Солнечный сон соловья

- Леш-ка-а! Лешка…

Звон, не знающий своей силы, потряс утонувший в зелени двор и деревья зашептали, зашикали ветром, который вдруг развернулся и потрепал мои повыгоревшие на солнце, и так уже светлые волосы. Передо мной были окна библиотеки, переливающиеся солнечными бликами и отражённой листвой, по правую руку – окружённый кустами, сиренью шершавый тротуар и калитка школы, а слева – узкая дорога меж домами к улице. Я прошелестел сквозь высокую траву и перешагнул через клумбу поближе к библиотеке, и…

- Лешка!

Но никто не отозвался ни из библиотеки, ни из-за школьного забора, ни из окон дома. Тогда я поднялся по широким и низким, цементным ступеням к дверям, узнал их неслышное скрипение и вошёл в чуть прохладную тишину «Книги – источника знаний». Эти жестяные буквы, выкрашенные чуть желтеющей белой краской, красовались на козырьке над входом, и больше никаких особенных обозначений того, что здесь располагается библиотека, на ней не было. Да и не нужны они были – ну, ведь все знают, что тут и где.

- А, так это ты там шумишь – по коридору мимо меня прошла женщина-библиотекарша, неся в руке чайник с дымящимся носиком – проходи, там она. Книги хоть помоги донести! – крикнула она мне уже вдогонку с весёлым укором.

В большом зале, где располагались книги, было не так уж безлюдно – перед столом абонемента переминалась с ноги на ногу пара ребят, кто-то тихо о чём-то разговаривал в лабиринте полок, и я, поискав глазами свою пропащую подругу, шагнул прямо в него. Я так и думал, что увижу Лешку у полок с фантастическими рассказами и хлопнул её по плечу – здорово!

- Здорово. Ты уже пришёл? – протянула она, отрываясь от какой-то страницы.

- Да, я уж думал, мы прямо сейчас пойдём.

- Ну, сейчас… Да, сейчас пойдём – закрыв книгу, она зажала её подмышкой с двумя другими и мы стали ждать очереди.

- Что нашла?

- Да вот… Всё никак не поймаю одну книгу. А тут – просто, рассказы разные, и ещё стихи.

- Стихи… - протянул я со скукой – ну, а букву-то нашла?

- Какую такую букву?

- Ну как же – меня уже начинало распирать от смеха – хоть точки тебе найти, будешь Алексеем!

Лешка что-то недовольно забурчала, а тут и пришла пора выкладывать книги на стол.

- Книгу ту взяли опять. Я уж даже отдельно её себе отложила, а вот… Сложная книга, да - библиотекарша вытаскивала из картонных кармашков на внутренних сторонах обложек листики с номерами читательских билетов - А ты всё шумишь, ой-ёй-ёй… И чего-то ты с ним водишься?

Лешка была среднего роста, с чёрными, коротко стрижеными волосами и тонкими руками. Её глаза, как когда я нашёл её среди книг, часто будто задумывались о чём-то, но мне казалось, не о том, что видят. Может, о книгах, а может, вовсе даже не о них. А звали её вообще-то Леся, но как повелось во дворах – так и есть. Мне жутко нравилось её подкалывать, но когда другие наши товарищи или просто знакомые начинали дразниться, у меня внутри что-то тяжелело, а один раз даже захотелось подраться. Ведь я-то Лешку знаю, и она знает, что я по-доброму, хоть и смотрит на меня с упрёком и вздыхает, а они…

- А ты опять не возьмёшь себе ничего?

- А, я… Я пока начитался. У меня вон – я поправил рюкзак за спиной – блесна есть новая совсем, леска, а котелок ещё такой здоровский папа привёз. Снасти там всякие…

- Сна-асти! Опять будешь у меня книги из рук рвать.

- Да ничего я не рву. Так, интересно же.

Снастями я называл примерно всё, что имело отношение к какому-то полезному делу, будь то рыбалка. Так как-то солиднее звучит.

- Книгу вот не взять никак – вздохнула она, когда мы спускались по ступенькам.

- А про что там?

- Про человека, который попал в совсем незнакомое место.

- Я думал, ты уже всю библиотеку перечитала. Я вот про остров читал, там такая история, как будто сам на этом острове оказываешься, и…

За разговором мы вышли на пыльную дорогу к лесу, я жевал сорванную травинку, наконец спохватился и уложил книги в свой рюкзак. В поле стрекотали сверчки, иногда дорогу перелетали белые капустницы, и пекло солнце – оно теперь в самом верху неба было, а вокруг – ни одного облачка. Нам нужно было пройти совсем немного через лес к реке, перейдя через старые пути на станцию. Станция у нас была двойная – это был бетонный перрон вдоль заросших рельс, по которым давно уже наверное никаких поездов не ходило, а с другой стороны – лодочный причал с парой сараев и домиком капитана. Капитаном мы называли очень старого дедушку, который когда-то водил большой паром, на который могли даже заехать автомобили. Но потом широкую дорогу отчего-то забросили, и надобность в такой переправе отпала. И теперь он водил катер с дачниками. А ещё когда-то, говорят, он был капитаном вообще огромного корабля со сложным названием, и участвовал в войне, защищая какую-то акваторию. Он носил фуражку с такой потёртой, но блестящей звёздочкой, а в важные праздники он надевал китель с погонами, и на них – тоже звёзды, и на орденах.

