Время волков. часть вторая.

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
vasiliy.shein
Время волков. часть вторая.
Текст:

Часть вторая.


… Раннее утро застало заспавшуюся стаю врасплох. Над зверями, вдруг разметанной постелью, предстало декабрьское небо. Оно вычертилось через розовый горизонт чистым ультрамарином, откинув набок тяжелое одеяло ночи. С юга робко взбиралась в небесные выси молодая, тонкая облачность. Подул сырой ветер, взметая среди камышовых кущ легкие поземки рассыпчатого снега.

Волчица судорожно зевнула, обнажая черную пасть и великолепные клыки. Сильно досаждал голод. К ней, тормозя лапами, взметая пушистый снег, подкатился молодой самец, игриво ткнул в бок холодным носом. Волчица злобно огрызнулась. Переярок заскулил, прижался к земле, смотрел в желтые зрачки нового вожака, преданно и жалобно. Волчица с достоинством отошла в сторону: она была матерью волков, и стая, беспрекословно приняла ее главенство.

Она повела волков в глубину озера. Местность была чужая, незнакомая, но опытная самка, полагаясь на обостренное голодом чутье, безошибочно вывела стаю на возможную добычу.

В этом месте степь врезалась глубоким клином в стены камышовых крепей. Там, почти у самого льда, стояло с десяток темных юрт, покрытых плотными войлоками, перевязанных жесткими волосяными веревками арканами. Возле них копошились люди, но они не сильно обеспокоили волчицу. Она не в первый раз видела двуногих жителей степи, и уже понимала их повадки и нравы. Люди всегда безопасны для волков, пока они их не видят.

Кроме того, она заметила, что на стоянке почти нет взрослых мужчин, и это было хорошо. Рядом с людьми должны быть овцы или лошади, и их некому будет защитить от внезапно напавшей стаи. Волчица вдыхала пастью и ноздрями запахи стоянки, стараясь получить как можно больше информации.

Увлекшиеся наблюдением звери вздрогнули, неподалеку от них зашуршал тростник. Раздвигая крепкие стебли, прямо на стаю вышел человек. Увидев волков, он застыл. Небольшой, в косматой овечьей шапке и длинном халате из тонкого войлока. Из-под завитков шерсти на зверей смотрели круглые от ужаса глаза. Человек часто дышал, прижимал к груди охапку срезанного камыша, в руке блеснуло лезвие круглого как серп ножа. По темным щекам, оставляя мокрые полоски, текли тяжелые капли горячего пота.

Звери стояли неподвижно, не сводя глаз с маленького врага. Волчица прошла через стаю и волки уважительно расступились, пропуская ее к жертве. Большая, черная волчица Мать потянула в себя ненавистный запах, шерсть начала вздыбливаться на загривке.

Волки в степи не были зимой редкостью. Однако вот так, столкнуться со стаей, среди которой мальчик заметил подранков, одному, без взрослых, ему прежде не приходилось. Вся стая, оскаливая великолепные клыки, сбилась вокруг матери. Мальчик сжимал в руках камыш, смотрел в зеленоватые глаза крупной черной волчицы и хорошо понимал, что его жизнь зависит от решения этой хозяйки стаи. Стоит ей дернуться на него, и тогда ему ничего не поможет.

Волчица смотрела на человека, тянула в себя воздух. Нет, этот человек не имел со зловещими запахами их преследователей ничего общего. Блестящий предмет в руке отпугивал ее братьев, однако старая волчица знала наперед, стоит ей тронуться к нему и стаю уже ничто не остановит. Они ни разу не охотились на людей, хотя однажды, при прежнем вожаке нашли в степи мертвечину и съели. От того мертвого человека так же пахло проклятым дымом, как от вчерашних…. Но человек никогда не был добычей волков. Пусть себе идет. Где-то поблизости ходит стадо кабанов. Мать давно уловила их запах, к людям ее привело больше любопытство и желание прояснить ситуацию, чтобы не попасть в беду, как было вчера. Они не станут охотиться на человека и его скот. И без того, их осталось слишком мало, с еще незалеченными ранами.

Мальчик опустил глаза и стал медленно отступать, попадая мягкими ичигами в собственный глубокий след. Так он, шаг за шагом, выбрался прогалину и, ускоряя шаги, с громким криком, путаясь в промерзлых полах, бросился бежать к аулу.


