Corvina 51
На город надвинулись тучи. Жизнь будто замерла, но это заметно лишь праздному зеваке. Установилась особая предгрозовая тишина, прохожих поубавилось, и ясно глядят в этой тёмно-прозрачной атмосфере фасады домов: старых и не очень, разных времён и стилей. Каменные наличники, с замкового камня которых нет-нет да и проглянет свирепая морда; розетки на стенах, кое-где обнажающих кладку, а выше – балкончики с причудливыми парапетами, тоже каменными или проржавевшими от времени и дождей. Впрочем, не на всех расходящихся от площади улочках такая старь. И всё же, что это за время?.. Любое, почти любое время, охватываемое близким нам образом человека. Набросанный здесь пейзаж может обосноваться в веке диктатуры или кратковременной демократии, а может миновать их все – и вновь воцариться на самом краю времён. Сверху клубится чернота, понизу облетают желтые клёны. Тишина, уют захлопнутой шкатулки.
Чуть далее во дворах расположилось здание, отличное от этих: идеальный параллелограмм красного кирпича – дань веку модерна. "Ну, всё ясно!" – нет, не всё. Этот век отстоит, быть может, от следующего за ним на столько же, на сколько – от эпохи классицизма. В доме расположился музей актуального искусства. Зайдём в него.
Музей актуального ныне искусства! Но мы не останемся на его парадных этажах, в выхолощенных прямоугольных комнатах, сухо и пустынно зудят они искусственным светом. Мы спустимся в подвальное помещение, ибо там сегодня оживлённо. В тесной комнатушке толпятся репортёры. Сухо щёлкают затворы фотоаппаратов, но слышен и смачный "клик" цифровых камер. И даже потрескивание киноплёнки.
Перед толпой вышел особый человечек – маленький, вёрткий, востроносый обладатель быстрых и нервных глаз. Одетый кое-как, он подбоченился: видимо, не привык выступать. Он ждёт возможности взять слово, однако взгляды устремились на что-то позади него. А именно, на небольшой бассейн. Описанный субъект заслонил собой как раз поручни для спуска в воду. Но вот вместо воды…
Бассейн был заполнен шариковыми ручками!
Наконец присутствующие угомонились. Кроме разномастных репортеров, официального представителя музея да пары-тройки художественных критиков нет почти никого. Чутко следующие моде жизнелюбивые посетители уверенно выстукивают каблуками где-то наверху. Но случайно забрёдшие сюда остались глазеть.
Субъект прокашлялся.
"Дамы и господа! – с неуместным пафосом начал он, – в чем связь событий нашего мира? Что его скрепляет? Из газет мы знаем, что вот-вот мир, лишь недавно ставший достоянием каждого, распадётся. Реванш центробежных сил. Я размышлял о воздухе, которым дышим одинаково, даже находясь на разных континентах. Что он есть? С одной стороны, в смене мод ясно проступает групповой инстинкт. Это рождает азарт: "смотрите, сегодня мы вышли из домов своих в новых одеждах, не тех, что вчера!" Люди подсознательно видят мистику в том, что ближний подчинился тому же веянию. Их будоражит власть моды.
Спустя энное число таких перемен мода, наоборот, размывает общество. Хаотичное колебание вектора уничтожает ориентиры, и глобальный человек повисает в пустоте, подобной миру каких-нибудь амазонских индейцев. И я пришёл к выводу, что есть ещё что-то, неотвратимо и беззвучно кующее единство мира, как мы ощущаем его. Lapis angularis, по словам мудрецов, стоит искать лишь в грязи на обочине.
Это не только почтовая сеть. Смотрите, я намеренно говорю об устоявшихся институтах, ничего такого, что быстро меняется и помогает "опознать время", ха-ха, какая наивность! Согласно глубинному закону, наиболее действенно то, что полагаем совершенной ерундой, что отказываемся замечать. Я стал преследовать мелочи.
