Несущий смерть. Огонь святого Антония.
Несущий смерть – "Огонь святого Антония".
18 ноября 1095 года в французском городе Клермоне начался знаменитый церковный собор, ставший вестником первого крестового похода. А.Н. Майков в своём стихотворении описывает это событие как нечто грандиозное:
Не свадьбу праздновать, не пир,
Не на воинский турнир
Блеснуть оружьем и конями
В Клермон нагорний притекли
Богатыри со всей земли…
Знамёна, шарфы, перья, ризы,
Лазурь, и пурпур, и металл.
Под златотканным балдахином,
Средь духовенства властелином
В тиаре папа восседал,
У трона герцоги, бароны
И красных кардиналов ряд…
На самом деле всё выглядело гораздо скромнее, а уж повод для собора был и вовсе прозаичен. Францию и часть Европы уже несколько лет преследовали неурожаи, народ голодал, бедные рыцари сбивались в ватаги и грабили на дорогах купцов, нападая даже на хорошо укреплённые замки. Но самое главное в Европе объявился невиданный доселе мор. Сигиберт Жамблузский пишет, что эпидемия пришла вместе с голодом, начавшись ещё в 1090 году и с тех пор терзала северные районы, особенно Лотарингию. О самой болезни хронист с ужасом говорит: "Многие гнили заживо под действием "священного огня, который пожирал их нутро, а сожжённые члены становились чёрными, как уголь. Люди умирали жалкой смертью, а те, кого она пощадила, были обречены на ещё более жалкую жизнь с ампутированными руками и ногами, от которых исходило зловоние, но многие страдали от нервных судорог". Очевидцы также утверждали, что у некоторых больных менялось поведение, они впадали в ступор или приходили в неистовство, у них начинались видения, слышались голоса, а потом приходила неминуемая смерть. Франки были в смятении, и именно поэтому папа Урбан II смог так легко уговорить их отправиться в Крестовый поход на Восток. Согласно хронике Роберта Реймского, после Клермонского собора папа устроил свою знаменитую проповедь. Призывая к Крестовому походу, он рассказал, что "Иерусалим – пуп земли, край, плодоноснейший, по сравнению с другими, земля эта – словно второй рай… " Идея Урбана II получила необычайную поддержку и, что интересно, среди простого народа. Желание франков уйти в Крестовый поход вполне объяснимо – в их родных краях свирепствовала невиданная болезнь, порой опустошая целые области. В некоторых деревнях едва ли можно было найти хотя бы один двор, не пострадавший от последствий эпидемии. Ведь всему виной был ржаной хлеб, зараженный грибком-паразитом спорыньей, а хлеб ели все. Дело в том, что массовое потребление ржаного хлеба в Европе началось с начала X века, и, вместе с тем, пришли страшные не инфекционные эпидемии эрготизма – отравления алкалоидами и токсинами, содержащимися в спорынье, паразитирующей, преимущественно, на колосьях ржи. Болезнь протекала тяжело и в различных формах, гангренозной "огонь святого Антония" или в конвульсивной "ведьмина корча", но оба варианта не сулили больному ничего хорошего. Неизвестный очевидец пишет: "Вопя и стеная, люди в корчах падали на улицах. Многие, сидящие за столами, вдруг вскакивали и начинали кататься по всей комнате, подобно колёсам, другие валились с пеной у рта в припадках, третьих рвало, и у них проявлялись признаки внезапного безумия. Многие из них кричали: "Огонь! Я горю!" Те, кто не выздоравливал сразу, казалось, горели заживо. Это был невидимый огонь, отделявший плоть от костей и поедавший её."
Эпидемии происходили не каждый год. Для того, чтобы спорынья накопила достаточно ядовитых веществ, нужны были особые климатические условия. Обычно вспышки болезни происходили осенью, после холодного и дождливого лета, когда выпекали хлеб нового урожая. Таким образом, вместе с повсеместным распространением ржаного хлеба, эрготизм постепенно становился страшной судьбой всех европейских государств. Люди, доведённые до отчаяния, отправлялись в паломничество или шли в крестовые походы, стараясь оказаться как можно дальше от родины, ставшей могилой для их близких. Множество пилигримов, терзаемых "священным огнём" и одержимых ужасающими видениями (алкалоиды, содержащиеся в спорынье, имеют галлюциногенный эффект), устремились по пути святого Иакова, который ведёт в Сантьяго-де-Компостелу. Они преодолевали 700 километров в надежде обрести исцеление, прикоснувшись к мощам апостола, но часто смерть настигала их прямо в пути. Для поддержки и лечения паломников, папе римскому пришлось учредить специальный монашеский орден – орден святого Антония. Чтобы оценить размах бедствия, можно обратиться к исследованиям западных историков, утверждающих, что Антониты организовали приблизительно 200 больниц на всех четырёх дорогах к Сантьяго. Это была первая специализированная система медицинского обслуживания в Европе. Монахи использовали для лечения специальную диету, без ржаного хлеба, травяные вина, легендарный бальзам антонитов, и больные действительно шли на поправку. Поскольку монахам после 1130 года было запрещено выполнять хирургические операции, в монастырях работали цирюльники, которые осматривали открытые раны и ампутировали омертвевшие от гангрены конечности. Стоит отметить, что постоянные вспышки страшной болезни способствовали развитию ордена святого Антония, и в XV веке во владении антонитов находилось уже 396 поселений и 372 больницы. Орден успешно развивался, а эпидемии эрготизма продолжались до конца XIX века.
