Пробуждение. Часть II. Глава 9

Автор:
Нефер Митанни
Пробуждение. Часть II. Глава 9
Аннотация:
Белое марево бледнело, словно таяло, и постепенно от него не осталось и следа. Открыв глаза, Сергей с удивлением понял, что находится не в своей, ставшей уже привычной камере, а в просторной комнате с высоким белёным потолком и несколькими довольно светлыми окнами. И лишь решётки на этих окнах подсказали ему, что он по-прежнему в тюрьме.
Текст:

Коллаж от Esmerald/Кристины

Белое марево бледнело, словно таяло, и постепенно от него не осталось и следа. Открыв глаза, Сергей с удивлением понял, что находится не в своей, ставшей уже привычной камере, а в просторной комнате с высоким белёным потолком и несколькими довольно светлыми окнами. И лишь решётки на этих окнах подсказали ему, что он по-прежнему в тюрьме. Так он оказался в лазарете.
Сам не понял, как попал туда: после свидания с женой потерял сознание – открывшаяся внезапно рана ныла несколько дней, но он не ожидал, что всё окажется так серьёзно. Последнее, что он помнил, это встреча с Анной. Последующие две недели стёрлись из его памяти. Пребывая в горячке, потерял счёт дням, да и само ощущение реальности. Пожилой, явно крепко пьющий фельдшер, рассказал ему, что в бреду Сергей звал Анну.
- Зазноба ваша, позвольте узнать? – полюбопытствовал он, оттягивая поочерёдно нижние веки Сергея.
- Супруга…- отозвался Сергей и тут же спросил: - А что, доктор, скоро меня в камеру вернут?
- Экий нетерпеливец! – усмехнулся эскулап. – А что так? У нас всё лучше, чем в камере – тепло, сытно, чисто. Чего вам ещё? Полежите, сударь мой, денька два – три, а там и в камеру опять пойдёте, ежели начальство прикажет. Рану-то я подлатал, но вам надо остерегаться застуживать её, иначе опять маяться придётся. Ох, не пойму я вас, господа, не пойму! Чего не жилось-то, тем паче жена есть?!
С этими словами он шаркающей походкой, сгорбившись и заложив правую руку за спину, а левую опустив в карман халата, поплёлся к выходу из палаты.
Сергей закрыл глаза, намереваясь вновь провалиться в спасительный сон, но сон не шёл. Напротив, постепенно стало возвращаться осознание реальность, и сцены недавнего прошлого, сменяя друг друга, вереницей поплыли в памяти, точно картины в ярморочном райке.

***


После первого допроса прошло две недели, а его больше не тревожили. Это было странным, непонятным и потому нервирующим. Мысли о жене и сыне перемежались с размышлениями о случившемся. Только теперь, проводя дни в одиночестве, Петрушевский осознал всю трагичность случившегося и весь ужас этих событий. Как, ну как же он раньше не понимал очевидного?! Как он, не юнец, а прошедший войну офицер, повидавший и боль, и смерть, христианин мог вынашивать кровавые идеи и строить преступные планы?! Он мечтал послужить к благу Отечества. Их планы, которые вынашивались несколько лет, казались такими важными, способными дать свободу и благо народу. А оказалось, что это была попытка построить благо на крови, но добра, замешанного на крови, быть не может! Это есть выгода одних и несчастие других!
Неужели это не сон? Те люди, погибшие у Сената, стали жертвой во имя чего? И он вместе со своими товарищами повинен в их смерти! И если бы их план удался, то крови было бы ещё больше… Он преступник не просто перед Отечеством – нет, вина страшнее: он преступил Божий закон, убил невинных и посягнул на жизнь Помазанника! И даже его собственная семья – молодая жена и крошка-сын, эти два светлых ангела, тоже стали жертвой его замыслов… Почему так сталось? Почему раньше он не понимал этих, теперь столь очевидных вещей?
Едва этот вопрос пронёсся в его мыслях, как его собственный внутренний голос ответил ему: «Потому что тобой владела гордыня!» Сергей вспомнил свой давний спор с Николаем. Тогда друг упрекнул его в желании стать вершителем судеб. И ведь Николай оказался прав! Он и его соратники действительно возжелали взять на себя эту роль, но при этом не учли, что вместе с ролью берут и колоссальную ответственность. Вот теперь настало время платить по счетам. И нужно достойно вынести это. Нельзя прятаться за спины товарищей. Он постарается быть честным и стойко принять приговор.

