Ванькин подвиг

Стукнул снежок в шыбину, Ванька выглянул в окно и тут же скатился с лавки. Натянул дедовы валенки, выскочил из избы. А дружок – Федюня, мельников сын, уж у самого порога дожидается. Аж подпрыгивает на месте.

– Сызнова на озере затеваются игрища! На этот раз, говорят, на Чудском.

– Да ну! Брешешь! – не поверил Ванька.

– Да не сойти мне с места!

Про чудную княжью зимнюю забаву слыхали не раз. Будто соберутся мужики толпой, штакетины в руки похватают и давай мёрзлую редьку по льду гонять, пока в сети рыбоводные не закинут.

– Дурость какая-то, – хмыкнул Ванька. Однако ж разве будет княжья дружина дуростями заниматься?

– Не дурость, а ентая… тра-ди-сия, – важно поправил приятеля всезнающий Федюня. Его отец муку князю возил ещё в позапрошлом годе, когда те с чухонцами играли.

– А ща ентыя едуть. Рогатые. – Федюня поднял над головой скрюченные пальцы.

– Черти что ль? – Ванька зябко поёжился на морозе.

– Сам ты чёрт! Хевтонсы, во!

Это Ваньке ни о чём не говорило, но он важно кивнул, будто всё понял. А Федюня не унимался:

– Батя говорит, у ентих хевтонсев свинья заговорённая есть – они её как построют, так и прут.

– Какой прут? – не понял Ванька.

– Не какой, а куда. На наших, значит.

– А-а-а! – Ваньке поднадоело мёрзнуть, потому хотел он уж было назад в тёплую избу бежать, но дружок схватил за рукав.

– Погодь! Я ведь не так просто... Дело есть.

Ванька насупился. Знал он Федюнины дела! В прошлый раз тот предложил бабкин клубок кидать на дорожку, мол, тот сам собой покатится и в тридевятое царство путь укажет. За спутанные перепачканные в грязи клубки бабка Ваню так хворостиной отходила, что долго на лавку присесть не мог. А летом Федюне в голову взбрело, что самая толстая жаба на пруду – это царевишна зачарованная. И кто её поцелует, тому она в жёны достанется, а с ней полцарства в придачу. Ванька эту пакость пупырчатую всё утро ловил, а потом... Ой, лучше и не вспоминать.

– Подвиг совершить хошь?

Ванька уши настопырил. Одно дело – придумки эти Федькины. Другое дело – подвиг. За подвиг сам князь может шапку соболиную пожаловать, кто ж от таких подарков нос воротит?

А Федюня глянул по сторонам, ближе придвинулся, ухватил Ваньку за ворот и зашептал:

– Надо бы свинью ентую у хевтонсев спереть. И нашим подсунуть. Тогда наши непременно выйграют.

Эх, знать бы заранее, где соломки мягкой стелить... Да тут хоть со всех сторон обвяжись – на льду кругом падать больно.

Ванька себе уже все мягкие места отбил, а всё ж скользил по льду как телё малое. Конечно, всё придумал Федька. Чтоб к чужакам в доверие втереться, надо, говорит, показать им, как наши по льду гонять умеют. И показали. Хевтонцы так роготали, глядя, как Ванька к ним через озеро на привязанных к валенкам берёзовых чурках чешет, что даже допытываться не стали, кто таков. Полопотали на своём, да пряником одарили.

Так и стал Ванька к ним на стоянку захаживать. Вроде как дурачок местный. А сам ходит да всё по сторонам зыркает – где свинью зачарованную прячут?

День прошёл, другой. Уж и время игрищ подошло, князь со своей дружиной на том берегу озера лагерем стали. А свиньи нет как нет.

– Может, они её давно уже этого того – с голодухи сожрали? – хмуро поинтересовался Ваня у дружка.

– Та не может того быть! – убеждённо ответил Федюня и задумался, глядя поверх Ванькиной головы в ту сторону, где под вечерней зарёй разгорались огни хевтонской стоянки.

– Если свиньи не видно, то может, то и не свинья вовсе...

– Так ты ж сам сказал!

Федюня поднял руку.

– ...а самый главный хевтонец в нужный момент здоровенным хряком оборачивается!

– Главного я не сопру, – пригорюнился Ванька, мысленно попрощавшись с подвигом.

– Та! – отмахнулся Федюня. – Мы по другому сделаем. – Слыхал я давеча, как твоя бабка моей хвалилась, мол, боров у вас будь здоров вымахал. Аккурат к святкам резать будете. Вот мы его на озере и выпустим. Хевтонцы решат, что свой – все за ним и побегут. А нашим останется только полные сети редьки им накидать!

