Семён Ильич ( фрагмент)

- Дался тебе этот старик, – ворчал пришедший с работы Валера. Он уже выслушал рассказ жены и сейчас с раздражением наблюдал, как Маша собирает ужин, чтобы отнести соседу.

-Мы не обязаны его кормить, у него сын есть, вот пусть он и кормит.

Валера любил, чтобы вечера Маша посвящала только ему, и не хотел, чтобы она уходила. Тем более, что Анечка уже спала и он рассчитывал на неспешное вечернее чаепитие в обществе жены.

-Я быстро. Ты пока подумай, где взять котёнка.

-У нас на заводе этого добра полно, завтра принесу одного,– отмахнулся муж.

Валера смотрел на ладную тонкую фигурку Маши и видел по чуть опущенным линиям плеч и суетливым движениям, что ей неловко от того, что она уходит, но упрямая линия поджатых губ говорила о том, что отговаривать бесполезно. Вообще, Валере нравилось смотреть на жену. У неё была настолько говорящая, живая мимика, что она ничего не смогла бы скрыть, даже если захотела. «Как ребёнок» - иногда с раздражением думал он о жене. Больше всего Валере нравилось, когда вечерами, уложив Анечку, жена присаживалась напротив него на самый кончик стула, напоминая встревоженного воробушка на ветке, готового вспорхнуть при малейшем шорохе. Валера понимал, что его жена предпочла бы его обществу книгу и сидит с ним из вежливости, карауля момент, когда можно будет уйти в комнату читать. Сколько он знал Машу, столько видел в её руках книгу. Второго такого человека, оторванного от реальной жизни и погруженного в чтение, он не знал. Сам Валера не прочитал в жизни ни одной книги, кроме специальной литературы по работе. Машу он увидел в первый раз во дворе дома своего друга Витьки. Она сидела на лавочке, читая книгу и задумчиво откусывая маленькие кусочки от большого зелёного яблока. Он невольно засмотрелся на точёный профиль девушки, на тонкую нежную линию шеи, переходящие в чуть сутулые изящные плечи. «Девушка, не горбитесь» - сказал он тогда громким весёлым голосом. Она вздрогнула, завертела головой, глаза у неё были большие, серые, с тёмной радужкой, светлеющие к зрачку, а по радужке виднелись раскиданные рыжие точки. «Будто солнышко брызнуло лучом», - подумал вдруг Валера и под ложечкой у него засосало точно так же, как тогда, когда он готовился к своему первому прыжку с парашютом. «Здорово!» - крикнул вышедший из подъезда Витька, испортив очарование момента. «Машка, читаешь всё? Смотри, всех женихов упустишь, в книгу пялившись» - насмешливо сказал он девушке. «Маша, значит Маша…» - от этой мысли у Валеры вдруг разлилось тепло в груди, захотелось подпрыгнуть и засмеяться, как в детстве от счастья. С этой минуты он думал только о Маше с солнышком в светлых глазах. Позже, на свадьбе, друг Витька напился и плакал на плече, признаваясь, что сам хотел жениться на Машке, но очень, очень рад за друга… А Валера смотрел на молодую жену, которая вежливо присутствовала на собственной свадьбе, ожидая момента, когда её оставят в покое и можно будет продолжить чтение. И у него закралось подозрение, что, если бы Витька подсуетился бы вперёд него, то был бы сейчас на месте жениха, что Маше по большому счёту все равно, кто сидел сейчас рядом с ней…

-Я ненадолго. – тихо сказала Маша, выходя с кухни.

Семён Ильич терпеливо сидел в густеющих сумерках и прислушивался к звукам за дверью. Недавно проснувшись, он вспоминал, как мама поила его молоком с хлебом, и не мог понять, приснилось это ему или нет. Ему так отчаянно хотелось, чтобы мама пришла, что он сидел тихо- тихо, стараясь даже громко не дышать, чтобы не пропустить её приход. Семен Ильич смутно помнил, что что-то его недавно ужасно расстроило, но не мог вспомнить, что именно, осталось только ощущение непоправимой беды. И что потом появилась мама, своим появлением закрыв беду, как щитом. Старик осознавал, что в сегодняшнем материнском образе существует какая – то неправильность, но предпочитал не задумываться об этом, боясь потерять ощущение счастья от её присутствия. Тихо щелкнул замок, в комнате зажегся свет.

-Добрый вечер, я вам покушать принесла. Почему вы сидите в тишине? – услышал он тихий женский голос, несомненно, принадлежащий маме. Семен Ильич даже не удивился её : «вы сидите». Конечно, мама знала, что он сидит со своими страхами, и пришла их прогнать.

-Как хорошо, что ты пришла, мама. – голос старика дрогнул от волнения. Смахнув слезу он проморгался и пожалел, что так мутно видит. Пришла мысль о не купленных каплях, от которой Семён Ильич растерялся, силясь вспомнить, что за капли пришли ему на ум.

-Давайте будем есть кашу. Открывайте рот, я вам помогу. – вскоре услышал он мамин голос. Так ничего и не вспомнив о каплях, старик послушно открыл рот. Каша была теплая и сладкая, от мамы пахло шампунем, кажется, ромашковым и Семён Ильич чувствовал себя счастливым, не впуская ни одну постороннюю мысль в своё состояние, очерченное вкусом каши, мамиными руками и запахом ромашки. Позже, лёжа в кровати, он держал маму за руку и, чувствуя, что проваливается куда –то в широкий гулкий туннель, цеплялся за её руку, шептал: « Мама, не уходи».