***


В один из таких дней, когда он в тысячный раз прокручивал в памяти случившееся, тяжёлая дверь со скрипом распахнулась, и вошедший охранник произнёс:
- Арестант номер двадцать пять, на допрос!
Сергей резко встал, сразу почувствовав шум в ушах и головокружение, протянул в перёд руки, на которых охранник замкнул ручные кандалы.
Кабинет для допросов отличался от других тюремных помещений лишь просторными размерами да большим решетчатым окном. За столом сидел генерал Левашов* со скучным выражением лица, явственно говорящим, что Василию Васильевичу наскучило его однообразное занятие, допрос арестованных не доставлял ему не то что удовольствия, но даже начинал раздражать.
- Вы можете сесть, - сказал он вошедшему Петрушевскому, указывая на стул, стоявший на некотором расстоянии от стола.
Когда Сергей сел, генерал заговорил доверительным тоном:
- Ну-с, Сергей Владимирович, у следствия есть доказательства вашей причастности к заговору. А посему я настоятельно рекомендую вам признаться во всём без утаивания каких-либо деталей. Это смягчит вашу участь.
- Ваше превосходительство, я и не думаю отказываться, - отвечал Сергей, - но мне бы хотелось знать, о каких именно доказательствах вы говорите.
Его голос звучал хрипло, видимо, сказались недели совершенного молчания в одиночной камере.
- Я говорю о показаниях известных вам лиц, - генерал назвал с десяток фамилий участников общества и протянул Сергею несколько страниц протокола допроса, под которыми стояли подписи его товарищей.
- Итак, теперь вы видите, что запираться просто не имеет смысла?
- Да, вижу, - ровным тоном отвечал Петрушевский, - Но я и не собирался отрицать свою причастность к заговору.
- Вы вступили в общество сознательно? – поднимаясь из-за стола и прохаживаясь по комнате, уточнил Левашов.
- Вполне, - Петрушевских пожал плечами. – Я разделял убеждения его участников.
- То есть вы хотите сказать, что присоединились к заговорщикам без принуждения с чьей-либо стороны, а лишь исключительно потому что сами придерживались таких же воззрений?
Серые глаза генерала смотрели испытующе, будто он, сомневаясь в искренности ответов Петрушевского, пытался определить для себя, стоит ли поверить арестанту.
- Да, я действительно жаждал преобразований, хотя поначалу и не знал о существовании организации… - вновь последовал ответ Сергея.
- От кого же вы узнали это?
- Я не хотел бы отвечать на этот вопрос, - проговорил Сергей.
- Но почему?! – искренне недоумевал генерал. – В ваших же интересах ничего не утаивать!
- Меня сдерживает исключительно слово чести, которое я давал при вступлении, - отвечал Сергей.
- Слово чести…- усмехнулся Левашов и пробежался пальцами по столу. – Вы, заговорщик, смеете говорить о слове чести?! Член организации, в планах которой было убийство государя, всей фамилии!
- Об этих планах я поначалу не знал, - возразил Петрушевский, нахмурившись.
В глубине души он понимал, что по сути генерал прав.
- Что толкнуло вас вступить в преступную организацию, и каковы были намерения общества?
- Сознание бедственного положения моей родины было причиной моего вступления в организацию. Я понимал необходимость незамедлительных перемен. Тайное общество не было преступным…- Сергей на мгновение задумался и продолжал уверенно: - Да, поначалу я не видел, что наши планы могут иметь преступное направление…Общество было политическим, выступающим за существенные политические и социальные перемены…
Сидя в камере он принял решение полностью признать всё, что касалось его лично, его непосредственного участия в заговоре, но он не желал называть имён своих товарищей, поэтому и умолчал о том факте, что был принят в организацию Николаем Тургеневым.
Впрочем, Тургеневу он мог бы навредить только косвенно, Николай Иванович вот уже третий месяц находился в Англии.
- А позвольте узнать, что вы понимаете под бедственным положением родины? – уточнил генерал, возвращая Петрушевского в реальность.
- Прежде всего, ужасное положение народа, он влачит столь жалкое существование, что далее это продолжаться не может, – охотно заговорил допрашиваемый. - Я считал и считаю, что наш народ заслуживает гораздо лучшей участи. А между тем, я наблюдал, что правители страны не делают ничего к тому, чтобы изменить сей безобразный порядок…Я как гражданин своего Отечества не мог, не желал с этим мириться… Общество – как мне на тот момент казалось – способно было изменить сложившееся безобразие…
