Тролль Гоша

Гоша открыл Яндекс-дзен, залогинился под KaratelPeZd и тут же написал одной графоманке, что она дерьмо, запятые не ставит и вообще тупорылое чмо. Вышел, зашёл под другим логином, добавил: «Согласен, текст дерьмо!» Снова вышел. Залайкал оба коммента. Перешёл на другую ветку. Под статьёй о моде в Италии написал: «Все они там пи...арасы!» Подумал ещё немного, ниже добавил: «Русские мужыки лучшие!» Пришло несколько давалок, топящих за русский язык. Послал каждую в отдельности.

На Пикабу опять читал про укров, выразил мнение, что сраные бандеровцы о…уели, а ниже ответил себе же под другим пользователем, что вонючих москалей не спрашивали и всех их на…ер убивать надо. Нашёл поддержку и у тех, и у этих — обе стороны пожелали ему сдохнуть самой страшной смертью.

На женском форуме Гоша отписался под статьёй о сиськах. Молочные фермы мгновенно заблокировали аккаунт, но и он не отстал, зарегистрировался ещё раз и покрыл каждую курицу матом. Потом вбил в Яндекс «молочные титьки» и просмотрел около десяти видео большедоек. Дрочил долго, но кончить не мог. Разозлившись подрочил на двух молоденьких педиков, а под видео написал, что сраные пи...арасы должны быть все кастрированы и сожжены на костре.

Сходил на форум толерантных жопо...бов и выразил мнение, что они извращённые говномесы, которым гореть в аду. Посоветовал валить в гейропу и не высовывать оттуда своё вонючее е…ало.

Вернулся на женский форум и обвинил всех гомосеков в педофилии, выразив при этом опасение за будущее России. Какая-то тупая пи…да тут же принялась доказывать, что он не прав. И что сама она не одобряет гомиков, но считает, что обвинять голословно нельзя. Тем более что среди них так много талантливых людей! И что «Куда катится Россия, если каждый будет судить со своей колокольни». «В твою пи…ду», — написал он. Та не успокоилась и опять требовала от него каких-то аргументов, он добавил ещё один комментарий: «В твою огромную разъё…анную пи…ду!» Разъё…анная пи…да обиделась и заминусовала. Гоша наскоро накатал с десяток сообщений, а потом ещё несколько с разных аккаунтов. Небось, будет реветь весь вечер интеллектуалка сраная. Подумав ещё немного, дописал: «Вскройся, тупая сука!»

День приближался к обеду. Гоша вспомнил, что толком ничего не ел, да и не умылся даже, и не переоделся. В одних трусах просидел всё утро.

В холодильнике нашёл кусок хлеба и колбасу, заварил чёрного чая с сахаром и сожрал шесть бутербродов. Смотрел Губку Боба и ржал над Патриком. А вообще, тупой мульт, какие дегенераты снимали? План оформился сразу: зайти в группу боболюбов и обосрать их всех русофобскими матами. Мол, американцы тупых из нас хотят сделать, а вы эту парашу хаваете. Но сначала досмотрел серию.

Обосрав как следует бобалюбов, прошёлся по всем мультикам, которые встретил, особенно нагадив детишкам в «Холодное сердце». Пусть почувствуют суровую взрослую реальность. Долго курил в окно и чесал зад. Правая ягодица почему-то чесалась больше. Тёр до тех пор, пока в трусах не появилась дыра. Оно понятно: трусам сто лет в обед. Давно пора было выбросить. Снял, рассмотрел дыру. Взглянул на марку — так и есть ХМ американское.

Снова пошёл на Пикабу, выказал ценное мнение. Пока ждал злых комментаторов, искал новые трусы. Вечер прошёл за просмотром видосиков с ютуб и комментариев в стиле «зря потраченное время», «тупо», «хрень» и т. п.

К шести стёк по стулу и напряжённо следил за временем. Скоро должна была прийти мать. Надо было прибраться. Гоша осмотрел комнату и приуныл: хавал чипсы, ел жирные кальмары, несколько раз пил кофе; на столе обёртки, кружки, постель разворочена, трусы ХМ на полу. В коридоре орал кот, не то хотел кого-то вые…ать, не то жрать, а может вые…ать мозги, чтобы дали, наконец, пожрать. Кошачьей еды, конечно, не оказалось. Гоша вспомнил, что нужно было сходить в магазин…

Быстро собрал мусор и утрамбовал шмотки в постель. Потом оделся и причесался. Отварил макарон и сосисок, одну съел. Не отказал себе в удовольствии и обругал марку сосисок, а потом написал шести или семи бабам в личку, что у него огроменный х…р. Никто не оценил, опять суки фригидные забанили. Яростно и быстро дрочил на негра с реально огромным х…еном, заляпал руку и монитор. Потом судорожно оттирал пятна салфетками.