…К вечеру стая возвращалась на покинутую лежку. Им не повезло. Когда они напали на взрывающих длинными рылами камышовые корни свиней, из кущи выметнулся свирепый секач. Бешено ухая, он блеснул горящими ненавистью глазками и подкинул вверх зазевавшегося, ослабленного раной от стрелы, молодого волка. Самец забился на снегу, выбрасывая крупные капли алой крови. Огромный кабан кинулся на стаю. За ним трещали камыши, стадо свиней с визгом убегало в глубину озера.
Секач грозно ухал, ронял на грязный снег желтую пену, клацал длинными, желтыми ножами изогнутых клыков. Втиснул узкий зад в непроходимую крепь тростника, стоял косматой, источающей страшную силу глыбой, на пути растерявшихся волков.
Жалобно взвизгивая, волки покружили вокруг секача, улеглись неподалеку. Старый кабан постоял, ухнул и побежал догонять свою семью. Волчица проводила его тоскующим взглядом.

…Волки разорвали погибшего брата, проглотили все, до последнего клочка шерсти. Глодали пропитанный кровью снег, но этого было слишком мало чтобы утолить голод. Мать коротко взвыла, вымыла окровавленную морду об снег, и, приняв решение, повела за собой оставшихся сородичей.

Совсем скоро должно стемнеть, но на стоянке людей происходило что-то странное. Волки настороженно смотрели на поднявшуюся суету. Жалобно кричали женщины, плакали испуганные дети. Подростки и собаки согнали в кучку овец и лошадей. Взрослые впрягали упрямившуюся верблюдицу в длинную волокушу, грузили в нее какие-то вещи. Высокий старик распоряжался, покрикивал на женщин и подростков, торопил всех, время от времени, с опаской посматривал в забелившуюся вьюгой степь.

Камыш глушил звуки, раскачивался все сильней. Ветер свистел в тростниках, гнул их пушистые метелки. Волчица понимала: идет буран, сильный, ледяной. Это беспокоило ее, хотя, буря волкам не помеха, они могут переждать несколько дней под глубоким снегом. Но для этого необходимо быть сытым. Сегодня, пищу могли дать только люди или их скот, но они уходили, невзирая на поднимавшуюся метель. Что повело их из закрытого места в голую, промороженную степь, Мать не могла понять, и это раздражало ее все больше и больше.

Скоро стоянка опустела. На месте осталось несколько юрт и разбросанные вещи. Люди торопились, и взяли в дорогу только то что смогли. Волки осторожно вышли на покинутое стойбище, внимательно обнюхивая тянувшуюся в степь полосу, утоптанную следами людей и скота, усеянную мелкими овечьими катышками. Разыгравшаяся непогода заметала следы и брошенные юрты.
Волчица поколебалась, и заскользила среди поземок, вслед ушедшему в ночной буран аулу. За ней, темными тенями стелилась поредевшая стая.

…Уже была глубокая ночь, приближалось время волков, но люди не думали останавливаться. Они упрямо тянули под узду лошадей, верблюдов, пробивались через снежные заносы. Шли, гнали сбившийся в кучу скот. Жесткая крупа хлестала в мокрые лица, забивала продубленные морозом одежды, оседала звонкими льдинками на шерсти жалобно блеющих овец, леденила крупы коней.

Жалобно закричала, скрипуче застонала застрявшая в сугробе верблюдица. Высокий старик тянул ее вперед. Сзади и спереди, женщины и дети разрывали снег руками. Верблюдица упрямилась, вскинула заснеженную голову, плакала огромными глазами, слезы застывали крупными камешками на тонкой шерсти.

Стая, надежно укрытая ночью и снежной коловертью, остановилась совсем рядом, десятке метров от людей. Волчица правильно угадала момент, люди не могли их учуять, а короткошерстные псы ушли куда-то вперед. Волки тяжело дышали, высунув красные, алчные языки, подхватывали пастью пушистый, холодный снег.

У волчицы сомнений не было, в нос ей снова хлестнул ветром тот самый ненавистный запах человека. Ей не требовалось бросаться на жертву самой, хватило бы лишь обозначить движение. Голодные хищники накинутся на отчаянно кричащих людей и их животных. Но Мать была умудрена горькими поражениями, выпавшими на долю стаи в эти дни. Она напала первой, зная, что стая понимает ее и сделает то, что должна сделать.

Волчица выметнулась из ночи. Старик заметил ее, страшно закричал, вскинул рукой палку, но не попал. Мать опрокинула его на спину, перемахнула через тело и поднырнула под брюхо верблюдицы. Резко полоснула по ее отвислому животу острыми клыками, с треском разрывая лохматую кожу, вываливая из раны парные внутренности. Волчица еще раз, яростно рванула безумно приятную, еще живую требуху, но не задержалась, только лизнула скользкий, горячий жир. Коротко глянула в глаза поднявшегося старика и прыгнула в сторону. Туда, где стая гнала в ночь всполошенных, обезумевших овец.


