Жернова апокалипсиса

Из серии «Провинциальный городок».

    Владимир Петрович маялся тяжкой думой в своем гараже. Сердито оглядывал полки и стеллажи, на которых аккуратно разложены самые разные вещицы. Часто случается так, что в гаражах и кладовках с годами скапливается уйма всякого нужного и ненужного хлама. Того, что и выбросить надо бы, а руки, либо не доходят, или просто – не поднимаются на такое кощунство. Чего тут только нет? Банки с подсохшей краской, сломанные инструменты, гнутые гвозди, пробои, скобяная утварь и много еще чего. Конечно, на полках было немало и нового, полезного, но хозяйственный Петрович понимал, в деревне ненужного – ничего не бывает. Все, со временем пойдет в дело, найдет свое место. А лежит, значит для этой вещи еще не пришло ее время, но когда- нибудь,оно обязательно наступит…

Петрович, наверное, уже в сотый раз перебирал свои запасы, огорченно сопел, вздыхал. Нужно было что-то решать с накопленным за долгие годы добром, но что и как, хозяин не мог определиться, и от этого, его и без того неважное настроение, только ухудшалось.

Через раскрытые ворота на Петровича упала чья-то тень. Он оглянулся.

- А–а! – недружелюбно протянул хозяин: - Явился! Пронюхал! Добро мое на халяву разбирать, растаскивать! Так сказать, первый пошел… Давай, давай, стервятники, налетайте!

- Здравствуй Володя! – дружелюбно поздоровался вошедший гость.

Иван Антонович, давно привыкший к воркотне старого друга, не обратил на его сварливость никакого внимания. И эта подчеркнутая вежливость обозлила хозяина еще больше. Петрович шумно засопел, втайне радуясь возможности выплеснуть на кого-то всю, накопившуюся за последние дни, «желчь» и недовольство.

- Смотри! Выбирай, что по душе! Сейчас все можно! По двору пробегись, может там, что полезное утащишь… Бери, грабь! Все равно бросать…

- Зря ты так, Володька! Я как лучше хотел, может, думаю – помочь надо. Специально из города приехал!

- До хрена вас, помощников, набралось! Нечего юлить, вы свое дело сделали!

Иван Антонович засмеялся. Подошел к другу, похлопал его по широкому плечу.

- Не бузи! И в городах люди живут! Сколько можно вам с Валюшей в земле да навозе ковыряться?

При упоминании имени жены, Петрович сник.

- Ведь уломали, все-таки, Ванька! Слышишь? – Петрович горестно заглядывал в глаза старого товарища: - Шутка, такой «наезд» пережить? И жена, и снохи, и сыны… Хватит батя, говорят, давайте в город! И так – уже почти год! Не выдержал я, плюнул! Делайте что хотите, везите куда хотите! Но только, пусть помнят, что не так – я им…! – в голосе мужика чувствовалась, вызванная отчаянием, скрытая угроза.

- Ничего! – утешил товарищ: - Привыкнешь, нормально будет! Я как деревню бросил года два скучал! А потом – ничего, втянулся…

- Вот именно, бросил! Хорошо ты сказал: взял и бросил! И я – возьму и брошу все! Брошу… Насовсем!

- Время идет! Давай, руководи что куда! Распределяй…

Друзья стали перекладывать вещи. Работа шла плохо: Петрович подолгу разглядывал вещицы, что-то откладывал в сторону, что-то запихивал в мешки и картонные ящики…

- Ты что, весь гараж решил увезти? – не выдержал Антонович: - Погляди, почти все в мешки затолкал! Куда девать будешь? Или на базаре встанешь, как дедки… В коммерцию подашься?

- Не зли меня, Ванька! И так сердце не на месте!

- Я серьезно! Вот зачем ты эти каменюки в мешок толкаешь? На кой они тебе?

- Каменюки? – вскипел Петрович, потрясая тяжелой, круглой булыгой. Друг с опаской подвинулся к выходу: - Это для тебя – каменюки! А для меня – реликвия!

Петрович растерянно поглядывал по сторонам, держа в руках серый каменный кругляк с дыркой посередине. Успокоившись, осторожно положил его на полку, рядом с еще таким же. Сел, вынул сигареты. Закурил, опасливо поглядывал на ворота.

- Что за жизнь пошла, Ваня! Обложили!– горестно пожаловался Петрович: - Курю – прячусь: вредно говорят, бросай! В баньке, лишний ковшик на камни плеснуть – нельзя, кондрашка хватит! Стопку выпью, как змеи шипят! Лопату, вилы в руки возьму, снова не так! Не бережешься, говорят, старый уже! А как жить? Какой я старый: я и щас – лом согну и литр выпью… Достали!

- Не ври! Ломы ты и с молоду не гнул! А литр – мы с тобой, пожалуй и выпьем! Только потом что будет? Неделю хворать станем! Никак ты не хочешь понять: время у нас не то, нельзя по старым привычкам жить! Хорохоримся, да только напрасно! Не та сила, что была!

- Ерунда! – расстроенный мужик небрежно отмахнулся от его слов. Снова заговорил о своем, наболевшем: - Булыги говоришь? А булыги, мне от мамы достались. Эти жернова еще моя прабабушка вертела. Ты ее не застал, а я помню. Она очень долго прожила. Так вот: жернова эти, она через тысячи верст провезла, из Харьковской губернии, в 1904 году. Говорила, что они от ее бабушки остались. Представляешь, Ванька! Сколько они зерна за свой век перемололи? Не знаешь, и я не скажу! Они всех моих предков хлебом кормили! А ты – булыги! Этим булыгам, для меня – цены нет!

