Месть Королевства Луны
Веселье заполняло высокие своды дворца гулким смехом и пьяными выкриками, но Генрих будто не слышал и не видел ничего вокруг. Задумавшись, разглядывал фамильный перстень: массивный, с вычурным львом на сапфировой инкрустации. Символ королевской власти на грубой, словно высеченной из гранита, руке. Сморщенной руке старика, что изо всех сил пытается удержать власть. А что потом? Что станет с этой властью после него?
– Ваше Величество!
Оклик придворного вернул Генриха из дум в трапезный зал. Король окинул рассеянным взглядом знакомые и незнакомые лица. Он увидел, как рты, жадно алчущие поджаренной плоти, отрывают куски и жуют так, что жир стекает по лоснящимся губам, капает на расшитые золотом одеяния. Как перепачканные руки то и дело хватают драгоценные кубки с пивом и заморским вином, отправляют хмельные напитки в бездонные глотки. Как сальные, подернутые пеленой, взгляды родовитых вельмож провожают снующих меж столов хорошеньких девиц, пока те разносят кушанья и питье. Вслед за взглядами тянутся похотливые руки, норовя ухватить скрытые кружевом прелести, и девицы заливаются фальшивым кокетливым смехом. А в это время под столами облезлые дворовые псы дерутся за объедки, получая тычки пуленами под выпирающие ребра.
Генрих поспешил отвернуться от тошнотворного зрелища и сосредоточился на маленьком аккуратном конверте, что протягивал ему придворный. Гербовая печать с оттиском полумесяца серебрилась в слабом мерцании свечей. Он вскинул взгляд на немолодого посыльного, но в его карих глазах не нашёл ничего, кроме немой готовности услужить. Генрих выхватил письмо и небрежным взмахом руки отослал слугу.
Королевство Луны. Не было ни тени сомнений, откуда доставили это послание. Место, которое ни одному смертному вовек не отыскать, и куда вход возможен только по приглашению. Королевство, которого, как полагают многие, не существует вовсе. Просто сказка, страшилка для детворы.
Осторожно, будто боясь опалить пальцы невидимым огнём, Генрих коснулся оплавленного воска. Ему даже не нужно вскрывать конверт, чтобы знать, что в нём.
Король посмотрел на пустующий трон по левую руку – сейчас рядом могла бы сидеть та, с которой даже скучные придворные развлечения казались бы в радость. Снова оглядел зал и пирующую знать. Большинство пьяны до беспамятства, а тех, кто ещё на ногах, вряд ли виновник торжества интересует больше, чем юные тела, охваченные тугими корсетами. Генрих поднялся, и, запахнувшись в тяжёлую мантию, вышел прочь.
В тихих коридорах замка дышалось свободнее. Только темнота неуютно душила со всех сторон.
– Мой король? – Генрих вздрогнул, услышав знакомый царапающий голос.
Из-за резной колонны выступила фигура, объятая многослойной накидкой. В ноздри ударил запах пряностей и высушенных трав. Старуха, как всегда, появилась неожиданно, точно просочилась в этот мир из какого-то своего, потустороннего.
– Харония, – сдержанно отозвался Генрих.
Проклятая придворная ведунья имела поразительное свойство оказываться рядом в самое неподходящее время. Лучше бы ей почивать в столь поздний час, а не слоняться привидением по замку.
– Вы рано покинули пиршество, мой король, – склонила спину старуха, не так подобострастно, как гнули её другие подданные, но достаточно, чтобы выказать положенное уважение к сану собеседника.
– Что-то нездоровится, решил лечь пораньше, – отмахнулся Генрих, даже не глядя в её сторону.
Он собрался молча уйти, но ведунья продолжила, пренебрегая манерами.
– Мой король, сегодня в ваши руки попало… Кое-что.
– Возможно, – процедил Генрих, почти не разжимая губ.
– Позвольте предостеречь, мой король, – не унималась карга. – Вы и сами наверняка знаете, к чему всё может привести. Королевство Луны существовало задолго до того, как люди построили тут свои жилища. Его обитатели затаились, но они ещё здесь. Ждут своего часа, чтобы вернуться и отнять назад то, что всегда принадлежало им. Их коварные чары...