… Этот, уже далекий год, принес людям столько бед и горя, сколько они смогли вынести. Но и этого казалось мало: короткое лето, сырая осень и в след им, на бешеном белом жеребце выметнулась зима, страшная, суровая. Буран начался в конце декабря. Лютовал, свистел как старый конокрад - барымтач, гнал перед собою через степь бесконечные косяки белых метелей. Вымораживал мертвую землю до каменной крепости, упрятал её под глубокие сугробы на долгие месяцы, до прихода, затерявшейся в мире холода, весны. Редкие дни, когда стихал пронзительный ветер, радовали жителей степи покоем и солнцем, их считали по пальцам, как праздники.

Близился Наурыз, но морозам, казалось, не будет конца. Всего лишь на днях угомонился восточный ветер, принесший с далекого Семея особенно сильный холод. Снежная коловерть бушевала по полям пять дней, слегка стихая на закате, чтобы с наступившей темнотой снова погрузить промерзлую железной крепостью землю в беснующийся хаос снега и льда.

… Буран умчался также внезапно как и набежал. Близилось утро, но луна светила ярко, заливая голубую округу серебристым светом. По жесткому от мороза снежному насту двигалась вереница всадников, отбрасывая на играющую искорками землю длинные, синие тени.

Их было мало, десятка полтора, только со стороны казалось больше, из-за запасных коней, которых вели за собой на поводу. Ехали осторожно, берегли силы лошадей, кружили среди увалов, выбирая путь по местам не слишком занесенным снегом. Местность неровная, холмистая, с затяжными спусками и подъемами. На широченных, плоских вершинах увалов громоздятся разбросанные глыбы каменных россыпей. Летом, на таких, нагретых горячим солнцем камнях, любят сидеть хозяева степи и неба - беркуты, внимательно оглядывая немигающим взором окрестности.

Но до лета еще далеко, и полная луна равнодушно освещала не дающим тепла светом застывшую в холодной тишине степь.

...Перед подъемом из лощины один из всадников выдвинулся вперед, сровнялся с ехавшим во главе отряда человеком, придержал своего, закурчавившегося морозными завитками, тяжело дышавшего скакуна.

- Нужно перейти на шаг, жаным! – сказал он сдавленным от сильного мороза голосом: - Впереди длинный подъем, кони устали. Я был в этих местах, знаю. К полудню мы выедем на реку. В том месте Тобол поворачивает на запад, а на изгибе – есть низина. Ее заливает водой только по весне, она большая, в ней можно весь наш аул поставить. В ней будет теплее, там и станем на отдых, коней подкормим.

Человек, к которому обращался всадник, молча, кивнул ему в ответ, перевел свою лошадь на крупный шаг. Снега на подъеме почти не было, его выдуло сильным ветром, и они поехали рядом. Скачущие за ними верховые постепенно догоняли передовых, выравнивались в походный строй по двое.

Низкорослые, мохноногие лошади рвали из рук своих хозяев поводья, тянулись к высоким пучкам жесткой, волглой от мороза травы, срывали ее, на ходу хрустели крепкими зубами, перетирая еду меж железных удил.

- Сколько раз я тебе говорила, Байсал-ага, не называй меня «жаным»! Я дочь охотника, я воин, а не маленькая девочка! – девушка с показным гневом в голосе, вызывающе вскинула острый подбородок. Из-под опушенного инеем лисьего треуха - тымака сверкнули сердитые глаза.

- Хорошо, хорошо! – примирительно произнес крупный, широкоплечий мужчина, глядя на свою разгневанную спутницу. Под обледеневшей черной бородой блеснули крепкие зубы, хитро прищуренные глаза с любовью обласкали девичье лицо.

- Верно! Ты дочь своего отца, светлой ему памяти! Только твой отец был моим курдасом (ровесником, другом), и после его гибели ты выросла на моих руках! Ты, конечно, не помнишь, как я вытирал пучком травы твою розовую задницу, когда ты забывала это делать сама. Зря я тебя тогда жалел, нужно было выбирать самую сухую и колючую травку!

Девушка хотела рассердиться еще больше, но, глядя на обветренное до черноты, улыбающееся лицо Байсала, передумала, улыбнулась сама. Воспоминание о давно прошедших днях на минуту согрело их обоих, словно в зимнюю стужу дунул теплый ветерок, из самой сердцевины горячего, летнего полдня.
Кони внезапно насторожились, захрапели. Далеко позади всадников раздался протяжно - тоскующий волчий вой.

- Совсем обнаглели! – зябко поежилась девушка: - Как кончился буран, так они и идут за нами! Не отстают…

- Что поделать, Айнаш! – посерьезнел Байсал: - Обезлюдела степь. А кто, кроме человека остановит волков? Две недели прошло,как мы в пути, и ни одной живой души не встретили! Только степь и звери!