- Но ведь государь император есть первый гражданин отечества и ему, конечно, виднее, что есть беспорядок, а что – порядок! – Левашов резко перебил Сергея.
- Ежели в стране происходит то, что происходит в России, значит, первый гражданин не замечает, а вернее, не желает замечать это, - возразил Сергей.
- Итак, вы вступили в преступную организацию, которую, однако, не воспринимали таковой, а понимали всего лишь, как общество, выступающее за реформы? – уточнил генерал и сделал какую-то пометку.
- Да, - кивнул Петрушевский и откинулся на спинку стула.
- Вас никогда не посещали сомнения в правильности выбранного пути?
В кабинет вошёл адъютант и поставил на стол поднос с чайником и двумя чашками на блюдцах.
- Ступайте, - кивнул Левашов, - Я сам, - он сделал жест рукой, отпуская адьютанта, потом сам разлил по чашками ароматный крепкий чай.
- Сомнения – свойство человека, Ваше превосходительство, - Петрушевский пожал плечами. - И они посещали меня не раз!
- А с какого момента, позвольте узнать? – спросил генерал и протянул ему чашку чаю. – Надеюсь, не откажитесь составить мне компанию в чаепитии? Думаю, это немного поможет вам взбодрить память.
- Благодарю вас, - Сергей охотно принял протянутую чашку и продолжал с невозмутимым видом: - Едва ли не с самых первых дней моего членства…
- А почему возникали у вас сомнения?
Прежде, чем отвечать на этот вопрос, Петрушевский выдержал паузу. Чай помог ему: отхлёбывая обжигающий сладкий напиток, он имел возможность подумать.Сергей понимал, что ответ должен быть чётким и ясным. Но разве же можно было объяснить причину возникавших у него сомнений несколькими фразами? Тем более, что он и самому себе не нашёл чёткого ответа. Подумав, он всё же отвечал:
- Это сложно объяснить… Во-первых, я понимал, что будучи членом организации, я подвергаю риску свою семью… Жену и сына… Мне с самого начало было ясно, что … они могут остаться без моей поддержки. Во-вторых, я просто сомневался в методах, кои лежали в основе любых действий общества.
- Что вы имеете в виду? – генерал уточнил, внимательно взглянув ему в глаза.
- Понимаете… у нас было много разговоров, споров, но шли годы, а ничего не менялось… И все наши планы были на перспективу, но никто не знал, когда мы сможем их воплотить. Это начинало утомлять… и я начал понимать, что вся организация зиждется на одних лишь спорах и мечтах о будущем. А конкретных действий почти не было…
- Почти? То есть какие-то действия общество всё-таки предпринимало? – Левашов вновь что-то отметил в бумагах.
- Да, - кивнул Сергей и продолжал вполне охотно: - Мы беседовали с солдатами… Потом писались программые документы, которые, однако, дальше бумаги не продвинулись…
- Вы сейчас говорите о так называемой «Русской правде» полковника Пестеля и «Конституции» капитана Муравьёва?
- Да, совершенно верно.
- И вас они не устраивали?
- Нет, дело не в этих программах, хотя и по ним я соглашался не со всем… Мне хотелось действий, воплотить хоть малую часть из того, что декларировали, а действий не было… Мы погрязли в спорах… И я понимал, что чем дольше мы будем спорить, тем меньше согласия меж нами будет… Всё выливалось в демагогию… А воз, который мы решились вести, с места не сдвигался…
- А каково ваше отношение к планам цареубийства? – генерал задал едва ли не главный вопрос, волновавший его как следователя.
- Отрицательное! – не раздумывая ответил Сергей. – И я не единожды высказывал своё резкое неприятие этого предложения.
- Почему? – усмешка тронула губы генерала.
- Я – христианин, православный. Моё убеждение - нельзя построить, пролив кровь.
- Но ведь и многие ваши сотоварищи, тоже крещённые, однако они выступали именно за физическое устранение не только самого Государя, но и всей фамилии.
- Ваше превосходительство, я могу отвечать только за себя, за свои собственные убеждения и поступки… Цареубийство вызывало моё противление, я решительно высказывался против того… И это, в числе прочих факторов, усиливало мои сомнения в целесообразности моего дальнейшего членства в Обществе.
В тот день он долго отвечал на вопросы генерала, стараясь как можно более точно описать свою роли в обществе, свою позицию. У него возникло убеждение, что это ему удалось.

