Глава 25 Сеть

Автор:
Итта Элиман
Глава 25 Сеть
Аннотация:
Немногое могло сбить чуйку бывалого оборотня...
Текст:

Немногое могло сбить чуйку бывалого оборотня, привыкшего не только видеть, но и слышать все, что плывет или просто шевелится на милю вокруг. Каждой чешуйкой, каждым легким движением хвоста, в любой миг, в любую погоду, днем и ночью он держал окружающий мир под контролем. Порой удавалось даже охватить две или три мили морского пространства. Конечно, не в шторм. Тогда радиус сужался до десятков метров, и разумнее всего было уйти на глубину или даже залечь на дно. Чогер был очень осторожен в такую погоду.

Но в тот день шторма не было.

Напротив. Морская вода стояла мирно, как чай в чашке.

Неуемное весеннее солнце слепило по поверхности, лезло в заросли возорослей, грело мальков, раздражало крабов. Именно солнце стало виной тому, что Чогер попался.

Он не увидел ее — тонкую, почти прозрачную в весёлой от избыточного света воде.

Он плыл, лениво оглядывая рифы, слушая движения мира и свое сердце. Надеялся, что к его возвращению Ливана уже проснется. Вон, какое яркое солнце, снег с берегов стаял еще не прошлой неделе, так что, по всему выходит дриаде пора бы уже вернуться в его объятия. Последние несколько лет весенняя Ливана стала совсем юной девочкой по сравнению с ним. От этого Чогер желал ее еще больше, возвращаясь мыслями в истоки их любви, вспоминая, какой неумелый и неутомимый он был тогда, и какой он теперь — могучий зверь, почти медвежич, от такого кто угодно оробеет, даже красавица Ливана. Мысли об ее горячем, гибком теле мучили его. За три месяца с ума можно сойти — зима всегда давалась Чогеру тяжело. И хотя теперь у оборотня появилось приемное дитя — девочка-эфер, она не могла заменить Чогеру его верную дриаду, единственного спутника последних двадцати лет жизни. Он так сильно соскучился, что живот сводило, как у влюбленного подростка.

Именно как влюбленный подросток он и прозевал опасность.

На морду вдруг натянулись путы, вцепились в плавники. Чогер замер. И замер мир.

Это птицы бьются с садках, мухи вязнут в варенье, а зайцы застревают в капканах обеими лапами. И только изобретатели жестоких приспособлений для ловли других живых существ знают, что двигаться в ловушке — смерть.

Нужно было все осмотреть, не мутить и не колыхать воду, а потом, при благоприятных обстоятельствах, осторожно отплыть назад. Вбок и назад, как можно медленнее.

Чогер бы справился. Он уже попадал в подобные переделки и всегда выходил живым. Вбок и назад, почти не шевелясь.

Но в этот раз ему не повезло. Позади что-то резко метнулось. Чогер увидел (а рыбьи глаза видят мир почти в полный круг), что это молодая сельдь — самая глупая рыба в мире. Целая стая, носившаяся так синхронно, словно имела один мозг на всех, дающий движениям необъяснимую никакой логикой команду — болтаться туда-сюда.

Стая качнула сеть мощным ударом, отпрянула и снова подцепила, перевернула, загребла под себя. Несколько мелких рыбешек просочились между ячейками и как полоумные бросились наутек. Остальные зацепились и принялись метаться без всякого порядка, закручиваясь в сеть и запутывая Чогера, оказавшегося посреди этого дикого светопредставления.

Чогер понял, что пропал. Ругаясь мысленно на всех ведьм и на всю глупую рыбу, что только водилась в бескрайнем море, он попытался дернуться, вывернуть плавники и хвост. Теперь-то уже что? Только если случайно повезёт. Куда там! Сеть спеленала его, как строптивого жеребёнка, и он повис на ней, как на висельных веревках. Сельдь трепыхалась рядом, но огромный, тяжёлый Чогер не мог даже плавником пошевелить.

Проклиная всех и вся, кипя от гнева, перебирая возможные варианты исхода беды (какой ни возьми — один хуже другого), злясь и пуская по шкуре дрожь негодования, он и мог то, что только вздрагивать хвостом, разевать зубастый рот да вращать круглыми глазами.