- Значит, люди, для самих себя – страшнее зверя бывают! – ответила Айна. Брови, покрытые инеем от дыхания, нахмурились: - Волки были всегда, но людей в степи – все равно было больше! Пока не пришли волки из Жунгарии!

Байсал ничего не ответил ей, промолчал. Только горестно вздохнул. Айна резко вздернула повод, поднимая вверх голову увлекшегося кормом коня.

- Завяжи тесемки тымака потуже! – заботливо сказал ей путник: - На рассвете мороз самый сильный! Слава Всевышнему, хоть буран стих!

В утренних сумерках всадники остановились на короткий привал. Наскоро пожевали вяленую конину, заедая ее кусочками твердокаменного, соленого курта. Сменили лошадей, и с первыми лучами холодного солнца двинулись в путь, уходя все дальше на запад.

Ближе к полудню выехали на излучину реки. Байсал говорил правильно. Тобол брал свое начало от этого места в четырех, пяти днях ходу на хорошем коне. Поворачивая на закат солнца, он образовал широкую пойму, в которой действительно мог укрыться от ветра даже большой аул. Река покоилась подо льдом и снегом по левой стороне излучины, на это указывала ровная извилина камышовых зарослей. Лощина была покрыта сухой травой, кустарником и осокой. Среди серого песка и щебня местами шелестели небольшие островки тростников, желтых, с пушистыми метелками верхушек.

- Люди! – почему то громким шепотом произнесла Айна, сдерживая сильной рукой рвущегося в низину, почуявшего отдых, коня. За ее спиной выравнивались в линию ее спутники. От волнения, красивое лицо девушки порозовело, на высоком лбу выступили капельки пота.

Жигиты напряженно вглядывались вниз, в лощину. Там, у подветренного берега стояли три маленьких юрты. Неподалеку от них, среди сухих былок прошлогодней травы, ходила худая верблюдица, паслось несколько лошадей. В зарослях кустарника и камышей неторопливо передвигались, кажущиеся маленькими издалека, фигурки людей. Над юртами струился сизый дымок.

- Да, жаным! – внешне спокойно подтвердил Байсал: - Только это не наши люди!

- О чем ты говоришь, Байеке! – голос девушки срывался от охватившего ее волнения: - Разве могут в такое время в степи быть чужие люди? Может им нужно помочь! И… И, может быть, они что-то знают, кого-то встречали на своем пути!

- Что ты, Айнаш! Я говорю о том, что это явно – не те кого мы ищем! Конечно, мы им поможем, если они в этом нуждаются!

Один из коней жигитов, увидев чужих лошадей, призывно заржал, заплясал под своим хозяином, косил глазом, ронял желтую пену из оскаленных губ на вылизанный ветром снег.

Далекие фигурки застыли. Люди увидели всадников, стоящих на берегу реки, засуетились, забегали. Послышались приглушенные расстоянием женские крики. Некоторые из них побежали в сторону заросшего берега, другие, пороняв собранные охапки топлива, кинулись в сторону юрт.

- Это мирный аул! – сказал Байсал: - Оставайтесь здесь! Я поеду к ним один, не нужно их пугать!

- Я с тобой! – упрямо заявила Айна.

- Хорошо! – коротко ответил мужчина, направляя коня в низину.

Петляя на спуске, подъезжая ближе, они увидели, как из одной юрты вышел мужчина, приложил руку козырьком ко лбу, вглядывался во всадников. Рядом с ним встали трое подростков, сжимая в руках тусклое железо сабель. Женщины, жалобно причитая, загоняли в юрты детей, беспомощно оглядывались на своих защитников: на седого старца и, даже, еще не юношей, а почти – мальчиков...

…Байсал нарочито неторопливо сошел с коня и почтительно поприветствовал аксакала. Услышав родную речь, худое лицо старика прояснилось. И только мальчишки, глядели на непрошеных гостей недоверчиво, словно загнанные в ловушку зверьки, стояли, выставив перед собою тяжелые для их рук сабли.

Старик сделал в их сторону легкий жест рукой, и те, неохотно опустили оружие.

- Не принято в степи встречать гостей вопросами! Только время сейчас нелегкое! Кто вы, сынок? С добром или со злом, пришли к нашим бедным юртам?

Высокий, сильный еще, аксакал говорил неторопливо и степенно, но внимательный взгляд Байсала отметил тревогу в его глазах. Жилистые руки старика, сжимавшие отполированное многолетними прикосновениями дерево простого посоха, мелко подрагивали от тщательно скрываемого волнения.

- Мы казахи, ата! И не причиним зла своим сородичам! Пусть видит Всевышний, в моих словах только правда! Не бойтесь нас, мы вам не враги!

