Звон в ушах после двухчасового простоя в пробке на вечерней трассе. Мигание огней, сигнальные гудки. Щетки надо поменять. Когда дороги будут убирать? Литр стеклоочистителя на поездку – это нормально?! Идиот со средней вильнул передо мной без предупреждения, рассчитывая на мою реакцию. Огромный чёрный чемодан. Что б ты сдох.

Шмыгая простуженным носом, выбираюсь из машины на парковочном месте за 500 метров от дома. Пакеты с продуктами из багажника. Надо же хоть немного двигаться, рассуждал я, когда не захотел переплачивать за стоянку поближе. Недоумок!

Половина девятого. Младший уже ляжет к моему приходу. Старшему сказка на ночь не требуется. Какое облегчение!

Тащусь домой.

- Какого хрена!

- И вам здравствуйте...

- Андрей уже неделю просит, чтобы ты его уложил хоть раз!

- Ира, я тебе звонил из пробки. Два раза. Ты хотела квартиру в зелёном квартале, ты её получила! А я - таскайся теперь по полтора часа туда-обратно! И если ты не в курсе, то проспект перекрыли. Нет, конечно, если объективные обстоятельства для вашего высочества не в счёт, то я не узнаю уже, как вам, мадам, угодить! Наверное, я должен был послать Егорова ко всем чертям, ведь жена велела быть дома к семи! Я, прости, забыл, в какой момент стало нормой, чтобы ты меня отчитывала?

Я приготовился защищаться и нападать. Это уже происходит на автомате. Лежа в гробу, я еще смогу отгавкаться от жены. Двенадцать лет практики. Тут главное – сухие факты и никаких оскорблений. Допускаются инсинуации, передергивания, подмена понятий, утрирование, эмоциональное усиление и обобщение. Кто может придраться, что «мадам» - это оскорбление? Тон может звучать хоть как «идиотка безмозглая», но слово, само слово – очень важно. Давно забытое слово благопристойность. Услышал в фильме про старую Англию, полез в словарь. И сразу вывел свои позиции на новый уровень. Теперь коза носа не подточит.

Я знал, что к «благопристойности» она пока не адаптировалась и это подгрузит Иру на какое-то время. Даже уверен, что ничего путного не придумает, и я заткну ее раньше, чем доберусь до запотевшей баночки.

-А я, по-твоему, развлекаюсь весь день? Ты вообще не забыл, что с двумя детьми на руках я ещё и работаю на полставки каждый рабочий день? Собери утром двоих - одного в школу, второго в сад! Бегом домой, работа, магазин, забрать, готовка? Стирка? Уборка? Среда, пятница у Сашки бокс – туда отведи?

- Ага, удалённо ты работаешь. И что делаешь? Строчишь посты о собачках-кошечках и кремчиках? Два поста нащёлкала, уработалась! Я на обеде больше сообщений в рабочий чат отправляю. Этот пункт можешь вычёркивать!

Я чувствую, что происходит то, что неуловимо случается каждый раз – я хотел лишь быстро поставить ее на место, обезопасить себя не вовлекаясь, пока она не испоганила мне весь вечер. Но черту уже переступили. Я предчувствую болезненную ссору. Это как медленный наплыв рвотных позывов. Ещё не рвёшь, но уже понимаешь, что через минуту тебя будет выворачивать наизнанку. А завтра весь день к чертям… Извинений с её стороны не будет. К обеду получу сообщений на две журнальных полосы о том, какая я сволочь с доказательствами за последние лет пять.

Это мгновение. Я креплюсь. Мне жаль себя. Я не выспался. День был отвратительным. Серая осень. Эта квартира в долбанной ипотеке. Послать бы эту дуру ко всем чертям… Она что, хочет сделать из меня подкаблучника? Хрен ей с маслом. Развод уже пробовали. А потом родили Андрейку… Не этого я хотел. Я хотел совсем не этого. Эта квартира с незаконченным ремонтом, этот линолеум на бетон. Эти без конца болеющие дети. Эта физиономия в зеркале с опухшими глазами. Эти полуфабрикаты с макаронами. Эта истеричка в трениках. Она как будто копит силы, чтобы напрыгнуть на меня после работы. Я уже не говорю про секс. Какой там секс.. Это все какая-то пародия на семью, на жизнь. Когда я рос, все было по-настоящему. У моих родителей. А это бедлам и дурдом…

Я хочу, чтобы мне просто не травили мозг, когда я приползаю с работы. Неужели я многого прошу?

