Автобиография
Родиться в питомнике, имея в своём распоряжении старую добротную телогрейку, уже немалая удача. К тому же мать оказалась добротной сукой, способной, вероятно, выкормить целую свору щенят, но щенок в помете был один: короткошерстный, черного с рыжиной окраса, пухленький и гордый обладатель висячих ушей и приподнятого хвоста. Дворняжка по породе, он быстро понял законы житья за вольерной решеткой и был не то счастлив, не то просто не знал ничего другого. Чарли, а именно такое прозвище дали псу, уважал все предоставляемые ему забавы и небольшие радости, был спокойного и добродушного характера.
Жизнь Чарли размеренная на первом году могла бы и дальше быть такой, однако, по причине никому неизвестной, приют потерял своего спонсора. Некоторое время заведение держалось на помощи местных жителей, но скоро питомник начал сдаваться в лице даже самых рьяных сотрудников. Тревожные изменения пробивались через работников и переходили на всё вокруг. Наконец для питомцев зазвучали новые голоса, принадлежавшие девочкам-волонтерам. Эти самые девчата звонкие сладко-пахнущие гладили и приятно трепали по загривку. Они всё чаще приносили лакомства и тут же увозили по одному, два, а иногда и больше друзей. Намёк на роспуск не мог не отразиться и на четвероногих обитателях, они стали чаще осторожно оглядываться по опустевающим вольерам. Ничего не понимающие питомцы поджимали хвосты, а иной раз агрессивно щетинились, обнажали два ряда зубов и норовили укусить тех, чьи команды так послушно выполняли недавно.
-Чарли, ко мне! Иди сюда, дружок, хороший мой. Стой спокойно! Ну куда ты? Сидеть! Сидеть! Да умничка, команду "сидеть" знаешь! Пошли со мной, ну чего ты опять? Рядом! Чарли, рядом!
Чарли беспокоился и суетился, подергивался всем телом, вилял хвостом и норовил ткнуться мокрым носом в добрую, ласковую руку, пытался потереться об одежду и уронить хозяйку этой самой одежды. Выполнять команды, отданные тонким молодым голосом, давалось тяжело. Незнакомые ощущения наполнили пса. Новые звуки и запахи, новые руки уводили пса всё дальше от дома.
За время дороги добрые игры в «где мячик?» закончились. Беспородность, простой вид и отсутствие вообще каких-либо ценностей Чарли определили в дачный поселок с нестройными рядами облезлых домишек. Посадили на цепь, а из знакомых вещей оставили только ошейник. На чуждом ему языке сказали сторожить непонятно что от непонятно чего.
Наступила новая жизнь, в которой почему-то стало не хватать чистой воды. При иной попытке напиться трава и всякий мусор попадали в пасть, на язык, зубы, заставляя отплевываться, да и сама кастрюля с водой ежедневно переворачивалась на бок треклятой цепью. Зимой воду заменял снег, в котором можно было сделать запас промерзшего хлеба. Этим хлебом дополняли запаренный комбикорм, склизский и безвкусный, заледеневший до того как пёс успевал съесть его торопливыми кусками. Иногда была кость, которую Чарли разгрызал торопливо и неизменно блевал кровью.
Жить можно, двигаться тоже, сколько давала привязь, на коротком и нескончаемом беге по кругу. Опротивело всё, особенно тугой ошейник, снять который не получалось, сколько ни пытался пес стянуть его лапами, прижимаясь головой к земле. Железное кольцо карабина стерло шерсть. Теперь на шее, по кругу, была залысина с голой и нежной кожей. Такой вот знак никому не нужной службы человеку.
Как же велико было желание сорваться с цепи и бегать зигзагами, давая волю собственным лапам, носиться, приминая травы, по огородам и ближайшим посадкам, но всякий раз судьба приводила Чарли обратно. Когда удалось сбежать в первый раз, подвела цепь, тянущаяся позади она остановила бег, резко дернув его назад с такой силой, что из глотки вырвался хрип. Как же обидно-нелепо оказалось зацепиться за корягу торчавшую из земли, самому лишив себя воли. Хозяйка нашла свою пропажу в тот же день, привела домой, пообещав себе больше этого не допустить. Во второй раз, несколько месяцев от первого, уставший и голодный пёс пришел через сам. Что ещё мог он сделать, куда уйти? Чарли не просто вырос, он стал взрослым псом, совершенно не способным прокормить себя самому.
Марина Павловна шестидесяти трех лет от роду взяла себе собачонку некрупного размера. Старый Мухтар издох уже пару месяцев назад.