К шести сорока Гоша открыл вкладку вакансий и приуныл. Чувство лёгкости и уверенности покинули его, словно были чужими или ненастоящими. Из коридора послышался скрежет в замочной скважине. Это пришла мать.

— Георгий! — услышал он и зажмурился. Испуганно, даже затравленно Гоша посмотрел на дверь — последний оплот защиты. Бесполезный, дававший лишь видимость безопасности. Как ребёнок прячется с головой под одеяло, надеясь, что монстры его не достанут, так и Гоша закрывал дверь, пытаясь скрыться от своего личного монстра. Вот только в ней не было замка. И даже если бы он был врезан, мать всё равно запрещала Гоше закрывать дверь. Та всегда должна быть распахнута настежь.

— Иду мам! — ответил Гоша, чувствуя, как пересохло в горле. Голос дал петуха. Он встал и неровной походкой подошёл к двери. Руки похолодели, живот неприятно свело. Когда Гоша, наконец, открыл дверь, мать уже стояла в коридоре.

— Георгий, ты почему меня не встречаешь? — спросила она командирским тоном.

Это была толстая безобразная женщина с редкими рыжими волосами, собранными в пучок на затылке. Она сильно душилась шипровыми духами и носила крупную дешёвую бижутерию. — У меня сумки тяжёлые.

— Извини, мам… — невнятно ответил Гоша. Выглядел он при этом, как истукан. Наконец он сообразил подхватить пакеты, доверху набитые продуктами.

— От тебя ведь не дождёшься, — сказала мать, качая головой.

— Я работу искал и забыл совсем, — торопливо оправдался Гоша.

Раиса Сергеевна проследила за удаляющимся сыном , а потом заглянула в его комнату. Она сразу почуяла нечистый душок. Гоша забыл проветрить комнату. Запах чипсов с копчёностями смешался с запахом спешной дрочки. Не укрылась от неё и постель, и несколько салфеток перед монитором, и вкладки с работой. Раиса Сергеевна была очень внимательной женщиной, она увидела положение полосы прокрутки и страницу, на которой её сын открыл вакансии — первая.

Женщина молча вышла, сняла сапоги с крупных ступней и села на банкетку. Грудь её вздымалась от тяжёлого дыхания.

— Я макароны сварил, — крикнул Гоша из кухни. — И сосиски, — добавил он, когда вышел их нее.

— А что ты делал, пока не варил их? — спросила Раиса Сергеевна.

— Да говорю же…

Прищуренные глаза матери походили на две узкие щёлочки. Этот взгляд был хорошо знаком Гоше и пугал до чёртиков. Он отшатнулся и неловко опёрся спиной о стену. Тощий, невзрачный, рядом с матерью он казался заморышем.

Раиса Сергеевна поднялась и стала похожа на скалу. Отдышка усилилась, а лицо побагровело. Она схватила Гошу за шиворот и потащила к комнате, как шкодливого щенка. Втолкнула его внутрь с такой силой, что сын чуть не пропахал носом пол.

— Здесь воняет, — громогласно сказала Раиса Сергеевна. — А это! Это что?! — она схватила салфетку и ткнула Гошу в неё носом. — Думаешь, я не знаю, зачем они?! Думаешь, не знаю?!

— У меня нос тёк! — защищаясь, крикнул Гоша.

— Нос у тебя тёк?! У тебя другое место течёт, дурной онанист! Вот я отрежу твою проклятую письку!

— Нет! — отчаянно закричал сын.

— Отрежу! — громогласно пообещала Раиса Сергеевна.

Она отпихнула его от себя и вышла. По шагам Гоша понял, что мать пошла на кухню. «За ножом», — с ужасом осознал он. Секунду Гоша был в ступоре, а потом бросился вон из комнаты. Надо было остановить мать, любым способом вымолить прощение.

— Не надо, мама! Мамочка, я не буду! Я клянусь, больше никогда не буду онанировать! — кричал и плакал Гоша. Он был похож на маленького ребёнка. В сущности, он им и являлся. Ему был неведом стыд, человеческое достоинство и то, сколь умаляет он себя, когда вот так плачет и просит не кастрировать его.

