А он скрывает от матери. Нет откровенного разговора. Мать излишне строга. Считает, мать не поймёт. И идёт мать на различного рода ухищрения, под разными предлогами задерживает сына дома. И молитва: «Господи, обереги! Господи вразуми!» Порвал сын со старыми дружками. Новые друзья и подруги, новые интересы.

Сын в армии. Каждый день разговоры по мобильному. Порой не с того, не с сего ёкнет что-то в груди, и опять горячая молитва матери обволакивает солнечными лучами сына. После армии уже, в новогодние праздники сын ночью через площадь проходил. Окружили его. Что толкнуло ночью её проснуться не ясно. Только в сердце «Сын!» и как заклинание «Господи! Спаси и Сохрани!» Не сразу рассказал, что случилось. Куртку немного порезали. Почему те ушли, он так и не понял.

Самое страшное было спустя три года. Отдельно сын жил уже. И почему она раньше не почувствовала. Позвонили, когда увезли в больницу. Когда она приехала, его отправили на операцию. Врач возмущён, почему раньше не обратились? Позже сын расскажет, что вызывал скорую, врачи давали рекомендации, как лечится и уезжали. Через неделю!, когда он не мог уже встать с постели, его увезли в больницу. А ей по телефону он отвечал, что у него всё нормально. Фуникулёрная ангина дала осложнение, пошло заражение крови. И сейчас она стояла в растерянности перед врачом. Её мальчика может не стать. Трое суток под дверью реанимации. Ей доказывали, что она ничем не поможет. Но она не уходила. Был страх, что если она уйдёт сейчас, то эта связующая их ниточка оборвётся. И нервная ходьба под дверью реанимации с постоянным заклинанием «Господи! Умоляю! Господи! Заклинаю!» и частое горячее «Господи! Господи! Господи!» Пока врач не сказал, что состояние улучшилось. Сына перевели в палату. Разрешили ночевать у него в палате. Не спала, караулила. Надо дать попить. В горле трубка, через трубку вводит шприцом воду. Кормила через трубку. Из-за трубки обильное слюноотделение. Постоянно должен сплёвывать, подаёт плевательницу, полотенцем обтирает. Ставит утку. Своему взрослому сыну она ставит утку, отворачивается, что бы не смущать его. Сын пошёл на поправку. Но кормит пока через трубку. Утром домой, варит жидкий суп-пюре, побольше мяса. К обеду уже привозит. Кормит. Потом на рынок, мясо, печень, орехи. Домой, готовит ужин, кисель. На ночь к сыну. В больнице конечно кормили. Но для быстрого восстановления посоветовали привозить домашнюю пищу. Продукты, содержащие витамины «B» . Усталости тогда не чувствовала, ей как будто бы подключили аккумулятор «спасти сына» Врачи удивились, быстро встал на ноги. С таким диагнозом чаще бывал летальный исход. А она верила, что сын поправится. Потому что она так желала. И каждый день, и каждую ночь, она шептала ту молитву «Господи, помоги», горячо шептала. И верила, что эта молитва спасла её сына.

Она не была хорошей матерью. Не баловала их дорогими подарками. Праздником для них было, когда они все вместе ходили в кино. Не часто, но ходили, и все вместе. Даже в цирк ходили. Дни рождения были скромные, только своей семьёй. Иногда, в пору хорошего дохода, приглашались даже гости, друзья детей. Подарки тоже весьма были скромные. Но игрушки всё-таки были. Сколько было радости, когда купили DVD. С каждой зарплаты теперь обязательно покупались диски. Два, три новых диска обязательно. Жарили на масле с солью семечки и всей семьёй садились у телевизора, подключали DVD, и смотрели какой-нибудь новый фильм. Да такие вечера были. Иногда были, в потоке бесконечного зарабатывания денег на проживание. И ещё были дни, редкие, но были, когда всей семьёй лепили вареники с картошкой и салом, или с капустой и салом. Их любимые. Вся семья – это она и трое её детей, которых она растила одна. Муж, теперь уже бывший, не помогал. Не работал, жил на иждивении у своей матери, пенсионерки. Потом сошёлся с вдовушкой, которая содержала магазин. К тому времени дети уже подросли и он решил, что в материальной помощи они не нуждаются. А они нуждались. Поэтому, окончив школу, пошли работать. Как, впрочем, и их друзья - товарищи. Её строгие наставления, по поводу обязательного получения образования, звучащие, как приказы, они в тот раз проигнорировали. Они пошли против неё. С этой минуты, её дети, до этого не осмеливавшиеся её ослушаться, стали делать наперекор её указаниям.

Да, она была с ними строга. Может, излишне строга. Злая мама. За любое непослушание, провинность следовало наказание. Наказанием являлся запрет на «гулять». «Ушёл, ушла в свою комнату и там сидишь до завтра!» Попадались под горячую руку и получали крепкий подзатыльник. В ход шли так же ремень, шнур от кипятильника. Она понимала, что это не правильно, что так нельзя с детьми. Ненавидела себя за это. Обещала себе, что научится сдерживать свой гнев. Пыталась применять ту самую практику на вдох-выдох. Но опять срывалась, и опять себя кляла. А выросшие дети потом её упрекали в том, что она их никогда не любила, что всегда была ими не довольна, считала их плохими. Да, наверно, так всё и выглядело со стороны. Ведь она никогда не говорила им «Люблю». Обнимала да, но молча, без ласковых слов, которые обычно говорят все матери своим детям на свете. Не показывала своих слёз, когда её детям было плохо. Они вообще не видели её слёз. И, конечно же, они не знали о горячей молитве за них. Об этой молитве знали только она и её Бог. И они не знали, что от многих бед их уберёг её Бог. И пусть не знают. Пусть у них всё будет хорошо. Да она плохая мать, много чего не дала она своим детям. И возможно, она заслужила нынешнее отношение детей к ней. Но она не будет держать на них обиду. Она не будет злиться на них. И уж точно не будет жаловаться на них в социальных сетях. И пока есть силы, она пойдёт работать. Долги надо выплачивать. А сегодня она займётся уборкой в квартире. И начнёт с чистки раковины.

+1
08:20
122
11:41
Печальная история! Зацепило.
Вычитку бы.
Загрузка...
Светлана Ледовская №2