Пробуждение. Часть II. Глава 12
Видео-коллаж автора
МАРТ 1826 года. ТАГАНРОГ
День выдался ветреным. За окном по-зимнему завывала вьюга, гоня позёмку и бросая снежную пыль в окна.
Женщина в траурном наряде сидела у жарко пылающего камина, но даже его тепло не спасало её от холода, она зябко куталась в пуховую шаль. Женщина была явно чем-то озабочена, то и дело бросала взволнованный взгляд на каминные часы и тревожно прислушивалась к однообразно-тоскливым завываниям вьюги. Вот часы стали бить полночь, при первом ударе дама вздрогнула. Потом встала с кресла и подошла к окну — ей послышался звон ямщицких бубенцов. Отдёрнула занавеску и стала всматриваться во вьюжную ночь, но напрасно, кроме снежного марева ничего не было видно. Дама отошла от окна и принялась прохаживаться по комнате, стягивая на груди шаль.
В это самое время у дома остановился возок, и закутанная в чёрный плащ высокая широкоплечая фигура с надвинутым на лицо капюшоном, шагнула из него к дому. Оглянувшись, фигура быстро проскользнула к чёрному входу и скрылась за тяжелыми дверями.
- Ну, наконец-то! – воскликнула дама и бросилась в объятия вошедшего незнакомца в чёрном плаще. – Я давно ожидала вас, - она с трогательной улыбкой взволнованно взглянула ему в лицо, по-прежнему скрытое капюшоном.
- Простите, что заставил вас ждать, - отвечал инкогнито, не открывая полностью лица, - Но прийти раньше было бы слишком рискованно, а нам рисковать нельзя.
Он с нежностью посмотрел на неё и поцеловал руку, потом попросил: - Пожалуйста, плотнее задвиньте занавески.
Когда она выполнила его просьбу, он снял капюшон, но оставался в плаще, заговорил взволнованно:
- О, дорогая моя! Простите, что заставил вас играть эту роль!
- Вы не должны извиняться! – голубые глаза лихорадочно блестели и смотрели на собеседника с нежностью и затаённой болью, - Ведь это мой долг! Хотя, - она усмехнулась, и в её голосе явственно послышалась горечь: - признаться, это было ужасно, изображать скорбь и сидеть у постели умирающего.
Она вдруг что-то вспомнила и, взяв его за руку, потянула к камину:
- Да что же я… Вы же замёрзли! Вам опасно простужаться после недавнего недуга! Вот, присядьте к камину и согрейтесь.
- Не беспокойтесь, дорогая, - возразил он, - Я не замёрз, а вот у вас ледяные руки.
Он сжал её руки в своих и, склонившись лицом, согрел своим дыханием. Они вдвоём сели у огня, и он продолжал держать её руки, точно не мог или не хотел отпустить их.
- Да, - она вновь печально улыбнулась, - Я оказалась прекрасной актрисой, - и пошутила: - Странно, что раньше мне не приходила мысль попробовать себя на театральных подмостках.
- И слава Богу! – тоже с улыбкой отвечал он, - Мне с лихвой хватило игры длинною в жизнь.
- Чаю? – вновь спохватилась она.
- Нет, не беспокойтесь! Нам не нужно поднимать лишнего шума… Я… вы должны знать, что моя любовь к вам сейчас приобрела совершенно новые формы… Я вдруг понял, что вы единственная в моей жизни женщина, душа которой – есть часть и моей души… Не перебивайте меня, прошу, - он прижал ладонь к её губам и заговорил с едва сдерживаемым волнение: - Да, так и есть… И я уверен, господь послал нам такую возможность, чтобы мы могли в конце пути, отринув мирское, соединить наши души в молитве о тех кого любим и кто навсегда останется в нашем сердце.
- Вы не раскаиваетесь в своём решении? – спросила она и посмотрела на него с затаённым ожиданием, не сдерживая слёз, которые капля за каплей сбегали по её щекам.
- Нет! – страстно отвечал он. – Мне лишь жаль, что Николаю пришлось пройти через всё это, – он опустил голову, словно не мог вынести её взгляд. – Я знал, но… не думал, что дело имеет такой масштаб, и что может произойти такое… Всё казалось игрой компании молодых людей.
- А он знает о…вас, о нашем решении?
- Нет, ему лучше не знать этого… Только Константин… Только он может меня понять, потому что и сам отказался от тяжкого бремени… Но он связан клятвой. Николай слишком молод. Да и зачем волновать его? У него и без того ноша не легче моей… Теперь хотя бы у династии есть наследники. Я спокоен за Россию, она в надёжных руках.
