Керуанская принцесса

«Звенящая тишь стоит в Керуане. Скорбит королевство после немыслимого побоища. Молчаливо отряхивается от одновременного Шестистороннего нападения: когда с Севера толпы вражеских солдат с ледяными бесчувственными сердцами, вселяющие страх одним только видом, хладнокровно отнимали керуанские жизни и увозили запасы еды; тогда же с Юга раскалённым жалом доспехов уже другая неприятельская армия проткнула центральную королевскую оборону и оплавила камни главной крепости; но стоило защитникам сосредоточиться на двух направлениях, как тут же с Востока молодой рьяной порослью быстро затянуло свежезасеянные поля, что и не шелохнуться было редким воинам, не привыкшим к атакам с этого направления, дурманил их обвивающий ядовитый плющ, издевался, прислушиваясь к угасанию их жизней, а под зримым спокойным зелёным покровом с осторожностью полевой мыши двигались, шурша лапками, полчища всевозможных насекомых, сжирая миллионами глоток всё живое, и тут же переваривая их в тлен, ползли дальше; и только хитрый Запад изголодавшимся звериным отродьем, отхватывая куски мяса у великих керуанских воинов, дружно отступал, создавая видимое ощущение проигрыша, тем самым затягивая в ловушку теснимых со всех сторон защитников; которые, вскидывая головы в отчаянных боевых кличах, могли видеть лишь заполненное кровожадными птицами небо, – теми сереброкрылыми, что питаются разреженным воздухом, и потому редко спускаются на землю, отчего даже те скупые лучи солнца, прорывающиеся сквозь пелену кружащих тварей, ослепляли керуанцев, и если случалось, что в драке защитник одерживал верх, то с неба устремлялись сотни клювов и когтей и в едином порыве впивались в него, в секунду растаскивая воина на части; но самыми изворотливыми были подземные склизкие упыри, которые с комариной точностью поиска норовили сразу залезть под длиннополое платье Ханны – Керуанской принцессы, чьё взросление и вызвало эту межвидорасовую агрессию.

Когда оставался один день до совершеннолетия Ханны, и её отец, король Готлиб, озирая окрестности с высоты полёта гигантского орла, который передал правителю свою остроту зрения – королевская способность – прикосновением забирать чужую силу, конечно, знал, что не избежать нападения – одна нетронутая свежая плоть осталась в мире, и так случилось, что она у его единственной дочери. Казалось бы, излишне беспокоиться королю, всегда носившему за пазухой пикедриллу – зверька, почти бессмертного, живущего эрами; и, случись бой, прятался зверёк внутрь правителя, отчего непобедим был Готлиб. Но сейчас беспокойство высшего порядка донимало его: он волновался за дочь Ханну; его чувства становились понятны каждому, кто знал, как долго он её ждал.

Триста лет не было детей у Готлиба. И за столь короткое время король в отчаянном поиске успел сменить три тысячи женщин. И вот, двумя кроликами, запрыгнувшими ему на спину, взбудоражил Готлиб Три Тысячи Первую так, – что зачала. Но, слаба оказалась избранница для королевской любовной хватки, не выполнила древний обряд – не произнесла нужных заклинаний. Напрасно Готлиб требовал выучить заклятие невидимости, по-отечески предвидя будущую опасную жизнь Ханны. Растаяла новоявленная королева от красот, открывшихся с башни главного замка, от обилия яств, от смиренного поклонения прислуги, и, думая только о любви к могуществу избравшего её, так и нашептала любовное заклинание, уже полностью отдавшись, по-звериному отрабатывая инстинкт. Тогда разгоряченный Готлиб во избежание кровавого скандала схватился за хрю – самое хладнокровное животное, отчего запищали даже кролики и убежали, и сам ушёл, чтобы позже узнать о результате очередной попытки и не травиться бесплодными надеждами. Гордо вернулся через десять лет, ровно к рождению дочери.

Именно тогда один раз за тысячу прожитых лет всё-таки не сдержался Готлиб. Опьянённый долгожданным событием, держась за слоновьи хоботы до того гладкие, словно сделанные из бумаги, протрубил на всю округу:

– Дочь! – и чуть погодя. – Наследница!

Повсеместно зашевелились твари – ведь давно вырождались их семьи, а тут королевской живородящей свежестью повеяло – шанс на долголетие и, если повезёт, – господство. Молва о рождении принцессы, пробирая загнивающий мир до древней дрожи, быстро разошлась. Тихо стало в Керуане, прекратились междоусобия, началась подготовка к невиданной дотоле главной схватке.

Настолько зачахли жители без цветущей плодоносящей молодости, что даже ресурсные братья по огню и воде – Юг с Севером, напали на Керуань в составе птиц, зверей, насекомых с растениями и подземных жителей. Миллиарды разных форм жизней претендовали на маленькую девочку. Неудивительно, что в день совершеннолетия Ханны величавая Керуань не выдержала Шестистороннего нападения: все конкуренты-мужчины, даже с ничтожной долей королевской крови были уничтожены, детородные женщины растащены по оврагам, где чернь выстраивалась в очереди в надежде на хоть какое-то сцепление с будущим. В той схватке как будто непобедим был Готлиб, окружили его верные звери, – зоопарк которых собирал его род ещё с доисторических видов, и король, поочерёдно управляя силой каждого представителя, с расчётливой точностью отражал любой выпад врага. Против времени нет силы, и усталость когда-нибудь обрушила бы могучие плечи Готлиба, будь он главной целью. Но всех интересовала живородящая плоть его дочери. Как ни старался отец защитить её, оттеснили его живой стеной клювов, морд, рыл, клыков, когтей, жал, щупалец и прочего. С тех пор не видел он Ханну. Весь Год Молчания, объявленный по погибшим после окончания битвы, Готлиб парил на орле над останками Керуани, высматривая Ханну – он не верил в её гибель; и с брезгливостью наблюдал, как восстанавливают родину плебеи, которых даже во всеобщем Шестистороннем нападении не тронули.