Темное, изрезанное глубокими морщинами лицо аксакала прояснялось все больше. Из глубоко посаженных глаз уходили остатки тревоги. Тяжко вздохнув, старик широко раскинул руки. Байсал с волнением прижался к его груди.

- Благослови вас Аллах! – растроганно произнес аксакал, отстраняя от себя жигита: - Подойди ко мне, дочка! Вас привел сам Всевышний, когда мы уже совсем стали терять надежду!

Мальчишки стояли, смущенно переминаясь на ногах, прятали за спину, ставшее вдруг ненужным, оружие, словно не зная куда его деть. Не услышав ничего плохого, из юрт стали выходить забившиеся в них женщины. Из-за их спин недоверчиво поблескивали черные глазенки детишек. Издалека спешили люди, прятавшиеся в камышах.

Женщины причитали тихим плачем, в котором перемешались и радость и боль, обнимали Байсала, Айну, благословляя их, благодарили за все милостивого Аллаха!

Айна смотрела на недоверчивые, исхудавшие лица детей. Одетые в прокопченные, истрепанные одежды, они все еще боялись приехавших к ним людей, стояли, словно маленькие птички, готовые в любую секунду вспорхнуть, скрыться от любой опасности.

И только один малыш, лет трех, подошел к ней, переваливаясь на нетвердых еще ногах, доверчиво посмотрел в глаза и требовательно поднял вверх тонкие ручонки. «Возьми меня на руки, апа!» - прочитала Айна в его чистом взгляде.

Крепившаяся изо всех сил девушка прижала к себе легкое, словно невесомое тельце ребенка, зарылась лицом в его пропахшую горьким дымом одежду. И этот запах все равно не перебил запах ребенка, запах детства. Айна плакала, ее сердце разрывалось от боли и сострадания к народу. Байсал хмурился, прижимая к себе плачущих женщин, утешал, поглаживая им спины и головы…

… Прибывшие с трудом разместились в тесных юртах, наслаждаясь теплом и забытым уютом жилья. Дети и подростки, ссорясь между собою за право первым взяться за повод усталых коней жигитов, увели их в сторону травы и камышей.

Байсал и Айна сидели у очага юрты аксакала. В огне вспыхивали ярким пламенем и быстро сгорали пучки сухого камыша и ветки кустарников. Аксакал неторопливо подкладывал их в очаг. Вспышки огня освещали его усталое, суровое лицо. В полумраке поблескивали глаза набившихся в юрту детишек и нескольких женщин. Рядом сидели жигиты Байсала. В закопченном казане таяли осколки льда, перемешанные с чистым снегом.

- Скоро закипит вода, и у нас будет – сорпа и мясо! – сказал аксакал, и пояснил: - Вчера забили одну из оставшихся овец. Сейчас я велел освежевать еще одну. Гость в доме – всегда праздник!

Тихо потрескивало топливо в огне. Шипели, плавясь, лед и снег. Аксакал выдержал паузу и продолжил.

- Меня зовут Сырбай! Я старейшина этого аула. Наш род – Телеу, из славного племени Жетыру. Было время, когда аул ставил по пятьдесят юрт, когда мы приходили на жайляу к озерам Бестюбе. Но теперь эти благословенные времена миновали. За многие годы бедствия, наш род потерял больше половины людей…

Байсал, пригнул голову, соглашаясь и сочувствуя аксакалу.

- Летом мы стали на свое обычное место, когда нас настигла весть о том, что проклятые жунгары снова двинулись в поход. И теперь, уже в наши края. Не знаю, что их привело сюда! – старик с срмнением покачал головой: - Прежде они так далеко на север не заходили. Прошло больше десятка лет после славной битвы у Буланты, когда наш народ, наконец, смог сломать хребет жунгарскому волку! … Не думалось, что они вернутся! Только начали оправляться от страшных бедствий… И вот, враг снова пришел к нам! Они прошли стороной от нас, к Тоболу, но наши воины все равно ушли в поход. Там где враг – там и жетыру! Так было всегда!

Байсал снова кивнул аксакалу, соглашаясь с его словами. В степи всегда ходили легенды о храбрости бесстрашных и ловких воинов племени Жетыру.

- Так случилось и сейчас! – также неторопливо продолжал свой рассказ Сырбай: - В аулах остались только женщины, дети, и вот такие – как я, отвоевавшие свое старики. Мы ждали…Пришла осень, но вестей о своих сарбазах мы не слышали. Некоторые наши сородичи, всеже, откочевали на родовые зимовья по Сырдарье, только мы решили подождать… Вдруг вернутся наши воины к своему очагу! Внезапная зима заставила наш аул остаться в озерах. Но мы по прежнему, ждали своих сыновей! – аксакал горестно вздохнул, ворошил толстым сучком тлеющие под казаном угли. Айна и жигиты, напряженно вслушивались в его рассказ.