И вот она – величайшая из мелочей! Corvina 51! Бренд появился в тысяча девятьсот шестьдесят пятом. Кроме даты, найти сведения не так-то просто. Оно и понятно: никем не замеченное есть основа. Только представьте: поезда везут миллионы авторучек этих во все концы мира, скрепляя его… в пространстве? Возможно, во всяком случае я не знаю, чем пишут в Конго. Но гораздо важнее – во времени. Ведь дизайн этой ручки не менялся десятилетиями. Вы растёте с ней – вы, а и не думаете об этом. Вот почему я выбрал именно эту вещь… Вы обхватываете пластиковый корпус-торпеду подушечками пальцев – корпус, ставший в вашем подсознании совершенным. Вы не замечаете, что живёте в мире; вы пишете. Питаетесь, создаётесь заново тем, что можете пощупать, но о чём не имеете осмысленного суждения".
Человечек на последней фразе разъярился, покраснел. Он стал похож на льва, или – на разгоряченного мангуста.
"Время! Оно действует ручейками. Капля точит камень. Границы мира, как вы его мните в самый бессмысленный час свой – то есть думая не о мире, но о том, что в мире, – само мировое полотно определяется нижним, но – постоянным, постоянным! – его слоем. И вновь приходим к неизменной и привычной со школы шариковой ручке. Пусть брендов больше одного. Но они все молчаливо и знакомо сосуществуют нам. И на прозрачной ускользающей основе вы в чём-то уверены; например, что в Италии – тоже люди.
Ладно… Чёрт с ним. Зайдём с другой стороны, – оратор безмерно волновался, потел, не мог выразиться и протирал лоб салфеткой. – Когда начался антропоцен? Идут дискуссии. Говорят, руководящим ископаемым в нашем случае будет пласт куриных костей. От Осло до Веллингтона люди пожирают курицу! Вам известно, что такое руководящее?.."
Он порылся в кармане и, с трудом высвободив руку, извлёк на свет кусок какого-то камня. Повертел в пальцах. Заметив, что журналисты не торопятся запечатлевать его, позирующего этаким образом, для вечности – уронил руку.
"Это… аммонит. Измерив однажды возраст раковины, мы можем определять древность любой горной породы. Найдено при прокладке метро, в паре кварталов отсюда".
Он с презрительным видом швырнул раковину. Один зевака проворно отпрыгнул.
"Но многие из вас даже не знают слова "антропоцен"! Мы нуждаемся в чём-то куда более малом, что явилось бы немой тенью нашей личной истории. Это должна быть константа, простирающаяся на эпоху, называемую повседневностью, по диагонали времени и пространства. Ручка! Ручка корвина!"
Тут оратор снова остановился. Глядя на неопределенные лица слушателей он, надо думать, сообразил, что мало изливать свою душу. Его заносит в дебри, фразы становятся обрывочными; очевидно, с аудиторией необходимо взаимодействовать, метафизические же построения одного лица никого не интересуют. Кто-то перед выступлением дал ему добрый совет.
"Господа, – голос его потерял прыть и дрогнул, – а можете ли вы привести подобные примеры? Странных предметов, которые всегда под рукой, которые вы узнаёте в руках чужих и тогда понимаете, что еще не преодолена грань… безумия?"
Воцарилась минутная тишина. Но вот от стены отделилась миниатюрная девушка с блестящими глазами (кто она, как здесь оказалась?..) и звонко заговорила:
"Я всегда сердилась на то, как быстро меняются пейзажи моего детства. И зачем только строят новые дома? Они некрасивы. Я фантазировала, чтобы все дома были выстроены заранее, издавна. Представьте: хожу на работу в офис, и эхо шагов разлетается по пустым помещениям; но вот прошло лет тридцать, уже взрослая тётенька вышагивает каждый день мимо пышущих жизнью помещений; здание наконец заселено!.. В этом есть какая-то романтика. Может быть, я дура и вижу романтику во всём, чего нет?"
"Ха! А мне вот хочется, чтобы в городских автобусах устраивали ларьки в салонах. Сигарет купить. Бедолаге-продавцу придётся стоять в полный рост, зажатым со всех сторон. Но мир стал бы счастливей", – ехидно процедил один из операторов, оторвавшись от камеры. Многие вяло засмеялись.