Несокрушимая способность Готлиба, что у любого существа на время может отнять силу, стала и его проклятьем – никогда не прикасался он к дочери, дабы не направить на себя её способность – безоговорочно влюблять в себя, – то свойство, которое королева-мать успела выпросить у сил природы, зачиная в любовном экстазе. Ханна не сразу обнаружила этот дар, но, повзрослев, заметила за собой смущение от настойчивого мужского внимания и вскоре, непонятно как, сама возжелала любви; от этих фантазий, беспрепятственно заполняющих сознание, у принцессы захватывало дух, и она сильнее прижималась к верному единорогу, который умелым полётом создавал воздушные ямы, отчего сердце девушки замирало ещё больше.

Но вот уже год, тот самый Год Молчания, подходил к концу, в течение которого, бесстрашно путешествуя по бескрайнему миру, пока её высматривал отец, искала Ханна любовь. Но никто не заинтересовал её с первого взгляда; а ведь не в королевских правилах сначала встречаться, узнавать друг друга – напротив – любовь должна полностью захватить чувства, без остатка, а принц, конечно, обязан быть готов на всё. Не даром же её отец, уже с рождения дочери присматривавший среди керуанцев достойных его королевства, вывел и вырастил с десяток единорогов со спиралевидными, расширяющимися, волнистыми и гранёными рогами, на которых предполагалось сажать неудачливых женихов. Но, когда Ханна, пространствовав почти полностью Год Молчания и вернувшись ни с кем, увидела из густого леса знакомую фигуру отца на парящем орле, почувствовала укор своего дара и впервые засомневалась: может, он единственный над кем она не властна? Кровь наследницы Керуани обязывала принцессу подчинять своей любовной силе каждого, не зависимо от родства. Дар должен быть абсолютным, иначе какой от него толк, если подведёт в крайнюю минуту. Таковы правила дающие особую способность членам их королевской семьи. Взыграла женская гордость, топнула ногой принцесса, взбрыкнул услужливый единорог, и снова понеслись они галопом по разорённой земле – кто бы ни был, завидев её – влюблялся без памяти. Очарованные, что дураки – всё для неё делали – предавали родных, убивали детей, откусывали себе пальцы, выкалывали глаза, – промелькни лишь намёк на расположение Ханны. Принцесса – единственная надежда на возрождение, ходила по головам, сеяла увечья и смерть. Велика оказалась власть Ханны через особое свойство над всем живым.

Но неминуемое природное предназначение к продолжению рода вернуло-таки Ханну на родину, где она и встретила отца, и, смотря в глаза друг другу, им было уже не спрятаться от факта ужасной трагедии их земли, рода, семьи. Потому вместо радости встречи крепко задумались. Ханне предстояло выбрать: пренебречь моралью и рискнуть на продолжение рода человекоподобных с отцом, или создать новый вид, скрестившись с одной из тварей, но уже без риска с полным правом на дальнейшее развитие. Готлиб же осознал, что древнейший род человекоподнобных – их керуанский – зависит теперь от них, единственно выживших, отца и дочери.

– Мы просто не можем упустить этот шанс, мы обязаны нашему роду попробовать! – говорил отец дочери, но убеждал скорее себя.

По увлажнившимся масляным глазам отца, дочь догадалась, что это её чары отозвались в нём, что всё-таки имеет она несравненную власть над всем живым, а значит именно она полноправная принцесса всего мира. Тогда, серьёзно смотря на отца, разделась Ханна: ни одной острой линии не явив миру, всё покато и округло, всесокрушающая молодость упруго держала стан, грудь, бедра, а лёгкая поступь безволосых стройных ног и взгляд голубых глаз доводил самцов до исступления. На аромат девственности тут же двинулась всё живое, что развелось на планете, а кто был поблизости, уже склонились вокруг принцессы, млея от её подлинного величия. В ответ налились свинцом мышцы Готлиба, вытянулись жилы в струны, что вот-вот тело изорвут: никогда раньше он не брал силу сразу от нескольких разных зверей, но был готов до конца защищать дочь, чтобы она не задумала. Сомкнулась нетерпеливая живность тесным кольцом, тянет конечности, ревёт тестостероном, а принцесса не сопротивляется, только внутрь проникать не позволяет – рубит мечом.

– Оденься, доченька! – воскликнул Готлиб, еле сдерживая усиливающийся натиск.

Принцесса не слушала, она властным голосом приказала всем замереть и воздела руки к небу, потом взяла отца за плечо и дождалась, когда по нему пробежит дрожь вожделения, которая передалась через животных окружающим. И вдруг пошла обратная волна – это Готлиб на сколько мог проявил свою способность – вобрал в себя силу от всех живых существ, собравшихся вокруг единым месивом, но так как сейчас всю их силу загородила похоть, то и ответом стала всеобъемлющая и общемировая страсть такой мощи, что Ханна озарилась светом – и в этот миг в её теле появилась ещё одна жизнь! Всю свою любовную силу, разгоряченную энергией вожделения истосковавшейся живности, пытавшейся оплодотворить её, истратила принцесса на продление рода человекоподобных. И навсегда потеряв свою волшебную способность, непорочно зачала, продолжив королевский род!

Так начался отсчёт Эры Керунских Принцесс.»