– Когда мне понадобится мудрый совет придворной ведуньи, слуга даст тебе знать, – едва сдерживаясь, выцедил Генрих.
Развернувшись, он зашагал по коридору. Знал, что в этот момент спину буравит взгляд блёклых старушечьих глаз. Пусть смотрит. Королевские дела её не касаются.
Король имеет право поступать, как сочтёт нужным. Даже врать. Генрих направился отнюдь не в опочивальню. Ведь уснуть сейчас он не смог бы при всём желании.
Далёкие и славные предки Генриха смотрели на своего потомка с картин в массивных золочёных рамах. Закладывая эту крепость, помимо залов, кладовых и коридоров, они предусмотрели то, что используется только в особенных случаях – потайные ходы. В годы кровавых войн короли и королевы не раз избегали неминуемой гибели, покидая замок через них. Сам Генрих восседает на троне благодаря тому, что секретные лазы под замком помогли его предкам выжить и передать бразды правления своим детям.
На его царствование выдалось мирное время. И сегодня король бежит из замка не от опасности, а от собственной жизни. От скучных, погрязших в праздности вельмож, чванливых рыцарей, придворных интриг. От самого себя. Много раз он уходил вот так, протискивался затхлыми, оплетёнными паутиной норами, только бы выбраться за стены, что были ему одновременно и домом, и тюрьмой.
Лес снаружи – совсем иное место. Густой, живой, наполненный будоражащими запахами и тревожными звуками, он подступает к стенам, как штормовая волна, норовящая опрокинуть судно. С наступлением ночи лес сливается в сплошную черноту, которая едва отделяется зазубренной кромкой от такого же тёмного неба. Но сейчас небо украшает полная луна. Огромная, правильной формы, как серебряное блюдо на иссиня-чёрном бархате. Совсем как в ту самую ночь…
Генрих вздрогнул, заслышав отчётливый громкий шорох. Ночная чаща всегда полнится шумом листвы, в котором запросто могут почудится голоса. И криками птиц, которые так легко спутать с детским плачем. Этот звук был другим: хрустнула сухая ветка, надломленная не то ветром, не то чьей-то осторожной поступью. Меж тёмных стволов мелькнуло белёсое пятно, будто облако или саван мертвеца.
Лунное блюдо вынырнуло из клочковатой тучи, блеклые лучи осветили фигуру на краю поляны. Не показалось. Это она. Пришла, как и обещала в письме, которого Генрих не читал – просто знал.
Чернота леса оттеняла её кожу – такую светлую, будто сияющую изнутри. Длинные белокурые локоны струились по плечам, укутанным одеяниями, что легче паутины. Её глаза совершенно чудесного аметистового цвета, обрамлённые почти белыми ресницами, смотрели как всегда нежно и печально.
– Аруин, – едва слышно выдохнул Генрих.
– Мой король…
Голос, в котором слились шёпот ветра, плеск ручья и звон колокольчиков, разлился не в воздухе – её губы не шевельнулись. Слова прозвучали в его голове. И сердце короля, которое ничто не могло тронуть вот уже много лет, вдруг затрепетало, запело в унисон этой запредельной музыке. Совсем как в ту самую ночь!
Гостья протянула изящные руки, и Генрих бездумно сделал шаг навстречу, вожделея этих объятий. Но вдруг остановился.
– Тебя долго не было, – тихо произнес он.
– Прости, любимый, – снова потекла нежная песня. – Я не могла прийти раньше. Мне нужна была особенная ночь, особенная Луна. Как сегодня.
– Ты снова уйдешь? – подавился словами Генрих.
– Не в моей власти остаться, мой король, – заплакал чарующий голос. – Но у нас ещё есть время! Обними же меня, любимый!
Но Генрих не двинулся с места.
– Почему ты не смотришь на меня? Почему не хочешь заключить в объятья ту, которой клялся в вечной любви? Помнишь, как нам хорошо было вместе? Помнишь?!