"Хе-хе, ха-ха, – брезгливо передразнил ценитель шариковых ручек. – Друзья, благодарю, но вы ведёте речь о собственных фантазиях. Они отрывают нас и уносят еще дальше от ткани бытия.
Беда в том, что если не обратим внимание на дух ручки, то пропадем в релятивизме и безвременьи. Этому и посвящена моя акция. В общем, сегодня я буду дядюшкой Скруджем. Да-да, диснеевским. У него был банк, и он купался в золотой монете… Видите, если я помещу ручку, при взгляде на которую испытал озарение, под стеклянный колпак да на бархатную подушечку, как тот самый Скрудж… Это больше подходит музейным залам над нами. Нет; я искупаюсь в авторучках, проплыву по морю их! Пусть это нелепо, но да привлечет внимание в областях, где слова остаются неизбежно непонятыми. Так ныне работает искусство, не правда ль?.."
И странный сей субъект, действительно, примерился к лесенке и неуклюже спустился в бассейн. Телекамеры послушно проследили за ним. Он и вправду взмахнул руками, зарывшись в мириады трещащих под весом тела слабеньких корпусов. Он сымитировал стиль кроль, однако получилось лишь несколько нелепых движений, увязших в содержимом, от взгляда на которое усомнишься в собственном здоровье: такой хаос царит среди абсолютных копий бессловесного предмета, как-то шариковая авторучка, заправленная синими чернилами. История умалчивает, были ли спрятаны под грудами причинного изделия батуты для опоры, или же автор сего коллажа по счастливой случайности не провалился в него с головой. Также осталось неясным, сколько росчерков оставили возроптавшие от такой наглости авторучки на серой ткани его одежд.
"Я мечтаю побывать на заводе, где эти ручки сходят с конвейера!" – прокричал художник как на каком-нибудь митинге.
Засим действо закончилось. Художник вылез из бассейна пристыженно; сгорбившись, он проскользнул в боковую дверь. Откуда ни возьмись, заспешили толстые уборщицы. Они вульгарно перекрикивались, вычерпывали содержимое бассейна одолженными у дворника лопатами и ссыпали в мусорные мешки. Люди понемногу расходились, с грустью поглядывая на немногие горки забившегося по углам остаточного материала. Кто-то подобрал одну из ручек, споря с судьбой в попытке не запамятовать нечто, известное ему одному.
Художник, надо полагать, на улице быстро смешался с толпой и продолжил обыкновенную жизнь. Возможно, отгоняя поступки как дурные сны. Это только показалось, будто улицы на несколько минут опустели. Вот она, толпа!.. После экскурса в музейный подвал мы можем делать более уверенные предположения о том, какое время описано. И всё же, на углу площади ничего не поменялось. Непроницаемые фасады можно судить как угодно. Продолжать судить. Один год отличен от другого десятком-другим тысяч драматично изменённых судеб. Да и это – для чьего мира, и мира какой ширины? Тучи по-прежнему висят; нахлынули сюда трамваи, сигналят автомобили. Миниатюрная девушка исчезла навсегда. Дождь так и не успел начаться.
Казалось бы найденный смысл разрушился и рассыпался мишурой (ручками).
Иллюзорный мир, который строит каждый человек для себя, вплетая или отвергая общепринятые нормы и понятия, ничего не стоит вообще. Каждое «Я» равно нулю в принципе, и каждое «Я» способно свернуть горы и повести миллионы людей к своей (общей) цели (идее).
***
«Кто-то подобрал одну из ручек, споря с судьбой в попытке не запамятовать нечто, известное ему одному.»
Зацепило, проникся, +.
На мой взгляд ГГ здесь достоин участия. Он не просто ноль, он подметил обыкновенную вещь, обыкновенную до тошноты, но имеющую некий размах и некое свойство указания. На то, например, что живем не в древнем Египте. Его речи и его перфоманс скорее смешны, но сам он есть непонятый и нехаризматичный поэт. Он разминулся неизбежно и навсегда с женщиной, также имеющей нестандартный взгляд. Они растворились в толпе, подавлены тиранией господствующего мнения. Из-за этой отравы они даже не смогли увидеть друг друга до глубины.
Но это только мой взгляд :)