- А знаешь – после минутного молчания спросила Лешка – что соловей всегда поёт? Даже тогда, когда спит.

- Как это?

- Так. Солнце так ярко светит, но соловей всё ещё спит. И поёт в своём солнечном сне.

- Что же он тогда поёт? – совсем не понял я.

- Да зачем тебе знать, что! Ты же не знаешь, когда просто слышишь его пение. Это просто песней соловья называется.

- Так-то оно может и так… Но уж как-то странно ты сказала.

- Да нет, просто это красиво.

Я утёр пот со лба, который теперь покрылся задумчивой морщинкой. Так бывало, когда моя подруга говорила что-то такое непонятное, и я всегда думал, что это она из книжек запоминает и специально надо мной подшучивает, ну как я про букву ё, но в книгах я такого никогда не встречал. Может, это какие-то стихи – стихи мне как-то никогда не давались и не нравились, и мне очень тяжело бывало в школе, когда нас заставляли учить наизусть всякие… В них простые слова, как картинки – но великие, как с придыханием говорила учительница литературы, писатели и поэты таким сложным образом выворачивали слова в предложениях, что мне они совсем не запоминались, и меня всегда стыдили за это. Правда, иногда Лешка с первой парты подсказывала что-то шёпотом, и учительница, делая вид, что не заметила, ставила мне четыре с «большим, ужасным минусом».

Мы уже выходили из леса к реке, как где-то поодаль от тропинки, за деревьями, послышалась трель соловья.

- Вот! – победно улыбнулся я – А ты сказала, что спит!

- А ты докажи, что не спит! Бе! – она показала язык и побежала вниз по склону к видневшейся в траве насыпи. В этой траве, а иногда и между спал, росла очень вкусная земляника, и по утрам она бывала в ней как маленькие красные цветы или угольки.

На старом перроне сохранились скамейки, на которых теперь сидели ожидающие переправы старики с палками, бабушки с тележками, школьники, иногда даже детсадовцы вместе с воспитателями. Но сейчас, наверное, из-за жары, тут почти никого не было. Сидел разве один седой старичок, да высокая, в косынке пожилая женщина. Видимо, катер ещё не приходил, и мы с Лешкой тоже уселись на одну из скамеек. Солнце очень уж утомило, и даже говорить было лень и устало – поэтому мы молча сидели, покачивая ногой, и вглядывались в сверкание воды, видневшейся за причальными постройками. Сверчки, теперь уже затаившееся в горячих камнях и траве насыпи, иногда разливались стройным стрекотанием, иногда затихали, лишь изредка кое-где потрескивая. А ещё реже им отвечал ветер, который, хоть и тёплый, но приятно холодил кожу.

Тут, чуть поодаль от тропинки, из леса вышел, смешно ковыляя и путаясь ногами в траве, какой-то парень. Отбросив длинные тёмные волосы с глаз, он шумно выдохнул и полу-бегом, полу-прыжками спустился на насыпь, а после вышел на перрон. Отряхиваясь и отрывая от себя приставшие колючки, он подошёл к сидящей женщине.

- Извините, а здесь поезд… Ещё не приходил? – мы с Лешкой тут же захихикали, закрыв улыбки ладонями.

- Нет, молодой человек, ещё не приходил. – она неодобрительно покосилась на нас и мы умолкли.

- А, хорошо, спасибо. Телефон почему-то сел, и куда же это я… - он повернулся к выцветшей табличке с названием станции, нахмурившись и пытаясь разобрать стёршиеся буквы – вроде бы, всё правильно.

Пробубнив это себе под нос, он снял выглядящий очень увесистым, как будто сейчас лопнет, рюкзак и сел на последнюю свободную скамейку. Но тут же вскочил, хлопая себя по карманам, наконец выудил из какого-то пачку сигарет, щёлкнул-звякнул и закурил, щурясь от солнца.

- Эх, молодо-зелено… - то ли печально, а то ли усмехаясь, вздохнул дедушка.

- Да, ничего. Это ничего. – улыбнулась женщина.

Так мы сидели, и уж солнце чуть-чуть сместилось к закату, и поезд прошёл, будто совсем не задержавшись, и сверчки, тоже утомившись, поутихли – только соловей изредка заливался за спиной. И вот от реки послышалось знакомое тарахтение, и мы все разом поднялись – я с Лешкой, пропустив вперёд пожилую даму, и Капитан.

- Э-эх-ма! Кабыть, припоздал я сегодня – улыбаясь в бороду, сказал он, помогая женщине спуститься на дорожку к причалу. Мы пропустили их вперёд, а Лешка взяла у женщины из рук расшитый узорами узелок с какими-то вещами.

- Ничего-ничего, спасибо.

Вчетвером мы поднялись на борт катера, и Капитан по привычке постоял у трапа, поправляя фуражку, чтобы дождаться тех, кто, может быть, опоздал. Но никто больше не пришёл, старик отдал концы и затарахтело, застрекотало одним большим водяным сверчком наше судно по сверкающей молчаливой реке.

- Смотри-ка – сказал я – а Капитан-то весь седой…

И берег удалялся, исчезая почти в дрожании воздуха, и мы удалялись в переливающихся бликах воды, и скоро совсем уже не смогли бы друг друга разглядеть, только слышалось, как там, под солнцем, поёт свою песню соловей.

Автор изображения