Он помнил. Окрики верных вассалов, что сопровождали своего короля. Ретивого коня под седлом, заливистый лай гончих. Тонконогих ланей, летящих через лес, бегущих от преследователей. Помнил, как отстали собаки и всадники, а светлые пролески сменились непролазной чащей. И вот уже в небе не круг солнца, но полная луна, а лесу всё нет конца. Продрогший и голодный, потерявший надежду, он брел, пока чаща не расступилась, и…
Воспоминания той ночи рассеивались клочьями тумана. Как выглядело то место, как он попал туда – всё тонуло в зыбкой дымке. Только глубокие, точно бездна, аметистовые глаза, порабощающие смирением и любовью. Только улыбка абсолютной нежности на её устах. Только изысканная тонкость шеи, рук, талии. И круглый, как серебряное блюдо, диск Луны над ними.
Волшебная дева из сказочных грёз сказала, что её зовут Аруин. И что она – королева этих земель. Предложила разделить с ней всё, что имеет – и Генрих был не в силах отказать.
Это всё, что он мог вспомнить о той ночи. Или, может, не ночи? Ему казалось, что прошли месяцы, а то и годы в объятиях возлюбленной Аруин.
Он очнулся в замке, в своей опочивальне, на смятых простынях, пропитанных кровью и потом. Вокруг бледнели лица приближенных, с выражением тревоги, которая немедля сменилась радостью при пробуждении короля. Его нашли почти бездыханным в лесу – всё, ему смогли рассказать. Страшная рана на горле отняла много крови и сил, и только трудами старухи Харонии ему вернули жизнь. Никто не видел среброкудрой девы рядом с ним. Наверное, даже не поверили в её существование.
Но вот же она, снова перед ним! Если только не призрак, не морок, насланный злыми силами, как предостерегала ведунья.
– Ты больше не любишь меня? – рвал душу тоскующий голос, руки зазывно тянулись навстречу.
– Люблю, – отозвался Генрих.
– Так почему же не обнимешь, не прижмешь к себе?
Больше всего на свете ему хотелось поступить так в тот миг, но он медлил. Вдруг старуха права. Опять обман, уловка? Свет Луны побледнел, заслонённый тенью облака. Руки девы дрогнули, упали бессильно. Она отступила.
– У меня не так много времени, – печально пропела лунная дева.
– Ты снова исчезнешь?
– Мне придётся, я не смогу долго быть здесь, – глубокая тень скрыла любимое лицо. – Это наша последняя встреча. Но я хочу оставить тебе свой прощальный подарок.
Сердце сжалось в тоске, и тут же забилось чаще, сильнее: на краю поляны возникла вторая фигура. Прелестная копия Аруин, только меньше, и нежнее чертами, смотрела на Генриха аметистовыми безднами. Ребенку на вид не больше шести – именно столько минуло с той самой ночи…
– Это… – выдохнул он и затих, боясь продолжать.
– Это твоя дочь, Генрих.
Силуэт истаял меж чёрных стволов. Лунная дева покинула его, теперь навсегда. Время отпустить прошлое, забыть эти зыбкие мороки, но грубую ладонь короля сжала крошечная детская ладошка.
– Папочка? – зазвенел голосок в голове.
Его дочь. От той, кого не должно существовать в этом мире, но кто дороже всех на свете.
– Как тебя зовут, малышка?
– Малисена.
– Идём домой, Малисена.
Стук распахнувшейся двери прозвучал как удар грома, заслышав который, все прочие звуки обрываются в ужасе. Мужчина в мантии и короне рука об руку с хрупким ребёнком в серебристо-белых одеждах вошли в трапезный зал.
Генрих смотрел на застывшие лица, на смятение и страх в глазах вельмож и служанок, и не мог сдержать улыбки. Давайте, вспомните, кто здесь хозяин! Король и его единственная дочь ступали меж заваленных посудой и объедками столов, меж замерших фигур в расшитых одеяниях. Напуганный шепот шелестел за их спинами. Вот и старуха Харония, аж затряслась вся, едва завидев гостью подле короля. Пусть только дерзнёт перечить его воле.