От беды, произошедшей с Чогером, мир ни на йоту не изменился. Высоко над поверхностью моря в просторном весеннем небе баловалось молодое солнце; внизу, в глубинах желтых рифов, качались длинные, как волосы Ливаны, чёрные водоросли; мимо оборотня сновали мальки и медузы, равнодушные и озабоченные своим нехитрыми бытием; стая трески прошествовала мимо, торопливо отгоняя молодняк от гиблого места. Потом наступили красные сумерки и пришла ночь.

Луна, которая одна была повинна во всех его страданиях, холодно блестела сквозь толщу воды, как серебряный пятак.

Завтра к вечеру она пойдет на убыль и Чогер снова станет человеком.

Его заранее начнёт ломать. За пару часов он почует в теле дрожь, а в костях — ноющую, словно зубную, боль. Обычно, в день перед обращением Чогер держался ближе к берегам, чтобы вовремя успеть добраться до твердой земли. Но сейчас он был очень далеко. И даже будь он ближе, это бы ничего не изменило. Утром его вытащат вместе с сетью, отчего он сразу задохнется. Это было бы не худшее, хотя и печальное. Возможно повезёт и его убьют, но если рыбаки не дураки и знают, как выглядят реперты в рыбьем обличьи — сдадут ведьмам за мзду немалую и ценное по последним тяжелым временам расположение власти.

Серные ведьмы охотно используют оборотней-рыб в битвах с вражескими судами, но такого старика, как он, скорее всего просто поместят в резервацию, заставят работать на войну, а в полнолуние будут держать в вонючем бассейне для изгоев.

Или убьют, казнят прилюдно за измену, в назидание молодым. Это было бы самое полезное, на что бы он сгодился.

Чогер не боялся смерти, но ожидание исхода переносил мучительно. И хуже всего были думы о Ливане и Польге. Что с ними теперь станет? Будет ли красавица Ливана заботиться о бедной девочке, когда проснется теперь, весной — юной, беспечной девой, хозяйской леса, у которой на уме лишь любовь да песни? А если Ливана не переживет его гибель? Если зачахнет от тоски? Ведь любое бессмертие так или иначе конечно. Любовь вполне способна его оборвать. Любовь вообще на многое способна.

У него было достаточно времени подумать обо всем, о чем он обычно ухитрялся не думать. К примеру, о том, что старость страшила Чогера больше смерти. Глубокой мукой было бы для него стать обузой для Ливаны. Разбить ей сердце тем, что ей придётся наблюдать, как любовник превращается в немощного, никчемного старикашку с облезлой бородой и болячками. Он представлял себе, как юная Ливана заходит в дом, где он, дряхлый и бесполезный, уже не встаёт с постели. Ливана носит ему еду и воду, грустная и несчастная. Или, что маловероятно, и все же как знать, бросает его, заходит все реже, находит предлоги, чтобы пропадать надолго. Она спит с каким-нибудь молодым пастухом, что ночует на пастбище по-весне. Но хуже всего то, что ему все равно, он больше не хочет её и не может за неё бороться, он спит и бредит, ему снится море, юность и очень болят кости.

Ему было страшно думать о том, как он будет справляться с обращениями, когда его мощь и здоровье угаснут. Он видел себя, умершим в море и съеденным мальками. Разное видел.

Он жалел себя долго. До утра.

Утро не принесло ничего, кроме тусклого света. Погода испортилась, хмурые облака далеко наверху спрятали солнце. Рыбаки не явились поднять сеть и Чогер стал думать, что, возможно, сеть из тех, которые ставят надолго, может даже на четверть луны.

Он висел на спутанных веревках и ждал. Оставалось всего несколько часов до перехода. Минуты текли медленно, а солнце пряталось, так что счёт времени Чогер давно потерял, впрочем, как и надежду.

По телу побежала дрожь. Внутренности скрутило. Но не от кипящей ненависти и негодования, нет. Это был знак того, что обращение скоро.

