На волю

Пройдут пять тысяч сто тринадцать суток – четырнадцать непрошеных годков… Не примет сократившийся желудок обилья витаминов и белков. Не примет сердце равнодушья серость, где одиночество – не дар, а бич судьбы, где холод отчуждённой атмосферы слоится между трупов голытьбы.

Здесь всё не так, как представлялось в зоне, но та же безнадёга, та же муть, и те же бесполезные законы, что лучше наплевать и обогнуть. С пустым пока и сердцем и карманом, наметишь путь – оплошный, ложный. Свой. И двинешься, чуть от свободы пьяный – куда-нибудь, да только бы домой. Не зэк, не проходимец, не безумец – бесцельно, бесконвойно, просто так пойдёшь по грязи равнодушных улиц под взгляды безразличные зевак…