"Питомник закрыли, ну не на улицу же их всех! Хотя лучше бы усыпили, а то поразводили тут. Молоденький, подвижный, вот теперь и твой дом. Чарли значит? Нравится - не нравится, а привыкай теперь, Чарли. В сарае корова, да куры, нельзя тебе туда, не пущу. А вот и будка. Смотри не убегай, да не рви ты цепь. Ещё у соседей кур передушишь, а нет у меня денег твои грехи замаливать. Не смотри так, всё равно не пущу, ребятня везде малая бегает. Хороший ты, вроде, но в голову скотине чего только не придет. Мальчишки, видишь, в разбойников играют а тебе и не расскажут, покусаешь ещё. Вечер уж, щас дам покушать, прости, без молока. К зиме-то молочко может увидишь, а сейчас- блажь. Одеяло вот тебе почто кинули, глупое создание? Не играть надобно - спать на нём. Ладно, и на соломе не замёрзнешь Да чего разбегался? Опять кастрюлю опрокинул. Погоди, через часок к коровке пойду и тебе воды налью. Ох, молодой ты ещё, неспокойный. Звоночек мой. Вроде и пользы нет никакой, а всё равно не выгонишь теперь. Иди сюда, поглажу."
И Чарли послушно шел под морщинистую руку хозяйки уже не первый год. Он пригибал голову и вилял хвостом, привыкнув к новому дому и обращению - не так уж несносно стало всё. Жизнь, наконец, приобрела размеренность и спокойствие, именуемые привычкой.
Однако настало время, когда мысли и чувства Чарли всё же омрачились небольшой тревогой - на дворе начали появляться едва заметные признаки пребывания чужого пса. Крупные следы отпечатывались всё ближе к будке, каждый раз порождая недовольное ворчание. Чужак, ещё невидимый, вызвал устойчивую неприязнь к себе. Он даже смел оставлять желтые пахучие отметки почти по всей охраняемой площади и вскоре, чувствуя свой размер и силу, начал показывать себя. Чужой оказался белого окраса, высокий, с мощными лапами и широкой грудью, он знал местные порядки и испытывал безразличие на грани презрения к своим цепным собратьям.
Лай в одном из дворов всё чаще становился знаком появления Белого, многие из соседских тогда поддерживали негодование. Среди голосов всегда был Чарли - он стал узнаваем, лаял громче и хрипел надрывнее, рвался яростнее остальных. Он нашёл себе врага, но что мог дать в противовес незваному гостю? Оскал, лишь издалека напоминающий волчий, недавно приобретённая верность и злость. Ошейник сдавливал шею, а ощетинившийся хозяин территории бросался вперёд, сколько позволяла цепь, коротко отскакивал назад и снова порывался в бой пока, наконец, что-то не надорвалось. Сломанный карабин дал свободу тому, кто уже не просил о ней.
Яростный лай стал ещё выше и звонче лишь на секунду, затем сменился коротким рычанием. Мгновенный бросок в сторону врага и челюсти сомкнулись на спине того, кто так нагло нарушал границы. Крупное тело Белого извернулось, сбросив противника. Он не боялся эту мелкую шавку и явно мог стать победителем в борьбе, но то ли у собак есть кодек чести, и он сам понимал, что был не прав, то ли игра не стоила свеч. Белый, едва обнажив в гримасе клыки, побежал. Две быстрые фигуры, удаляясь от построек, пересекли пустырь, скрылись в бурьяне трав.
Чарли летел едва заметной стрелой, не теряя противника из вида, выбирал более удобный путь среди незнакомых мест в попытке догнать врага. Крепкие и длинные лапы являются несомненным преимуществом в беге на открытой местности, но скоро соперники оказались в лабиринте преград из построек, оград, домов, и новых путей. За короткое время обе собаки оказались далеко от дома. Теперь небольшой рост и проснувшиеся инстинкты, позволяли найти более быстрый путь, они стали хорошими помощниками в гонке. Казалось, близость обидчика придавала сил, заставляя бросаться вперёд. Бег начал чередоваться короткими стычками с шумным дыханием, рычанием и попытками остановить противника и взять верх. Специально или случайно преследуемый, немного утомившись, оказался перед бетонным забором, препятствием, в один прыжок для него. Чарли бессильный сделать что-либо с препятствием метался вдоль забора, жадно втягивая воздух, лаял, скулил от злости и безнадежности. Близился вечер, враг оказался потерян.
Когда дыхание и сердцебиение немного успокоились, начало приходить понимание того, что дом остался далеко позади. Некоторое время одинокий Чарли мог идти по своему следу обратно, не обращая внимания на незнакомые звуки и запахи. Но слишком ново и ядовито-шумно было всё вокруг. К вечеру пса стали наполнять ощущения усталости, отчаянья и голода, они заставляли суетиться и напрягать последние силы в поиске пути. Собаке нужен был отдых а все следы, ведущие к дому, потеряны окончательно. Последнее что можно было сделать это поискать ночлег среди почти соприкасающихся стен зданий, там, где шумы звучали глуше, а искусственный свет улицы не мог достать путника.
Чарли впервые оказался в городе, к которому примыкал дачный поселок. Что-то внутри могло и даже должно было бы наполниться страхом от мелькания огней, механического шума, кипучей деятельности вокруг, но за усталостью не было видно тревоги. С появлением голода все мысли заняли поиски того чем можно хоть немного насытиться.