Вернувшись в камеру, он устало опустился на узкую тюремную кровать, накинул на плечи шаль, вдыхая лёгкий ромашковый аромат волос жены. Анна передала ему эту тёплую вещь вместо с маленьким портретом, на котором она была изображена с сыном. Акварель была сделана совсем недавно, художнику удалось достаточно живо передать черты Анны и Сашуньки.

 

Портрет работы Elenawatson. При создании использован исходник - П.Соколов "Портрет княгини М.Н.Волконской с сыном Николаем,1826"

И сейчас Сергей часами смотрел на портрет, вспоминая всё, что случилось за месяцы до его ареста. Тяжелые роды, его тревогу за здоровье жены. Их первую прогулку вместе с сыном. Усадив на санки Анну, державшую младенца на руках, он сам катал их по ближайшим к дому улицам. Она была очень весела и смеялась по-детски открыто и заразительно. Да она и была точно ребёнок – беззащитная и маленькая, похожая на птичку. Их крошечный сын, укутанный в толстое меховое одеяло, смотрелся куклой на руках свой маленькой мамочки. Эта их воздушная хрупкость и миниатюрность трогали его до слёз. Когда вернулись домой, он принялся осыпать поцелуями разрумяневшееся с мороза лицо жены, подхватив на руки, закружил, заставил вновь смеяться.
- Ах, сударь, отпустите меня, нам пора кушать, - смущаясь, выскользнула она из его рук.
И он отпустил сокровище, а потом с замиранием сердца наблюдал, как младенец сосал небольшую упругую грудь, по-хозяйски вцепившись в неё ручонками. Сейчас при этом воспоминании, у него слёзы навернулись на глаза. Неужели это никогда не повторится?! Неужели недавняя короткая встреча в тюрьме была последней?! Какой же он болван, что мог политику считать важнее своей любви! Все послевоенные годы он искал смысла в своей жизни, стремился к чему-то значительному. И даже не подозревал, что смысл всего его существа заключается в этой изящной девочке, ставшей его женой. Это она одной лишь своей улыбкой и взглядом глубоких тёмных глаз заставляла трепетать всё его существо, горячила кровь и кружила голову. Ради неё он хотел жить! Она сама была его жизнь! И сейчас, в тюрьме, в глухой одиночке только лишь воспоминания о ней, её таком красивом и родном лице с удивительными тонкими чертами придавали ему сил и вселяли веру, что они будут вместе. Только вот хватит ли всей его жизни, чтобы искупить вину перед Анной и сыном?

Сейчас, лёжа в лазарете, Петрушевский вспомнил, как в один из допросов рассказывал о том, что происходило перед восстанием и непосредственно в самый роковой день.
Допрос вёл сам Император. Тогда Сергея поразило, что Николай не был раздражён и рассержен как было при их первой встрече. Нет, сейчас перед ним был усталый человек с печальными голубыми глазами. Николай и не пытался скрыть, что его желанием было – поскорее покончить со всеми этими разбирательствами. Перед Петрушевским предстал не царь, а человек, уставший и постаревший в одночасье. И Сергей невольно проникся сочувствием к императору. Теперь уже зная, что другие члены общества довольно охотно давали показания, Петрушевский тоже не видел смысла запираться, поэтому отвечал прямо и тем более, не пытался как-то выгораживать себя.
- Скажите нам, господин Петрушевский, каковы были настроения в среде заговорщиков, когда стало известно о смерти покойного государя, что вы решили, как предполагали действовать? – спросил Николай, глядя ему в лицо.
- Мы не ожидали такого поворота, - отвечал Сергей. – Общество в столице определило, что в случае воцарения Константина Павловича, нам надлежит приостановить наши действия.
- Почему? – коротко бросил Николай.
- Мы полагали, что следует понять, какой ход примут дела при новом императоре.
- Хм, логично, - усмехнулся государь. – А потом, когда стало ясно, что Константин Павлович не примет трон?
- Когда возникла ситуация междуцарствия, мы решили, что это время, когда надлежит действовать…Мы понимали, что вот настал тот момент, когда мы можем повернуть дело ко благу отечества не когда-то в неясной отдалённой перспективе, а уже сейчас. Мы решились действовать, не откладывая.
- Полагали ли вы лично и другие члены общества получить какие-либо личные выгоды для себя? – Николай спросил и проницательно посмотрел на Петрушевского.
- Нет, члены общества не искали благ для себя лично, - решительно отвечал тот и добавил: - нашим намерением было поставить Россию в такое положение, которое бы способствовало упрочнению государства и оградило бы страну от переворотов, подобных французской революции. Я ручаюсь, что члены тайного общества были полны решимости принести себя в жертву Отечеству, без всякого возмездия.
При этих его словах император поднялся из-за стола и, пройдясь по комнате, сказал, глядя в глаза Петрушевскому:
- Вы хотели показать себя благородными, но под личиной благородства скрывали преступные замыслы. Надеюсь, теперь вы действительно понимаете весь ужас своего преступления. У вас ещё будет время для раздумий.

* Василий Васильевич Левашов 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

+2
15:42
564
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Анна Неделина №3

Другие публикации