Двое пересекли зал, чтобы занять законные места на двух тронах. Придворные молчали, боясь продолжить пиршество без дозволения своего владыки.
– Папочка, а я теперь принцесса? – малышка склонила голову, заглянула доверчиво в глаза.
– Да, родная. Ты теперь настоящая принцесса.
– И когда я вырасту, то стану королевой, как мама? – один взмах её ресниц, и сердце старого короля сладко трепещет, переполненное отеческой любовью.
– Да, доченька, станешь королевой, – улыбнулся Генрих. – И замок, и слуги, и земля вокруг, всё-всё станет твоим.
И Малисена заливается смехом, обнажая крошечные жемчужные клыки.
Мерси
Мерси )
Завтра жди.
«Передоложила (предложила ?) разделить с ней всё, что имеет – и Генрих был не в силах отказать».
Андрей снова Андрей? Приятно.
Да, я нашел себя среди… себя. Дратути
Но да, жалей меня, я тут от безысходности давлюсь всяким
фанеркойхлебом одним давлюсяА продолжение будет? /ну пажалста пажалста/
Эдак мне вторые Игры престолов катать придетс
Солокью улыбается, выразительно, со щелчком натягивая латексные перчатки.
Давай-ка потрогаем твоё творчество за выступающие части.
Сначала потрогаем за ошибки.
Символ королевского сана, на грубой, точно
бывысеченной из гранита руке.Сморщенной руке старика, что изо всех сил пытается удержать
еювласть.Оклик придворного вернул Генриха из дум в трапезный зал. Он окинул рассеянным взглядом… — он — трапезный зал?
зашагал по коридору. Он словно чувствовал — он — коридор?
Вот ты и попался, треклятый веган!
А потом отослал к себе?
Блин, Кэп, ты сегодня рано.
Чей взгляд? Почему он разгуливает по залу без хозяина?
одним корсетом на всех, надо полагать?
ИнтриХа! ИнтриХа!
Вот тут я начал ржать, как конь.
и криками птиц, что легко спутать с детским плачем — Блин, Андро, вот это словечко «что» нужно очень осторожно использовать. В 9 случаях из 10 оно сбивает с ритма, а не украшает текст. Везде, где можно поставить «которые» — лучше ставить «которые». Конкретно здесь «что» является ошибкой.
Нихера себе ветерок там.
Нихера себе облака там.
Меж деревьев.
– Как тебя зовут, малышка?
– Малисена.
Стук распахнувшейся двери как удар грома, заслышав который, все прочие звуки обрываются в ужасе.
Да, блин, реально как удар грома этот переход! Ни отточия, ни хотя бы пропущенной строчки. Ну ты шо, в самом деле.
Про содержательность текста ничего не скажу, вон, людям нравится)
оргазмаудовлетворенияОх, ну, наверняка ты можешь жестче
Но так мне тоже понравилось Разгребу на дОсуге.
Но чтобы не спугнуть, надо постепенно увеличивать напых. Первое правило доминации.
Кхм… Нян :3
Кстате… Тут меня кто-то давеча обвинял, что я не делаю первые шаги. Так вот…
А с какой содержательностью тебе нравятся тексты?
С моейЯ просто не любитель бессюжетного смакования внутренних переживаний бесхребетным главным героем. Хотя тут не придерешься, он какбе влияет на события, но это так слюняво подается, что я, как старый циничный козёл, не верю ни единому слову.
Ты в том году в НФ участвовал?
Йес-с-с.
Это я люблю как раз.
Просто… Ну… какой тут сюжет? Мужик смотрит на жрущих уродов, идёт в лес, отказывается пёхаться, получает в нагрузку дочь-чудовище.
Все?
Ну а чо дальше-то? Арка? Развитие?
А я — мальчикам...Таки да ) Они наиболее благодарная публика в целом. И обширная. Но и в определенном плане требовательная.