- В начале зимы пришли плохие вести! Говорят, возле большого Уркаша была битва, в которой погибло много храбрых батыров. Весть к нам шла очень долго, хотя мы стояли неподалеку от того места! – и встретив удивленный взгляд Айны, старик пояснил: - Нам пришлось тщательно скрываться от всех. Тяжелые времена в степи научили нас всему, и даже самому тяжкому – недоверию! Случалось, что среди своего народа были предатели! Жау жагадан алганда, ит етектен алады! (когда враг уже взял за ворот, своя собака прицепится к подолу). Так, дочка, говорит народ! Горько, но это бывает правдой!

- Мы тоже слышали об этой битве, Серке! – осторожно вставил свои слова Байсал, в прервавшуюся речь аксакала: - Но пока не знаем подробностей!

Сырбай – ата молча кивнул ему в ответ. Прикрыл глаза, погружаясь в трудные воспоминания.

- Месяц назад мы увидели ночью большое зарево. Горело дальнее от нас озеро. Кто его поджег, мы не знаем, но я решил увести тех, кто остался в ауле! На север идти было нельзя, там могли быть наши враги! Идти тропой к нашим зимовьям – я не решился! Враг не хуже нас знает наши дороги! Остался один путь – на закат солнца. Я слышал, что если перейти Тобол, то за ним начнутся леса. Там и решили переждать нашествие жунгар! Но мы не смогли дойти туда! В пути, в бураны и морозы, мы растеряли большую часть нашего скота и имущества, и вот – остановились здесь… Осталась одна верблюдица, несколько лошадей и десяток овец. Простите нас, дети мои: нам нечем вас достойно встретить!

Женщины вздыхали, но уже не плакали. Глаза их были сухими, они выплакали свои слезы. Детишки сидели тихо. Давно замечено, что дети, выросшие в бедствиях, больше молчат. Молчат и смотрят своими мудрыми не по годам глазами, в самую душу. В сердце того, кто умеет понимать и любить людей. Им нечего говорить, и некому – жаловаться. Они безропотно принимают все то, что обрушивается на них. Потому что – они дети, и часто, не умеют обижаться и терять веру в справедливость взрослого мира.

- Байсал – ага! – приподнялась с места Айна: - Нужно накормить людей! Я прикажу жигитам зарезать запасного коня, который захромал!

- Конечно, дочка! – ответил Байсал, но только слова эти, он произнес, уже, глядя в спину девушке.

Айна не дожидаясь его ответа выбежала из юрты, сделав знак жигитам, увлекая их за собой. Вслед им побежали обрадовавшиеся дети и женщины. Юрта опустела, в ней остались только Байсал и старейшина.

- Гость приходит - счастье в дом с собой приводит. Горько мне, принимать угощение от гостей! – сокрушенно произнес аксакал: - Но еще тяжелее видеть, как наши дочери берутся за оружие!

- Мы один народ, аксакал! – ответил ему Байсал: - Беда коснулась всех, и сила наша в одном: в единстве и помощи! Асар! Только так мы сможем выжить и сохранить народ!

- На все воля Аллаха! – старик провел ладонями по лицу: - Но в твоих словах, я слышу правду!

- Айна – дочь моего курдаса! – после недолгого молчания продолжил Байсал: - Ее отец был хороший мерген, охотник… Он погиб на охоте, когда девочке было четыре года. Перед этим умерла ее мать, и она осталась сиротой. Многие семьи нашего рода хотели взять девочку в свою юрту, но она не отходила от меня. С тех пор я забочусь о ней! Так вышло, аксакал, она единственное, что осталось у меня в этой жизни! Да, это правда, она носит оружие и умеет им хорошо пользоваться, но мы бережем ее! Она не только дочь мне, Айнаш - светоч нашего рода!

- Пусть будет так! – печально вздохнул аксакал: - Но только помни, смерть на лица не смотрит!

- Мы бережем своих дочерей! – снова, упрямо повторил Байсал: - Наш род зимует неподалеку, в лесах, на севере отсюда. И наши воины, как и славные Телеу, прослышав про набег жунгаров, в конце лета ушли навстречу врагу. Мы тоже, как и вы, ничего не знаем об их судьбе, так как нам пришлось уходить дальше, на север. Туда, где страшный враг не мог найти наших детей и женщин. Теперь мы ищем, своих жигитов. Но пока что, мы не встретили в степи ни одного человека. Видно, люди покинули эти места! У нас с вами одна судьба, аксакал. И мы поможем вам, вас нельзя оставлять одних. Слышно, что основное войско врага покинуло наши края, но где-то еще рыщут их небольшие отряды. Мы доведем вас до своего кочевья, и там вас примут как родных!