Всё это уже было, и не один раз. Она обещала оскопить его, а он умолял не делать этого. Однажды Гоша не поверил, что мать действительно сделает это. Вдруг он вспомнил злую гордость, которую испытывал всякий раз, когда люди изливали ненависть к его комментариям. И показалось, что он сильный, что с такими как он ничего не может случиться. Потому что он важен, потому что его ненавидят.

Мать недолго думая положила руку сына на стол, придавила ладонью, и оттяпала мизинец. Секунду Гоша стоял и оторопело смотрел на палец, сиротливо валяющийся рядом, на кровь из раны, а потом истошно заорал. Пришёл в себя в объятиях матери. Уж она его утешала, баюкала, будто ему было три года. Он тоненько подвывал, чувствуя себя как никогда слабым и обиженным. Палец спасти не удалось…

Мать стала относиться к Гоше чуть лучше, особенно когда он ей невзначай демонстрировал обрубок. Но прошёл месяц, второй, и опять всё шло по накатанной: Гоша писал едкие, как казалось ему самому, комментарии, вечером вспоминал, что даже не пытался искать работу, приходила мать, и он старался быть тише воды, ниже травы. Но почти всегда это выливалось в ругань и угрозы. Как-то раз мать ударила его с такой силой, что он отлетел к стене, и сполз по ней. Глаза Раисы Сергеевны, налитые кровью, выдавали полное отсутствие понимания происходящего. Она была в бешенстве, хотела убить Гошу. Сын жалко смотрел на неё, чувствуя, как глаза наполнялись слезами. А в глазах напротив постепенно исчезал гнев, сменяясь растерянностью и виной. В этом и состояла их реальность — злая и ненормальная.

Гоше было шесть, когда мать выгнала отца. Мальчик никак на это не отреагировал. В его жизни мужское влияние было минимальным: отец отвешивал оплеухи, когда считал, что сын вёл себя неправильно. Не плохо, а именно неправильно. Гоша побаивался отца, но настоящий страх испытывал перед матерью.

Отец не давал о себе знать, не звонил и больше с сыном никогда не виделся. Гоша осознал потерю много позже, когда обнаружил, что чужие отцы водили сыновей на футбол, учили рыбачить и, вообще, кажется, гордились ими. А что же у него? У него была мать, которая, застав его за мастурбацией, пообещала отрезать срамную пипиську, а потом намазала пальцы красным перцем и запретила мыть. К концу дня Гоша расчесал глаза до красноты: те нещадно щипали. Опухшие и красные они выглядели ужасно. После долгих колебаний мать всё-таки отвела сына к врачу.

Докторша оказалась из «нежных », расспросила Гошу о том, что предшествовало этому, и тот, краснея и запинаясь, попытался рассказать, то и дело, поглядывая на мать. Когда дело дошло до упоминания мастурбации, та не выдержала:

— Что ты молчишь?! Расскажи доктору, как ты теребил свою пипиську!

Врач была потрясена не меньше самого Гоши. Она попросила подождать мальчика за дверью, а сама о чём-то говорила с его матерью. Разгневанная и покрасневшая Раиса Сергеевна выскочила от врача спустя пять минут. Она хлопнула дверью, схватила Гошу за руку и потащила прочь из поликлиники.

— Какой разврат! — кричала она по дороге. — Сборище дегенератов. Извращенка!

Вечером Раиса Сергеевна намазала вокруг опухших глаз Гоши какой-то мазью и сказала, чтобы впредь он не смел касаться срамного места, и что глаза его опухли потому, что он совершил плохой поступок.

Гоша ревел в подушку, думая о том, как пойдёт в школу. Ведь все будут знать о том, чем он занимался. На следующий день ему казалось, что одноклассники смотрят на него, а за спиной перешёптываются и смеются. Гоша втягивал голову в плечи и пытался стать незаметным. Классный руководитель хмурилась и поджимала губы. Но он-то не знал, что Галина Андреевна просто не знала, как помягче спросить об увечье. Зная суровый норов матери Гоши, она так не решилась на это.