- Я обещаю вам, что ваша тайна умрёт вместе со мной, я буду молчать и молиться о спасении вашей души! – пылко заверила она и поцеловала его руку.
- Да, я знаю, - кивнул он, - Ваша поддержка придаёт мне силы… Без вас я бы не решился…
- Однако, не случится ли так, что вы однажды передумаете? – вновь спросила она и внимательно посмотрела ему в глаза, словно надеялась увидеть в них что-то тайное, в чём он не мог бы ей открыться.
- Ежели я когда-то подвергнусь соблазну пожалеть о нынешнем своём решении, то пути назад у меня всё равно не будет. Мы ведь сожгли все мосты…- Он немного помолчал, обдумывая что-то, вновь поцеловал её руку и добавил: - Я буду молится, чтобы господь уберёг меня от такого сожаления. И прошу вас молится о том же, чтобы всевышний послал мне сил. Надеюсь, я смогу искупить всё то ужасное, что свершалось ранее по моей воле или просто по слабости и неведению.
- Я уже молюсь о том! – пылко отвечала она, целуя его руку, потом спросила: - Скажите, как вы полагаете, когда-нибудь, нашу тайну раскроют?
- Пока мы живы – нет… Я всё сделал для этого… Ну а потом… Если захотят знать правду, препятствий для правды нет, - светлая улыбка осветила его печальное лицо, - Для меня важнее другое, чтобы поняли и не поминали лихом.
Вьюга неистовствовала за окном, завывала дико и жутко, точно хотела испугать всё живое. Так зима протестовала против прихода весны и не желала сдавать своих позиций, последнее сражение с весной было ожесточённым и яростным. В комнате, освещённой лишь горевшей у икон лампадой да всполохами пламени в камине, взявшись за руки, сидели двое – он и она. Их лица были взволнованы, в глазах блестели слёзы, но вместе с тем их печаль была светла. Эти двое могли бы показаться счастливыми любовниками, встретившимися после долгой разлуки, и вновь обрётшими друг друга. Однако печаль, сквозившая в чертах их красивых лиц говорила о другом - они выглядели, как люди, стоящие на пороге чего-то нового и долгожданного, подошедшие к своей мечте, которая начала сбываться, но вместе с тем их пугала неизвестность. И если мужчина старался быть уверенным в себе, то женщина… Она словно чего-то ждала от мужчины. Но надежда была напрасной, и чем дольше они говорили, тем печальнее становилось лицо женщины, горестные складки залегли у красивых губ, а взор полнился неизбывной тоской.
Они долго ещё говорили о чём-то, а потом, мужчина порывисто прижал свою собеседницу к груди, накинул на голову капюшон и вышел в ночь. Женщина успела осенить его крестом. Едва дверь за ним закрылась, она опустилась на колени перед образами и принялась творить молитву.
***
Немного придя в себя после трагедии у Сената, под занавес 1825 года, 17 декабря Николай Павлович подписал указ о создании Следственного комитета. Впрочем, потом этот орган переименовали, 29 мая 1826 года назвав Комиссией. Это было сделано для того, чтобы подчеркнуть временный характер учреждённого органа: комиссия создаётся по случаю, для решения временной задачи, а комитет предполагает некоторое постоянство.
Общество с затаённой надеждой ожидало результатов следствия и приговора. Так или иначе очень многие оказались причастны к делу: у кого-то под арест попали родственники, у кого-то близкие друзья. Поэтому едва утихли разговоры о прощании с покойным Благословенным императором, как с новой силой стали рассуждать о возможных итогах следствия.
Синяев был у «ночной княгини». Он не играл за столом, не флиртовал с дамами, а просто прохаживался между многочисленными гостями Голициной, прислушивался к их разговорам, но думал о своём.
- Уверяю вас, Алексей Павлович, - прикладывая пухлую руку к груди и картинно закатывая глаза, говорила дама средних лет с пышными видами в декольте, - Вот можете мне поверить! Всё это затеяно для порядка. Государь не будет строг, а помилует всех.
- Ах, нет, Аполлинария Эрастовна! – возражал ей солидный краснолицый кавалер в малиновом сюртуке, туго обтягивающем его внушительный живот, - Такого просто не может быть! Преступников следует примерно наказать! Шутка ли – покушались на жизни всей высочайшей фамилии! – он потряс указательным пальцем. – Государь будет строг, как и полагается!