Долгое время медики не могли прийти к единому мнению о причинах болезни, придворный доктор Людовика XIV, например считал, что во всём виноват холодный климат и некий вредоносный туман, поражающий и людей и скотину. Хотя ещё в 1597 году врачи Марбургской школы сообщали о связи гангрены с недоброкачественным питанием, их верная догадка осталась без внимания. В 1672 году Королевская Академия Франции направила своего инспектора в район очередной эпидемии. Этим человеком стал архитектор и анатом Клод Перро. Он оставил свои дела в Париже и поспешил в наиболее пострадавшую провинцию. Перро серьёзно подошёл к делу и совершенно справедливо отмечал в своём отчёте: "Те, кто потребляет хлеб из плохого зерна, теряют части тела от гангрены, кто-то одну часть, кто-то другую; у одного отваливается палец, у другого рука, у третьего нос". Но, несмотря на верные выводы, сделанные отдельными учёными, только к середине XVIII века у медицинского сообщества накопилось достаточно наблюдений, чтобы однозначно связать причины эпидемий с паразитом колосьев ржи – спорыньей.
Не обошла стороной эта страшная беда и Россию. Вместе с продвижением христианства по просторам Руси, начала своё победное шествие рожь. О масштабном возделывании этого злака можно узнать уже из летописей 1065 -1115 годов. Вместе с рожью пришли и эпидемии странного, невиданного ранее мора. Сначала это были локальные вспышки заболевания, принявшие постепенно поистине ужасающий размах. Первая большая эпидемия, нашедшая своё отражение на страницах летописных памятников, относится к 1408 году.
А.Карпов в "Избранных житиях русских святых X–XV веков" сообщает: "В 1409 году в Вологодских пределах появилась повальная болезнь "корчета", очевидно так названная потому, что она сопровождалась страшными корчами: в руки больных, чтобы они не поранили ладони ногтями, принуждены были даже вкладывать палки. Многих, страдавших этим мучительным и ужасным недугом, приводили ко гробу преподобного Димитрия (Донского). Здесь они валяясь в муках корчей и каясь во грехах, просили угодника Божия об исцелении… Когда по окончании болезни братия вынесла из храма оставленные в нём палки, то последних, оказалось более воза."
От болезни вымирали целые деревни и монастыри, оставались в запустении пастбища и нивы, дохла скотина и домашняя птица. Ведь на корм шла та же рожь, заражённая спорыньей. Лошади, в буквальном смысле, "отбрасывали копыта". Вызванная эрготизмом гангрена не щадила и животных, которые лишались частей тела точно также, как и люди. В России дело осложнялось ещё и тем, что народ не считал спорынью вредным паразитом или ядом, а, наоборот, свято верил в положительную функцию чёрных рожков, считая их придатком к хлебу. Урожай считался тем лучше, чем больше спорыньи было на злаках. Сохранилось даже поверье, что спорынья – это "Матерь ржи". Почти мистическое преклонение перед спорыньей, лучше всего характеризуют строки из стихотворения Ирины Фёдоровой:
А в час, когда хлеба созреют,
Они вернутся – кто сумеет.
И кто вернётся, станет ждать –
Придёт Господь ли ниву жать.
Кто будет – мать, а – кто отец,
А кто возьмёт себе венец
Терновый колкий… –
Спорынья –
Лежит в основе бытия.
Судя по записям в средневековых документах, эпидемии "злой корчи" стали для России страшной реальностью, оставляя после себя горы трупов и множество беспомощных калек, часто страдавших слабоумием, острыми психозами и галлюцинациями. Если в Европе "огонь святого Антония" к XXII веку был уже болезнью бедняков, так как состоятельные люди перешли на потребление белого хлеба из пшеничной муки, то в России посевные площади, отдаваемые под рожь, только увеличивались, и к началу XIX века составляли до шестидесяти процентов от общей площади возделываемой земли. Основным продуктом русских людей продолжал оставаться чёрный хлеб из заражённой муки, и никакие увещевания врачей не могли заставить крестьян поверить в опасность, таящуюся в ржаном каравае, который ассоциировался у них с самой жизнью. Поэтому в XX век Россия вступила охваченная чередой масштабных вспышек заболевания. В 1906 году в Государственной Думе князем Шаховским было зачитано заявление за подписью 111 депутатов, наглядно иллюстрирующее бедственное положение: "В 24 губерниях Европейской России до 20 миллионов населения страдают от голода, вызванного неурожаем прошлого года и отсутствием запасных средств для продовольствия; неизбежные, связанные с бедствием болезни, как цинга, тифы, злая корча, довершают страшное бедствие".
А уже в 1907 году корреспондент Ассошиэйтед Пресс, ставший свидетелем повального мора в Казанской губернии с ужасом писал в отчёте, что в одном из сёл видел пострадавших в 74 из 78 домов, им посещённых. Журналист приводит характерный случай: "Семья человека по имени Рахматулин может служить типичным образом многих других. Руки матери, шея и лицо были ужасно изуродованы. Один сын умер, другой стал идиотом, две дочери онемели. Почти в каждом доме встречались варианты этой болезни".
Самое интересное, что Советские власти преуспели в борьбе с эрготизмом гораздо больше, нежели царское правительство. Были введены жёсткие меры и, благодаря им, даже в голодные послевоенные годы крупных вспышек болезни в СССР не фиксировалось. Последняя эпидемия произошла в 1926 году, оставив удручающие воспоминания у очевидцев. Врач Г.А. Максудов тогда с горечью писал: "Если принять во внимание, что больные "корчей" никогда полностью не выздоравливают, то можно судить, какое количество неполноценных людей было результатом токсидемии."
Для человека XXI века эпидемии эрготизма кажутся средневековым кошмаром, не совместимым с современными реалиями, но о них нельзя забывать. Ведь память об ужасных событиях прошлого может помочь избежать их повторения в будущем.