Стало хуже, когда пришли поллюции. Приходилось прокрадываться в ванну и замывать следы преступления. Дрочить хотелось страшно. Гоша искал любые способы, только бы не касаться себя: он сжимал крепко бёдра, тёрся о постель и даже об углы мебели. Это было жалкое зрелище. Сейчас Гоша краснел, вспоминая эти нелепые попытки сделать себе приятно. Интерес не пропал, наоборот сделался ненормальным. Пока его сверстники переживали свои первые неловкие свидания, он регистрировался на порносайтах, выискивая самые грязные видео. Пока другие готовились к поступлению, Гоша вместо билетов, писал ответы на объявления о знакомстве грудастым тёткам. Все они были старше его в три раза. Когда другие учились и получали свою первую работу, Гоша всё ещё был слишком увлечён своей сексуальной жизнью в интернете.

Однажды он наткнулся на профили одноклассников. Сёма Волхов окончил МГУ и теперь протирал штаны в Газпроме, разворовывал национальное достояние страны. Танька, которая ездила на все олимпиады по трудам, стала дизайнером и укатила в Европу. Колька Махов — троечник и прогульщик и тот получил место дубле московского Спартака. А Лидка Сабутина, которая в девятом давала всем желающим, кроме чмошника-Гоши, вышла замуж за какого-то итальянского мудака…

«Сраная продажная шлюха!» Гоша был ужасно зол. Он открыл школьные фотки и, в пэйнте подрисовав у рта Сабутиной член, запостил тот в комментарии, подписав: «хорошо сосала во все времена». Волхову отправил то же, только вместо члена нарисовал трубу. Махову запостил картинку со словами: «Руки из жопы? Вот не беда! Ждут тебя в дубле Москаль-Спартака!» Хорошо вышло. В личку сразу отписались неравнодушные и пообещали за Спартак оторвать яйца и засунуть в глотку. А ещё несколько порвать укру жопу. Гоша был так впечатлён, что даже Таньке ничего не написал. Зато вступил в политическую полемику и был заклеймён русофобом, говноедом, агентом госдепа и предателем родины.

Оказывается, у Гоши тоже было значение. И ещё какое! Куча людей хотело, чтобы он сдох. Причём сдох самой страшной смертью. Один защитник ислама обещал пустить ему кишки. А бритоголовый чел за оскорбление России вырвать язык и засунуть в жопу. Кстати, это была частая угроза — что-то оторвать и куда-то засунуть. Гоша не заметил, как закончился день.

Один раз он всё-таки потратил час на поиски работы. В тот же день ему позвонила приятная бабёнка и пригласила на собеседование. Офис находился в бывшей промзоне, Гоша с трудом отыскал выцветшую вывеску «Тянь Ши». Зайдя внутрь, он попал в муравейник: множество людей сновало туда-сюда с анкетами и тонкими книжками. Какая-то девица тут же сунула ему анкету на двадцать страниц и ручку, указав на место в одном из четырёх залов. Гоша заполнил пробелы ответами, немало задумавшись над вопросом о распределении очередности геометрических фигур. Завис над вопросом о значении факторов на работе, выбирая между карьерой и престижем компании.

Когда анкета была заполнена, та же сотрудница указала на другой зал. Множество ротозеев, таких как он, слушало лекцию о товарах народного потребления. Потный лектор в несвежей рубашке чертил графики, пил воду из пластикового стакана и говорил об экономической эффективности. После часа лекции, за который Гоша успел дважды заснуть, его, наконец, позвали на собеседование.

Уже другая девица в безобразно коротком платье повела его в маленькую душную комнатку, усадила на хлипкий стул и представилась координатором набора специалистов в отдел планирования.

— Наша компания расширяет бизнес. В следующем году мы открываем около пятнадцати филиалов по всей России и ещё несколько заграницей. Мы ждём от наших соискателей, что они будут заинтересованы в командировках. Вы не указали в анкете, как относитесь к переездам по работе, — она посмотрела на него, при этом её бодрая улыбка никуда не исчезла.

— Хорошо отношусь? — полувопросительно ответил Гоша. Девица, кажется, только этого и ждала.

— Замечательно! Командировки — важная часть работы. Новички ездят в область, но успешные менеджеры отправляются компанией заграницу. Вы были заграницей?

Дальше она говорила о том, что их компания на рынке уже более двадцати лет, и все менеджеры, окончившие курсы, набравшие команду и сделавшие план, получают награды в головном офисе и два дня в круизном путешествии. Гоше ужасно повезло, ведь Фархад Амирович отметил именно его! И если Гоша согласен работать, в его подчинении будет три человека, с которым он сделает свой первый бизнес-план.