- Ах, нет же, нет! – возражала ему собеседница, кокетливо ударяя его веером по руке. – Вот экий же вы кровожадный, граф, нет бы вам согласиться со мной, так вы изволите спорить, экий упрямец! - и Аполлинария Эрастовна делала нарочито обиженное лицо, всем своим видом показывая, что не успокоиться, пока её визави не согласится с ней.
- Николай Ильич, - от наблюдения за спорящей парой Синява отвлекла хозяйка вечера, - Вы сегодня так неразговорчивы, отчего? Неужели дурные известия о нашем с вами общем знакомом? – она смотрела на него с любезной лёгкой улыбкой, однако её взгляд был серьёзным и озабоченным.
- О, нет, Евдокия Ивановна! Пока что известий нет никаких, - отозвался Николай и поцеловал руку княгини, - Но мы все ожидаем скорой развязки.
- Скажите, - продолжала Голицына, - как поживает маленькая княжна? Не нуждается ли в чём?
Красивое лицо княгини с безупречно правильными чертами, всё ещё хранящими первоначальную красоту, несмотря на далеко не юный возраст их обладательницы, сейчас выражало искреннюю озабоченность, которую Николаю было непривычно видеть в этой светской обстановке. Ночная княгиня, сняв привычную маску, проявила свою истинную душевную суть, вполне доброй женщины, способной на сочувствие.
- Благодарю вас, сударыня, княжна под моей опекой. У неё всё хорошо, как только может быть хорошо у женщины, разлучённой с любимым супругом.
- Николай Ильич, пожалуйста, передайте ей, что я, ежели в том будет даже самая незначительная необходимость, могу помочь ей. И пусть не падает духом! – она чуть понизила голос и тихо добавила: - Есть основания надеяться, что государь будет милостив!
- Благодарю вас за участие, Евдокия Ивановна, непременно передам Анне Александровне ваши слова, она сейчас нуждается именно в добром слове и душевной поддержке! – отвечал Николай и добавил, нахмурившись: - Надеюсь, ваше предположение верно и в ближайшее время мы не содрогнёмся от новостей.
***
На следующий день, посетив Анну, Николай передал ей слова Голицыной.
- Ах, Николай Ильич, - оживилась она и посмотрела на него взволнованно, - Значит ли это, что у Евдокии Ивановны есть какие-то обнадёживающие известия?
Она, сжимая в волнении руки, заходила по кабинету и продолжала рассуждать вслух:
- Я давно думала и решила, что мне надобно обратиться с прошением о помиловании мужа, - Анна вдруг остановилась и взглянула на Синяева, желая видеть его реакцию на свои слова, - Да, да, именно так! – продолжала с жаром, не дожидаясь ответа Николая, как бы отвечая сама себе, - И пусть Сергей тоже напишет прошение. Тем более, что Евдокия Ивановна полагает, что государь не будет строг. А она, наверняка, осведомлена лучше нас.
- Анна Александровна, - осторожно заговорил Синяев, - Я не думаю, что следует спешить с этим…
- Отчего же, голубчик Николай Ильич?! - она насторожилась, - Вы что-то знаете? Умоляю вас, не скрывайте от меня ничего!
Сложив ладони перед собой, посмотрела на него молящим взглядом.
- Анна! Анна! Уверяю вас, я знаю ровно то, что только что уже сообщил вам! – с горячностью отвечал Николай. – Не волнуйтесь вы так! – он взял её за руку и усадил на диван, сам присел рядом, - Боюсь, вы торопите события!
- Но… - начала возражать она.
Но он тут же перебил твёрдо, чтобы пресечь возможные слёзы, которые уже стояли в её глазах и грозили пролиться безудержным потоком:
- Да, я знаю, ожидание невыносимо! Но иного выхода нет, надобно дождаться следствия. Может статься, что такое прошение будет излишним…
Синяев привёл ей десятки доводов в пользу своего мнения. Наконец, Анна согласилась с ним, она понимала, что своими тревогами доставляет ему беспокойство, чего ей хотелось бы меньше всего. Коря себя за несдержанные эмоции, она извинилась и сделала вид, что вняла доводам Николая. Однако поздним вечером, проводив гостя, всё же написала об этой своей идее мужу. За неделю она написала ещё два письма, в которых приводила доводы в пользу своего решения. Наконец, после месяца ожидания, которое Анне показалось невыносимым, пришло письмо от Сергея.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