Прошел час, другой. Нервы понизило иглой, загнанной под ноготь, закрутило в узлы и принялось упрямо рвать.

И тогда Чогер понял, что это конец.

Он был большой, очень большой рыбой, но его человеческое тело все-равно было в три раза больше. Он перекинулся, сеть впилась в шею, живот и грудь, досталось плечам и старой ране. Его буквально располосовало на квадраты. Кожа порвалась, ячейки врезались в мясо, кровь окутала оборотня

От этой невыносимой боли Чогер взревел. Вода попала ему в нос и в горло, но прежде чем задохнуться, боль пробудила инстинкты и жажда жизни взяла верх над смирением. Чогер вспомнил, кто он. Он — свободный оборотень, могучий мужик, который сам отвечает за себя и за своих женщин.

Тогда он намотал вопящие нервы на невидимый кулак, сжал зубы и приказал себе вновь стать рыбой. Представил, что плывет, свободно двигая плавниками, ощутил, как впивается в бок жирной макрели, гонит стаю на север, он почувствовал, как напрягает мышцы, толкает себя с силой, чтобы выпрыгнуть из воды, а затем, замерев на миг в воздухе, вновь входит в упругую плоть моря. Впервые он ощутил себя рыбой, понял, какой был дурак, что ее ценил, не понимал своего счастья наслаждаться сразу двумя мирами, двумя телами, двумя жизнями...

Поглотившая разум боль трясла и пронзала. Чогер не сразу заметил, что вернулось объёмное зрение и он снова может дышать. Жабры прорезались снова, он судорожно втянул воду и кислород пошел в кровь. Тело уменьшилось, боль притупилась.

Чогер все понял. Он не зря копался в книгах, ища средство от своего недуга. Ему известно было, что реперты, принявшие свою природу, умели управлять обращением. Он пробовал вычитанную технику сотню раз, но обмануть себя до этого дня так не сумел. Не очень-то сильно видимо было нужно.

Это оказалось так же необратимо, как научиться плавать или читать, так же, как обрести себя, познать суть вещей, главный закон своей природы. Быть рыбой больше не было для Чогера карой, он принял это как дар, и научился им пользоваться.

До утра следующего дня Чогер учился управлять обращением, а когда понял, что готов, то дал себе право немного поспать.

Проснулся Чогер от того, что сети тащило наверх. Пойманная в них рыба металась и пучила круглые глаза. Большой зеленый живот рыбацкого судна, покачивающийся на поверхности, приближался.

Рыбаки втянули сеть на борт с помощью лебёдки, рук и грязной брани. Они сразу поняли, какая рыбина им попалась.

— Чтоб у меня глаз лопнул! — сказал кто-то. — Вот свезло! Пораскинь мозгами, Хнук, сколько хозяйки отвалят за оборотня!

— Нисколько! — широкомордый мужик навис над Чогером. — Он весь в кровище. Сам сейчас сдохнет. А жрать его я не стану, уж точно.

— Пустим на филе, — предложил первый голос, — и никому не скажем!

— Гадость! Это же, считай, человечье мясо.

— С какой стати? Ты видишь тут человека? Я — нет!

— Дай сюда багор! Прикончим его сами! А то мало ли!

Чогер отлично знал, что рыба может прожить на воздухе минут двадцать. Но раньше она выпадет в забытье и перестанет понимать окружающий мир. Кислородное голодание вызовет судороги. Он наблюдал это миллион раз. Он был рыбак и предпочитал сразу перекусить жертве горло возле жабр, чтобы рыба не мучилась. Но в этот раз с разумным решением широкомордого Чогер не согласился.

Нависшие над ним мокрые рожи все до единой выражали брезгливость. Даже им — последним из сброда ведьминских шавок, было противно смотреть на оборотня.

Широкомордому передали багор. Второй багор, Чогер видел, был прилажен изнутри к корме судна. Только руку протяни. Но руки пока не было.

Это было самое быстрое обращение Чогера. Опыт и страх взяли свое. На глазах отпрянувших рыбаков, рыбье тело принялось извиваться, плавники выросли в огромные ручищи, голова стала человеческой, а хвост- ногами.