- Народ разметало по степи, как курай в сухую осень! – с болью произнес аксакал: - Но, видать, Всевышний не совсем отвернулся от нас и послал вас на наше спасение…

По темному лицу скатилась скупая слеза. Слеза боли за свой народ и надежды на его спасение.

Они вышли из юрты. После полудня погода резко изменилась. Подул ровный ветер с юга, неся с собою тепло, вытесняя холодный воздух. Запахло сыростью.

Люди оживленно хлопотали возле лошадиной туши. Слышался смех и радостные разговоры. Надежда снова вернулась к усталому народу, возрождая его к жизни.

Жигиты перешучивались с молодыми женщинами, и те, на время позабыв свое горе, робко улыбались им в ответ. Несколько молодых девушек не отходили от Айны, с восхищением разглядывали ее одеяние и оружие, перешептывались меж собою. Айна, замечая на себе взгляды, становилась еще более горделивой, изредка, иногда не к месту, давала указания веселым жигитам.

Аксакал и Байсал с улыбкой смотрели на воинственную деву, и та, заметив их взгляды, смутилась, пряча от них большие как у верблюжонка глаза.

Байсал подозвал к себе двоих жигитов и велел им выехать в степь, опасаясь внезапного появления жунгарских отрядов. Опытный воин, еще утром сам искавший врага, теперь ясно понимал, что главная задача стала иной: нужно спасти людей.

… Поздний, по зимнему холодный рассвет, застал хорошо отдохнувших людей за торопливыми сборами в дорогу. Байсал хмурился, недовольно поглядывая на потемневшее небо. Долгожданное тепло теперь больше мешало, хотя сердце его переполняла радость близкого окончания зимы. Беспокоило то, что подтаявшие снега могут сделать путь слишком сложным и трудным для женщин и детей.

Решено было оставить одну из трех юрт, чтобы не перегружать имеющихся лошадей и верблюдицу. Возле нее хлопотал один из подростков. Высокое, худое животное, высокомерно взирало большими лиловыми глазами на копошившихся людей, поскрипывало крупными, желтыми зубами.

Небольшое кочевье тронулось в путь. Кроме юрты, пришлось бросить еще и другие хозяйственные вещи, но люди, несшие их на себе несколько дней, расставались с ними безо всякого сожаления и ропота. Слова Байсала о встрече с его родней радовало их сердца, дали надежду на новую жизнь и спасение своих детей.

…Аксакал с жигитом ехали впереди каравана. Байсал предполагал, что если не случится непредвиденных заминок, то они проведут в пути семь – восемь дней, успевая дойти до места прежде, чем начнется сильное таяние снегов.

Беда пришла как всегда нежданно! На второй день пути, к Байсалу подскакал дозорный жигит. Вдалеке от реки они заметили несколько всадников. Кто это были, друзья или враги, никто не знал, так как заметившие друг друга люди быстро разъехались в разные стороны, не делая никаких попыток к сближению.

Байсал выслушал рассказ жигита. Обветренное лицо его закаменело, он думал. Принимал нелегкое решение. Они, с аксакалом, отъехали в сторону и недолго о чем-то говорили.

- Айна! – сказал Байсал, вернувшись к людям: - Дальше ты поведешь караван сама! Не спорь! – жигит поднял руку, предупреждая ожидаемые возражения девушки.

- Я пойду с вами! – упрямо заявила она.

- Айнаш! Родная! Посмотри на них! – Байсал указал на людей, сбившихся в кучу: - Они смотрят на тебя! Ты приведешь их к дому! Больше некому!

Айна оглянулась. На нее смотрели испуганные глаза детей и женщин.

- Идите прямо по реке! – наставлял ее жигит: - Лед еще долго будет крепким. Через три дня свернешь с реки вправо. Ты найдешь дорогу, я знаю! Е-ей, жаным? Что за слезы в твоих глазках? Ты ведь дочь охотника, и ты – воин!

Байсал повернулся к своим выстроившимся в линию всадникам.

- Едем! - негромко сказал он им. Посуровевшие жигиты молча слушали его, сдерживая беспокойных скакунов: - Пришло время исполнить наш долг! Если перед нами враг, мы встретим его достойно!

- Атеке! Отец! – отчаянно вскрикнула Айна: - Обещай мне, что вы вернетесь!