Я сейчас выпью пивка, сожру куриную котлету в панировке, и буду лежать в темноте, играя в танчики. Хотя бы на полтора часа отпустить мозг. А потом, утро, недосып, детские крики, бегающая Ира. Я выскальзываю из дома не завтракая, едва надев костюм. По дороге я останавливаюсь за 40 минут до работы в кофейне и перехватываю кофе с булкой. Главное, пережить эти отвратительные 30 минут утреннего домашнего кошмара.

Как-то раз, я сказал ей утром, что она грубо разговаривает с Андрюшей. Надевай перчатки, я кому сказала! Таким тоном, будто это не ребёнок, а собака.

Опоздав на работу после скандала, теперь я просто молчу. Пусть делает что хочет. Говорят, отцы не участвуют в воспитании! Пойди, поучаствуй!

Ну вот, мгновение закончилось, время получать тираду, я внутренне содрогнулся, но сразу же расправил плечи, грудь вперёд - я не позволю превращать меня в мальчишку!

Но, к моему удивлению, ответа не последовало.

Она стояла и пристально смотрела на меня. Только не это! Слезы и сползание по стеночке не работают, она что, забыла? Когда она плачет я не то, что впадаю в ступор, меня это просто бесит. Не вызывает никакого сочувствия, на которое, видимо, идёт расчёт. Я хочу одного – чтобы она заткнулась. Если плач громкий, я с трудом сдерживаюсь, чтобы хорошенько не встряхнуть ее.

Подходит поближе.

-У тебя просто огромные синяки под глазами. Я только сейчас заметила. Иди ужинать.

Это звучит как примирение. Проводит рукой по лицу. Это материнское прикосновение приносит неожиданное облегчение.

- Всё у меня нормально с глазами. Разберёшь пакеты? Я купил стейки по акции и твоё любимое просеко на выходные.

Говоря это, я уже сидел и жевал, не веря, что бурю пронесло. Я повеселел. Проглотив ужин, я понёсся в комнату к ребятам. Андрей уже сладко спал, в своей пижамке с машинками. Сашка лежал носом к стене.

-Эй, бандит, привет!

Не отвечает. Я же, на неожиданном приливе сил, хотел расцеловать своих детей.

Тронул за плечо. От ворот поворот. Дёргает, мол, отстань!

-Это что за дела? А привет папке сказать?

-Привет.

Бурчит, не поворачиваясь.

Не понимаю. Девять лет, а как будто шестьнадцать. На мгновение я уже успел представить, как пытаюсь не выпустить двухметрового амбала из дому на ночь глядя. Он уже сейчас метр шестьдесят.

Не успело видение испариться, как резкий вопрос застал меня врасплох:

-Опять?

-Что опять?

Внутри все сжалось. Весёлость прошла, будто ее и не было. Я знал, что «опять». Но боялся даже подумать о том, что мой ребёнок скажет это вслух. И что он вообще слышит и понимает.

-Вы же обещали не ссориться и не кричать! Ты обещал!

Я обомлел. Я обещал. Я обещал Саше. Я вспомнил. Перед попыткой развода ссор стало слишком много. Мы и не думали, что он слышит. Да и вообще, мы не маргиналы какие-то. Я культурный человек. У Ирки высшее филологическое. Я экономист. Ну, подумаешь, да, пару раз говорили на повышенных тонах, но не так, чтобы кричали, на самом-то деле. Скорее всего, тики начались из-за садика, я помню, Ира рассказывала. Адаптация. Дети пошли хрупкие. Слово не скажи!

Мы что, изобрели родительские ссоры? Это нормальное явление. Я помню, моя мать однажды с бутылочной розочкой на отца пошла. Ничего же!

А вдруг из-за нас. Да, потом он сказал бабушке, что мама с папой громко разговаривают, а он боится.

Что там невролог говорил. Я ещё тогда продажу упустил, когда возили его к врачу. Эта скотина прилизанная Серегин сделку провёл на шесть лямов.