Старик лежал такой беспомощный и жалкий, доверчиво держа её за руку, и Маша всё не решалась уйти. Она переменила неловкую позу на краешке кровати, от чего Семён Ильич , всхлипнув, забормотал: «Не уходи, мама». Маша пожала его руку, успокаивающе поглаживая другой. Вскоре старик затих, лицо его расслабилось, он спокойно и глубоко задышал, улыбаясь чему – то во сне. Осматриваясь, молодая женщина заметила большое выцветшее фото в рамке на противоположной стене. На ней были мужчина и женщина, совсем молодые. Женщина, во всем облике которой сквозила стремительная лёгкость, со смеющимися глазами смотрела прямо в объектив, а мужчина смотрел на неё с таким обожанием и волнением, будто перед ним была лесная фея, готовая в любой момент вспорхнуть прозрачными крылышками и умчаться. «Верно, это Семён Ильич с женой Тоней» - подумалось Маше, и она горестно вздохнула, пожалев, что красивая, полная жизни женщина погибла такой молодой, а её муж теперь стал старым, жалким и одиноким. Над кроватью Маша заметила стопку писем на маленькой деревянной полке. Конверты были небольшими, немного пожелтевшими. Потянув пальцами верхний конверт, Маша увидела на нем несколько наклеенных марок с темно – синими силуэтами спортсменов и круглыми печатями, на которых хорошо читалось «Почта СССР». В конверте что -то прощупывалось. Заглянув, Маша увидела засушенный цветок. Вытряхнув его на ладонь, разглядела, что это полевой мак. Его лепестки казались на просвет прозрачными сиреневыми крылышками мотылька, такими нежными и хрупкими, что страшно было держать их на ладони. «Цветок со временем становится бледной тенью самого себя» - подумала молодая женщина. В конверте лежало письмо и Маша, отмахнувшись от назойливой мысли: «Чужие письма читать нельзя», вытащила согнутый пополам лист, успокоив себя тем, что это старое письмо – уже история, и читать его можно.

« Нежная моя девочка, Таточка-конфеточка, ты невозможный сорванец!» - прочитала она первую строку и улыбнулась таким взаимоисключающим сравнениям. «Ты так внезапно нас оставила, умчавшись в свою командировку, что всё вокруг кружится в хаосе, будто от взмаха гигантского крыла. Перемешалось всё, быт, люди, события и я не понимаю, где мне сесть, где лечь, когда и что делать без тебя. Сегодня третий день, как проводил тебя, сделав глубокий вдох, когда поезд тронулся, увозя сияние твоих глаз. И теперь я боюсь выдохнуть, потому что придётся делать следующий вдох, а это уже будет воздух твоего отсутствия. Ты знаешь, я заметил, что солнце в небе яркое, но как будто неживое, вроде прожектора в театре, имитирующего солнце. Ярко, но не то… Сегодня смотрел на карте твой Северск. Как же он далеко от дома, но главное, я понял. Солнце переместилось туда, за тобой, в твой этот северный Северск. И теперь светит там. Если бы не необходимость находится с сыном, я бы сегодня же сел в поезд, чтобы ехать туда, где воздух, солнце… где ты, любимая моя Таточка. Сегодня шел по нашему пустырю, увидел мак, наверное, самый первый этим летом. Посылаю его тебе и жду встречи, жду невыносимо…»

Прочитав письмо, Маша ещё долго сидела, глядя на фотографию на стене. Ей приходилось читать в книгах различные жизненные истории, но не одна не потрясла так, как эта. «Наверное, потому, что эта история из жизни, она настоящая, а не выдуманная» - размышляла молодая женщина. Она силилась вспомнить какую-нибудь историю, равную по силе драматизма этой и не могла. Все её драмы были прочитанные, а не прожитые в реальной жизни. Машу вдруг потрясла мысль о том, что она, сколько себя помнила, проживала жизни книжных героев, мало обращая внимание на свою собственную! Ей вдруг стало горько от того, что жизнь проходит, а она так ничего в ней и не прочувствовала. Сидя сгорбившись рядом с заснувшим стариком, она разглядывала высохший цветок у себя на ладони и думала о том, что этот цветок, прежде чем засохнуть, был живым и ярким, а её, машина жизнь, с самого начала и была маловыразительной тенью. Позже, вернувшись домой, она внимательно посмотрела на мужа, будто впервые его увидела. Как Валера появился в её жизни? Она не могла, как ни силилась, вспомнить ни одной яркой эмоции, связанной с его появлением. Подойдя к кроватке дочери, Маша долго с нежностью разглядывала спящего ребенка, но тоже не могла уловить в себе каких – то особых, как их называют, материнских высоких чувств. Анечка просто была, как были в её жизни воздух или пища. «Почему я никогда не испытываю взрывов эмоций, таких, как в письме соседа к своей жене?» - с обидой думала она. Лежа в постели, она долго вспоминала любимых героинь из прочитанных ею романов, пока не пришла к выводу, что у всех у них чувства просыпаются с приходом любви. «Мне надо влюбиться!» - от этой простой мысли Маша даже села.