"Начало беспробудной весны"

А в чьем-то дворе, на закраине, люди, ошалевшие от скуки, совсем не замечают тонких мотивов весны. Им лишь бы напиться, забыться до завтрашнего обеда – в полдень начинается день у них – и третья бутылка магазинной водки идет в расход. Водки самой дешевой и безобразной на вкус, аж до судорог и спазмов безобразной.
Помутневший взгляд серых глаз и ухмылка на перекошенных губах. А затем суровая печаль на лице собутыльника в морщинах и впадинах щетинистых щек, будто вся жизнь его мельком, словно в фильме, заиграла мрачным ансамблем в голове поседевшей.

И женщины – жены их, в шубках советских по пяты, перекачиваясь с ноги на ногу, матрешками волочатся по земле. В уставших руках старая потертая сумка с незамысловатым узором, которого уж не разглядеть, а в ней хлеба батон да колбаса.
Придут домой и томно дышат в коридоре после нескольких пролетов этажей. Мужья их: кто упал и слюну пустил из полуоткрытого рта, кто в туалете с сигаретой второй час, кто к дивану прирос и сидит, выжидает испуганно брань и ругань, чуть жена порог переступит.

Они и в окна не смотрят, так, между сереньких многоэтажек находят свои угловатые мысли. Они и день уж не помнят, какой наступил: календарь застыл на нулевом и пожелтел. Жизнь тогда и кончилась, застыла и пылью припала.

Дети их, словно весенние пташки, упорхнули из отчего дома и письма больше не пишут, не навещают стариков.
«Небось, неблагодарные, забыли о нашей к ним доброте!» - в нетрезвом поту злость накрывает чересчур рьяно. Маленькая совсем кухня пропиталась мокрым запахом перегара застоялого, недельного.
А жена мычит что-то в ответ, уткнувшись носом в стол.

Около часу ночи она сползет со стула и сутуло дойдет до дивана в гостиной, а муж ее так и останется в кресле храпеть.

И лишь душа очерствелая плачет и мечется от бессилия. Недолго осталось ногами, может, по земле-матушке скрипеть?