Ванька покачал головой.

– Бабка борова не даст.

– Ты в чужацкий лагерь за свиньёй ходил! Неужто в своём овине не ведаешь, как дверцу отворить? – удивился Федюня. – Та и мы ж не насовсем. Как хевтонсы продуют, сразу вернём.

Настал тот самый день. Народу к озеру стянулось! Раскинулась по берегам весёлая ярмарка. Оно и понятно, куда ж веселее за игрищами наблюдать, коли в животе сдобный бублик катается аль хмельной мёд плещется. Даже солнце так и щурилось на небосклоне, заставляя снег искриться самоцветами. А уж озеро, расчищенное, так блестело и переливалось, аж глазам больно.

Ванька с боровом в камышах притаились. Точнее, притаился Ванька, а борова пришлось до времени связать и малость снежком присыпать. А то, скотина такая, так и норовил обратно в уютный овин тикать.

Федюня где-то в толпе рыскал. Прибежал один раз, мочёное яблоко Ваньке сунул.

– Мог бы и поболе притащить, – обиделся Ванька.

– Не, подвиги лучше с голодухи совершать, – убеждённо сообщил Федюня, догрызая маковую баранку. – А ну как ты или боров со страху обгадитесь? Ну, ты-то может, и не, а вот боров...

Сугроб возле Федькиного валенка согласно хрюкнул. Ванька вздохнул. Ладно, ради подвига можно и потерпеть.

Запели рога, возвещая о начале игрищ.

– Ты гляди, как хевтонцы на наших-то попрут, так ты не тяни – сразу борова выпущай, – предупредил Федюня и потопал обратно на ярмарку, а Ванька верёвку ослабил да принялся снежок вокруг борова разгребать, чтоб в нужный момент не замешкаться.

Из камышей, понятное дело, видно не так хорошо, как с крутого берега. И то ли Ванька всё ж малость поторопился, а то ли в борове вдруг взыграло ретивое... Рванул этот чёртяка, едва волю почуял! Да только не к озеру. Эх, видать запах мочёного яблочка привлёк голодного борова.

– Стой! Стой, леший тебя задери!

Помчался Ванька следом, с каждым шагом чуя, как убегает от него подвиг, да споткнулся на горочке, покатился и свалился борову прямо на спину. Вцепился в свиные уши с перепугу, ногами сжал крутые бока. Ой, выручай, нелёгкая!

На всём ходу вломился боров в ярмарочную толпу, и пошла потеха! Бабы, в толстые платки да шубейки замотанные, так и повалились в снег. Мужики, те половчее – успевали с дороги убраться. Лоточник с баранками, даром что в валенках был, на столб ледяной так и взлетел! И повис там, за новые сапоги ухватившись.

Кто знает, может, повстречайся на пути борова кадушка с яблоками мочёными, на том бы дело и закончилось... Но, видно, судьба была подвигу-таки свершиться. И на очередном повороте выскочил боров на обрыв, да и сиганул с разбегу на лёд. А там уже наши с хевтонцами сходились.

Княжья дружина в островерхих шлемах, чужаки – вёдра железные на головы понадевали, только рога по бокам торчат. И идут не как люди – стенкой – а самый главный спереди, за ним двое, за двумя ещё больше и так до самого края. Будто друг за дружкой прячутся.

Да только вздрогнули ряды хевтонцев, когда на них откуда ни возьмись с диким визгом выскочило чудище заснеженное. Вздрогнули, покосились...

– ...и рванули хевтонсы кто куда! А вдогонку им летели редьки мёрзлые и слова всякие обидные. Потому что кто к нам с мячом придёт, тот пусть и это... не выделывается, во, – закончил свой рассказ Ваня и почесал горящее после отцовского одобрения ухо. Зато колпак скомороший князь сам ему на голову надел. Конечно, не шапка соболиная, а всё одно приятно.

– М-да-а, – молвил дед.

Бабка, после того как борова ей вернули живым и невредимым, только головой качала, слушая байку о Ванькином подвиге. А вот сёстры на полатях вовсю хихикали, да мать за прялкой тщетно пыталась скрыть усмешку.

– Что смешного? – обиделся Ваня. – Наши ж таки выиграли. Вот вырасту, по морю-окияну в бочке поплыву, как этот... царь Гвидон. Мне Федюня сказывал, а уж он-то небось знает...