Петрович оживился. Воспоминания о детстве, бабушках и тетках, оживили его, заставив отвлечься от тягостных, связанных с неотвратимым переездом в город, стенаний.

- Тетка моя, сестра отцова, бывало – шаньги пекла! Принесет ведерко зерна, а ну ка, сынок, говорит, намели муки, вкуснее будет. Сижу я и верчу жернов! Одной рукой кручу за ручку-колышек, а другой – горсткой, зерно подсыпаю. А мука – течет, копится! Теплая такая, серенькая… Только долго молоть надо! Жалуюсь, но верчу! А тетка шумит: не гневи бога, говорит, хлеб, он ласку любит! Набожная была. Остальные, бабки как бабки, а эта – без креста шагу не ступит. Нас, малых, пробовала приучать к религии, да отец запретил ей. Вырастут, говорит, пусть сами решают с кем и как быть. Вот так было. Помню, тетка – все апокалипсисом пугала. Услышала еще до революции, какую то – юродивую кликушу: опутают землю паутиной стальной, полетят железные птицы, тогда и придет апокалипсис…

Иван Антонович посмеивался, с интересом вслушивался в рассказ товарища.

- А я ей говорю: провода уже везде, куда ни глянь! И самолеты, давно полетели! Неправда все! А она свое: будет, непременно будет! Апокалипсис, а потом пришествие Христа! Или – наоборот…

- И к чему ты ее вспомнил?

- К тому, Ванька, что она велела жернова эти - беречь! Грядет пришествие, а у нас жернова есть! Все рухнет, а мы - мучицы намелем, дров наколем и хлеб испечем! Вот как… А как ты думаешь, будет апокалипсис?

- Кто его знает! – Антонович пожал плечами: - Каждый год конец света предрекают, а мы живем! Чего нам бояться? Как выйдет, так и будет!

- И я про то же! – Петрович любовно поглаживал холодные, шершавые камни: - Случись что, в городах быстро народ перемрет. Отключи им свет на неделю, в клозетах своих задохнутся. А мы? Нет, брат, деревня это мать народа! Рано ее хоронят!

- Да кто хоронит то? – наконец возмутился Иван Антонович.

- А такие как ты, ренегаты! Эмигранты и предатели!

- А ты? Ты сам, куда собираешься? – задохнулся возмущением покрасневший от обиды Антонович.

- А кто тебе сказал, что я куда-то собираюсь?

Владимир Петрович энергично заплевал окурок и принялся разбирать сложенные в мешки вещи. Он весело посвистывал, раскладывая свои сокровища на свои старые места.

- Володька, ты чего делаешь?

- Порядок навожу, не мешай! Приехал в гости, так гости! Гнать не стану…

- Ты что, передумал? А как Валя, дети? Что им скажешь!

- Ничего! Скажу – не время еще! Не созрел я, вот так!

- Жену пожалей! Она сколько лет мечтает в городе жить! Как ты ей объяснишь дурь свою?

Но Петрович делал вид что не слышит вопросов друга. Работа спорилась: мешки и ящики пустели быстрее чем наполнялись. Освободившуюся тару Петрович яростно сминал в комки, бросал в кучу.

- На вечер, я этим картоном – баньку разожгу! А, Ванька? Давай баньку истопим! Попаримся досыта, как раньше! Давно мы с тобой не парились! Знаешь? – Петрович, лукаво улыбаясь, зашептал: - Помнишь фляжку мою армейскую? Так я ее зарядил! Насыпал дрожжей, сахарку кинул, завинтил – и на сарайку, на солнышко! Неделька и бражулька готова! Как на речку иду, с собой беру: хорошо! Окушков ловлю, бражку попиваю! Валя не знает: приду с реки веселый, ворчит – а не поймет! – Петрович сладко прищурился, засмеялся: - Как раз, шестой день лежит! Должна выбродить!

- А что тут за веселье? – послышался за их спиной женский голос: - То туча-тучей ходил, а тут, слышу… Чего вы, Ваня?

Иван Антонович пожал плечами, отвернулся от хозяйки. Отвернулся от жены и Петрович, с усердием выставляя на полку тяжелые жернова.

- Чего вы мешки разбираете? – не унималась Валентина, с недоумением глядя на старательного мужа.

- Валюша, ты не видела мой мастерок? Затерялся где-то!

- Зачем тебе мастерок?

- Печь времянка, что на улице сложена, совсем растрескалась! Глиной промазать надо!

Петрович глянул, в ставшие скорбными, глаза, уже начинавшей чувствовать недоброе, жены.

- Ванька мутит! – небрежно пояснил он: - Говорит, скоро Елустон рванет… Апокалипсис будет, хана Америке! А мы – проживем! Печь починим, зерно припасем, жернова, слава богу есть! Хлеб печь будем! Проживем, как-нибудь! Как ты думаешь, Валюха – проживем? И Ваньку, мигранта приютим! Он на нас работать будет, жернова крутить станет!

Что было потом, рассказывать не стоит: тяжело было. Но в этом году, Петрович в город не уехал. Мужик упрямый: сказал - не созрел для переезда, значит - не созрел. А может и врет все, и втихомолку ждет апокалипсиса, чтобы сразу, все вопросы отмести в сторонку как лишний хлам. Старый, умный. Он знает: потрясения, иногда только на пользу...