— Это не работа в общем смысле слова, вам не нужно сидеть на месте и заниматься рутиной. Это для людей с активной жизненной позицией, понимаете?

Гоша кивал, хотя ни черта не понял. Что за товары народного потребления? Кастрюли? Ёршики для чистки унитазов? В любом случае, координатор и слова не дала вставить. К концу монолога она пригласила Гошу на вторую лекцию, которая должна была вот-вот начаться.

— Только для тех, кто прошёл первое собеседование, — сказала она чуть претенциозно. Разумеется, Гоша прошёл. Перед входом в третий зал ему предложили купить книжные материалы, подробно описывающие бизнес-процессы и экономические показатели эффективности. Разумеется, материалы были разработаны лучшими преподавателями Кембриджского университета.

Гоша вернулся домой спустя четыре часа. Раиса Сергеевна, когда-то сама занимавшаяся сетевым маркетингом, сказала, что он — дебил. Наверно, так оно и было, потому что втайне от матери Гоша сходил на второе собеседование, заключил контракт и купил коробку с зелёными пилюлями, воняющими дерьмом. Теперь он должен был продавать те, а ещё раз в месяц сдавать деньги за аренду офиса и регулярно проводить собеседования, агитируя новых идиотов, чтобы те продавали пилюли, воняющие дерьмом.

Гоша вдруг понял, что мать была права. Он дебил. Пришёл домой и нашёл всё о «Тянь Ши». Потратил две ночи и завалил контору тонной отзывов, где подробно расписал, куда им следует засунуть свои пилюли. Помог опыт общения с агрессивно настроенной мусульманской диаспорой. Легче не стало, тогда он нашёл аккаунт Фарида Амировича и, вычленив из друзей всех потенциальных сектантов, зачморил уже их.

Каждый день Гоша обещал себе, что найдёт работу. Но все обещания были тщетны. Заразившись местью, он проводил дни и ночи в интернете, выливая свою злость и разочарование на тех, кто, может быть, и не был лучше него или счастливее, но, по крайней мере, смелее. Они не боялись рассказывать о своей жизни, делиться наболевшим, хвастать достижениями. Гоша ничего не мог рассказать о себе, потому что говорить было нечего. Он был пуст, как белый лист бумаги, — нелюбимый, незначительный, неважный. Гоша становился кем-то, когда люди ненавидели его. Так же, как мать, когда вдруг находила следы его сексуальной распущенности, лени, инфантильности и даже ничтожности.

В этот раз всё обошлось. Мать помиловала его. Он плакал пуще обычного, стоял на коленях и умолял. Она сжалилась над ним, молча съела переваренные макароны и вспухшие сосиски. И хотя Раиса Сергеевна ничего не сказала, не погладила по голове, не поцеловала, Гоша знал, что прощён.

Он ненавидел себя, ненавидел до той степени, что иногда малодушно подумывал о самоубийстве. Никогда эти мысли не заходили дальше, чем размышления, как всё, наконец, кончится. Как это давящее чувство собственной ничтожности уйдёт. Исчезнет без следа. Не будет монитора, не будет скрипа двери, матери, пошлых комментариев и отвратительных новостей, ничего. Шум кончится. Вот бы его накрыло чернотой, вот бы небо упало на Землю или она, наконец, сошла с орбиты. Вот бы…

Вот бы…

Вот бы случилось что-то… Что угодно.

Только бы ему не нужно было становиться кем-то.

Не нужно пытаться понравиться кому-то.

Не нужно писать другим, как он ненавидит их.

Вот бы он был достаточно смелым, чтобы сделать хоть что-то. Хотя бы убить себя. Чтобы ему было всё равно, что о нём подумают после смерти. Но ему не всё равно. И потому он откроет вечером ленту и напишет другим, насколько они все тупые и нелепые, совсем, как он. Они только притворяются сильными, они только играют в дружелюбие, на самом деле они ничего не значат.

Он хотел закричать, но голоса не было.

Хотел плакать, но и слёзы были подделкой, призванной разжалобить мать — тирана.

Он хотел стать человеком, но ничего человеческого в своей жизни не видел.

Он хотел любить, но не умел, потому что его самого никто никогда не любил.

Мать ушла спать около одиннадцати. Гоша открыл Яндекс-дзен. Лента такая же, как и всегда: бодрая, дурная, пёстрая и навязчивая. Открыв статью со знакомыми заголовком о политике, он напечатал: «Автор, убейся о стену! Хорошо мы живём, лучше всех…»