Мы после этого отложили развод. Давали витамины. Не помогло. Потом какой-то серьёзный препарат. Я каждые выходные вставал по будильнику, чтобы возить семью развлекаться. Заполнять его новыми впечатлениями. Вставать в субботу в 8 – это кошмар моей жизни. Но тогда я подскакивал. Эти видео записывала Ира. Лицо ребёнка искривляется, рот бесконтрольно раскрывается, вытягиваясь в страшную гримасу, и потом - жуткие содрогания. А глазки испуганные, непонимающие. На каждую субботу у нас были планы. Мы жили с Ирой на жёстком перемирии. Над нами висел дамоклов меч. Нельзя. По-настоящему нельзя. И это было не самое плохое время…

Честно сказать, я испугался. Я отец и я люблю своих детей. Я из кожи вон лез, чтобы взять эту квартиру. Ездил к тёще на поклон. Говорил, люблю Ирку, Сашку. Нет, не хочу развода. Даже после того, как она вылила на меня ушат помоев и обвинила меня в том, что случилось с Сашей. Они с Иркой созванивались тогда каждый день, и перетирали мне кости в порошок. Понятно, что она потом была накручена и встречала, будто я враг народа номер один.

Это было чертовски унизительно. Кому рассказать. Я забыл об этом визите сразу как вышел от них, хотя послевкусие было как после советского антигриппина, который горьким порошком размазывается по небу.

Но я тоже поставил условие. Не лезьте. Это моя семья. Прекратите звать её к себе каждую неделю. Не надо названивать! Я хочу, чтобы моя жена советовалась со мной, а не с вами. Даже библию приплёл – да отлепится человек от матери и прилипнет к супругу своему.

Я пошёл ва-банк. Решил: выскажу все, даже если выгонит взашей, не дав в долг на первый взнос. Меня достало. Я прав. Хочешь - помоги. Не хочешь – отвали! Отвали в любом случае, дай нам жить!

Теперь все заботы дня можно скомкать и выбросить. Все это стало неважно. Я боялся только того, что у парня будут тики в школе. Это будет слишком. Как говорится, если вы достигли дна.. Не забывайте, что это всего лишь пыльный пол и под вами есть ещё с десяток этажей.

Сейчас у меня открылось второе дыхание. Я бы простоял ещё три часа в пробке и завязал бы язык узлом, только бы не видеть отвёрнутого Сашку. И этого упрёка.

Я хотел было защитить себя перед собою же – я что алкаш? Я что, семью бросил? Я что, Иру бил? Его бил? Я что, святее всех святых должен быть? Молчаливый раб семьи? Пресловутый подкаблучник?

Но не стал и не захотел.

Услышал всхлип за спиной.

Но раздражения не было. Я готов вытерпеть сто пять упрёков. Как бы не забыть в следующий раз!

Прежде чем ответить ребёнку, я протянул руку из темноты комнаты в коридор. Она вложила свою мягкую ладонь. У ее маленьких ручек такая нежная кожа. И всегда тёплая. Даже горячая. Раньше я мог согреть всю свою ручищу об одну ее маленькую ручку.

Я притянул Иру к себе и усадил вместе с собой на краешек кровати старшего.

Я не подумал, что говорить правду будет лучше, я просто не мог придумать ничего другого. Я не мог придумать каких-то объяснений, подходящих ребёнку. Я  не могу больше врать, что ему показалось и что "все в порядке, ты спи давай".

- Саша, мы любим тебя. Мы оба любим тебя. И мы любим друг друга. Я люблю маму. Мама любит меня.

Сашка резко повернулся:

- Тогда почему вы орёте? Каждый день! Я устал от вас! Я хочу к бабушке и деду!

- Нет, Саша. Ты мой ребёнок и останешься в моем доме.

Ира сжала мою ладонь, но промолчала.

Дальше правда пошла странная, неожиданная.

 -Я согласен, что это не правильно. Мы не идеальные. Я… Я виноват. Твоя мама очень устаёт, а меня нет рядом, чтобы помочь. Но я ценю, все, что делает мама. Но иногда забываю. Дырявая голова!

Хлоп, хлоп себя по голове.

- Можно мне пару твоих носков, чтобы заткнуть эти дырки и никогда не забывать, какая мама молодец?

Сашка немного заулыбался.

- Но знаешь, я и дырявой своей головой заметил, что мама успела испечь для нас кексы! Ай да мама! Как насчёт кекса с молоком?

-Сейчас? 

Сашка переключился быстрее, чем я думал.

-Ну конечно! Кто быстрее, тому к кексу ещё и шоколад!

Все засмеялись.

- Прививаешь привычку заедать сладким? 

Ирка успела хмыкнуть мне на ухо.

- Умная у нас ты, а я чем мог!

Я подмигнул и подумал, что шутка – не плохой способ не только обезоружить противника, но и предотвратить битву.