— Лубт всеядный! — выругался кто-то. — Хватайте сразу! За живого нам точно обломится!

— Вяжи!

— Здоровенный какой!

Они науськивали друг друга, но ни один не смог подавить отвращение к тому, кто шумно втянул в легкие побольше воздуха, здоровенной лапищей содрал с кормы багор, а через секунду уже стоял на ногах.

Он был страшен. Кровоточащий голый громила, с мокрыми черными волосами, слипшейся бородой и безумным от злости глазами.

Он ударил. Резко, наотмашь, чтобы не передумать, не остановить руку на полпути. Ярость его трезво держала ситуацию. Это была старая, прирученная ярость, которая вырвалась только затем, чтобы выжить.

Глухо тюкнул багор, голова человека дернулась, челюсть клацнула, чавкнул череп. Рыбак повалился в сторону, словно не багор пробил ему голову, а просто кто-то сильно толкнул сбоку в плечо. Другие рыбаки, потрясенные случившимся, сделали шаг назад. У них были только ножи для разделки рыбы. Длинные, тонкие ножи, все в кишках и чешуе. Чогер чуял, как воняют рыбьи кишки и как несет страхом от этого грязномордого оцепеневшего сброда.

Он старался не глядеть на убитого. Кто следующий? Вот этот, широкомордый, который тоже сжимал багор. Но багор труса не был готов к удару, а багор Чогера — был.

Он сделал шаг вперёд, занес руку и махнул резко в сторону. Сверля глазами широкомордого, заставив его пятиться и поскальзываться на склизкой от кишок палубе, оборотень ударил совсем не его, а того, кто был справа. Насадил мужика затылком на крюк и сразу вывернул, чтобы освободить орудие. Мужик, которого Чогер и рассмотреть не успел, осел на колени и ткнулся лбом в пол.

— Ты чо творишь? — заикаясь, не выдержал широкомордый. Он пятился к лебедке, голос его тоже спотыкался.

Рыбаков осталось пятеро. Первыми надо было бить самых не ссыкливых. Чогер научился пользоваться боковым зрением даже в человеческом обличии, а потому он видел больше других.

Еще удар... Он дал себе миг посмотреть на убитого, проверить точность попадания, и тут взгляд его скользнул по якорному канату, свернутому на носу шхуны.

За канатом мелькнула вихрастая макушка, испуганные глаза — пацанчик лет десяти, юнга. Да чтоб вас всех ведьмы драли! Чтоб пусто было предателям и слюнтяям, и ему, Чогеру, в первую очередь! Пацана он не убьет!

— Шаг назад! — зарычал он. — Все! Ещё шаг! Чтобы в этой части моря мне не попалось больше ни одной собачьей посудины с ведьминским гербом. Чтоб вы носа сюда не казали! Ясно? Увижу — всех перебью!

Это была пустая угроза, но в тот момент оборотень в нее верил. Ярость, адреналин и открытие нового свойства своей природы дали ему повод. Он медленно, словно проверяя, дошли ли его слова до рыбаков, оглядел трясущуюся команду, а потом, стараясь не смотреть на три изувеченных трупа, отшвырнул окровавленный багор в воду и резко прыгнул за борт. На лету перекинулся, и ушел под пузо шхуны.

Через несколько секунд на том месте, где он вошел в воду, плюхнулся гарпун на тросе, потом еще и еще. Лебедка тралила море вокруг шхуны. Чогер ждал, сердце его наливалось новым чувством. Он убил троих, не моргнув глазом. А если бы не юнга, убил бы всех...

Домой Чогер вернулся новым: решительным и злым.

— Где ты был?! — Польга выскочила ему навстречу. — Луностояние закончилась три дня назад! О, Чогер!

Она бросилась его обнимать, но оборотень отстранил девочку. Глаза его горели холодным огнем.

— Вот тебе мое решение, — произнес Чогер. — Трусость ведет к бесславной гибели. Никто никогда не отрежет твои крылья. И думать забудь! Ты — эфер. Это твоя судьба. Я беру ее в свои руки.

+1
10:30
301
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...
Светлана Ледовская №2