Сильный мужчина вздрогнул. Впервые за четырнадцать лет он услышал от своей своенравной воспитанницы такое слово – отец! Глаза его увлажнились от счастья и гордости, за себя и за нее. Но только на мгновение. Проглотив спазм, охвативший его горло, он произнес весело, и даже, слегка небрежно:

- Конечно, вернемся, дочка! – Байсал подъехал вплотную к девушке, обнял ее, не слезая с коня: - Отец твой, мой курдас, не смог дождаться внука, значит – дождусь я! Кто же, как не я, проведет обряд - "тусау кесу", перережет путы твоему ягненку - первенцу, даст ему напутствие в жизнь? Обязательно вернусь! Жди, жаным!

Айна, глотая слезы, смотрела вслед уходящему в заснеженную степь отряду храбрецов. «Не называй меня – жаным!» - шептали ее обветренные, потрескавшиеся губы.

Она снова обернулась к людям. Кто-то с завистью смотрел вслед жигитам, особенно мальчишки, но большинство обратило свои взоры на нее.

- Нам пора, дочка! – ласково сказал ей аксакал: - Тебя ждут!

Упруго дул сырой ветер, затягивал небо хмурыми облаками, словно печалясь вместе с осиротевшей девушкой, разделяя вместе с нею ее грусть и боль.
И вдруг, среди шума ветра, послышались красивые звуки. «Фугу – фугу!», и призывные, так хорошо знакомые ей клики, идущие со стороны где было далекое теплое море, которого Айна никогда не видела.

- Лебеди! – зачарованно прошептала девушка: - Я их слышу!

Люди замерли, вглядываясь в низкое, хмурое небо, из которого медленно, тяжело и плавно взмахивая крылами, прямо к ним, выплывала лебединая стая.

- Весна будет ранняя! – радостно сказал аксакал, раскрыл ладони, провел ими по лицу: - Они возвращаются домой!

Лебеди летели трудно, боролись со встречным ветром. Изредка, в разрывы облаков проскальзывали лучи яркого солнца, и тогда, белоснежные перья величественных птиц ослепительно сияли в их отражениях, неся в этих отблесках неистребимую тягу всего живого к своей Родине и продолжению рода!

- Хош! В путь! – Айнаш взмахнула камчой, тронула каблуками мягких сапожек бока своего застоявшегося коня: - Хош! Домой!

Перед нею, среди высоких, каменистых берегов, тянулась извилистая линия дремлющей подо льдом реки, указывая путь к далеким еще аулам. Голос девушки окреп, взгляд стал жестким и упрямым. Только, на смуглых щеках, виднелись полоски просыхающих под весенним ветром слез…

…На далеком увале сидела одинокая волчица. Стая стала неуправляемой и не нуждалась в своей матери. Волки разбились на пары, уходили в укромные места степи. Волчица следила за крохотными силуэтами всадников, тянувшихся вереницей среди мокрых, осевших снегов. Перевела взгляд на реку: там, тоже были люди, но, почему то уходили в другую сторону от всадников.
Совсем низко пролетела большая стая лебедей. Мать щелкнула в небо клыками и побежала вдоль глубокого оврага: длинная, худая. Тощие соски болтались на разбухшем животе. Скоро они наполнятся молоком, нужно отыскать место для логова, в котором закопошатся слепые щенки.

Зима, время волков – прошла…


- Ата! – взволнованный рассказом деда, Адилет схватил его за руку, глядя прямо в глаза, настойчиво и требовательно спрашивал: - А они дошли? Говори, ата!

- Конечно, дошли, жаным! А как иначе? Если бы они закончили свой путь на зимней реке, тогда не было бы и нас с тобою! Люди другого рода не дали им погибнуть! Асар! На этом слове держится жизнь!

- А жигиты? Они вернулись?

- Никто не знает, сынок, сколько людей лежит в этих степях! – снова повторил аксакал: - Не знаю и я про них! Будем думать, что они вернулись… И что Байсал выполнил свое обещание, и провел обряд «тусау кесу» своему внуку! Но даже, если они погибли, то не зря! Они сражались за самое святое, за Родину и народ! Вот так, жаным!

Адилет долго вглядывался в излучину реки, на которую указывал ему дед, словно пытаясь разглядеть вдали тех людей и те далекие, тяжелые, и одновременно, славные для народа, времена.

- Ты покажи мне, то место?

- Обязательно покажу! Только потом. Старый я стал, идти далеко, километра четыре. Сегодня пятница, завтра у твоих родителей выходной. Они, наверное, к ночи приедут навестить нас. А завтра и съездим!

- Смотри, не обмани! Мы поедем туда, и ажеку возьмем с собой! Ладно?

Аксакал добродушно засмеялся. Давно ему не было так легко и приятно.

+2
23:10
509
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
@ndron-©

Другие публикации

шепот
Dvalin 16 минут назад 0
Жара
prostak 1 час назад 0