Помогают ли на новом месте разум или чувства понять и принять новые правила, но врождённое чутьё и инстинкты вели собаку вперед. Со временем желанные объедки стали попадаться чаще, словно пища, оставленная кем-то неизвестно для кого. Когда след был взят, кровь застучала в висках, мышцы напряглись, что тело стало мелко дрожать, появились полубезумный взгляд и повизгивание с недостойно вывалившимся языком. Одна аппетитная находка привела к другой, затем к третьей. Разнообразие еды, новизна и яркость вкусов, через долгое время то голода, то скудной пищи, поражали. Начался гон, пес, потерявший кличку, углублялся в город полный жизни, а там где живут люди, всегда будет чем поживиться их четвероногому другу.
Несколько дней кипучей деятельности и суетливости, метания по разным проулкам среди других бродячих собак и кошек пока, наконец, на заднем дворе одной кофейни нашлось место, откуда не гнали. Пес, не приученный избегать проходящих мимо людей, вилял хвостом и казался весьма спокойным тем, кто желал погладить его рыжеватую шерсть. Чарли, который ещё щенком впитал правила жизни рядом с человеком, знал правила дающие собаке право на снисходительность: не кусать, не огрызаться, не лаять напрасно, выполнять команды. Как можно реже показывать зубы. Люди были добры к внезапно появившемуся любимчику, а он благодарно ел с рук, так и оставшись тощим, но весьма довольным своей жизнью. Тот, кто некогда был Чарли, сам нашел себе дом, уже третий за свою недолгую собачью жизнь.
Животное либо нужно очеловечивать до конца и давать ему речь и поведение человека, как, например, в «Котах-воителях» или в «Келе», и это, да, сделает книгу по большей части детской, но даст вам также возможность эзоповским языком говорить о людях и о судьбах. Этот прием не плох и не примитивен, это просто способ писать о животных. Вот, например:
И тут, заглянув сквозь планки загородки, громко закричала утка:
— Кря-кря-кря… да тут, оказывается, Келе… можно нам зайти к тебе, Длинноногий Келе?
Аист холодным взглядом окинул крикливую утиную стаю. Будь у него силенок побольше, не ощущай он этой подкашивающей слабости, он бы сумел поставить этих нахалок на место!
— Кря-кря-кря… да никак у тебя тут еда? Ты ведь есть не станешь… кря-кря-кря, не пропадать же добру зря… — И жадные клювы потянулись к соблазнительным кусочкам.
Аист переступил с ноги на ногу; утки смолкли и настороженно замерли. Их глазки-бусинки хитро поблескивали; склонив головы набок, они неотрывно смотрели на аиста.
— Кря-кря-кря… так ты разрешаешь? — вкрадчиво спросил старый селезень и подвинулся поближе к потрошкам.
И тут в аисте с неодолимой силой вспыхнул голод. Из последних сил сделав рывок, он подскочил к двери — утки испуганно бросились прочь — и принялся глотать, глотать кусок за куском. В мгновение ока пол в сарае как метлой вымели. А в желудке у аиста теплой волной разлились покой и сытость. И — странным образом — приятное ощущение опять ассоциировалось у него с мыслью о человеке…
Поев, аист проковылял на свое место в угол, но стоять было слишком трудно, и он медленно, словно усаживаясь в гнезде, опустился на пол.
Либо, второй вариант, пишите реалистично. Не нужно давать собаке глубоких размышлений о том, что надо кусаться, потому что якобы других собак из питомника (или все же приюта?) разобрали. Собака об этом не думает. Зато собака озлобляется на цепи, и очень сильно. Так что если старуху еще ваш Чарлик может принять, то прочих людей он не прочь будет попробовать на вкус. Так-то некоторые хозяева московских сторожевых, подержав собаку на цепи, потом кормят ее с лопаты. Это сложно, нужно знать, как ведет себя собака, как реагирует, но тоже вполне себе вариант. Был где-то рассказ про рысака, «Изумруд», распишитесь-получите, тз лошади. И вполне себе выдержано и неплохо.
А когда серединка на половинку, немного оттуда и немного отсюда, выходит фарш. Животное, когда автору надо, ведет себя как человек, делает сложные выводы, совершает поступки в соответствии с моралью, а когда не надо, оно глупое, беспомощное, спонтанное. Получается конкретная фальшь. Зоошизанутые такое любят, потому что они убеждены, что животные так и думают, что собака анализирует и может благородно не кусать старуху, или там «благодарить» за еду. А настоящее животное, оно не диснеевская мультяшка, как бы ни хотелось. Оно другое, думает и поступает иначе. Поэтому для того, чтобы получался нормальный реализм, нужно позволить зверю быть другим, быть зверем.
Удалять не могу, не хочу. Переиздала в лютой попытке избавиться от ошибок. Может потому и не хотела большого внимания, что сама вижу неладное в тексте, но в таком виде он меня раздражает не так сильно как раньше.
Голодный Бог, хорошо что пришел.
Пыталась не давать псинке мыслей, не получилось. Ты видишь как пёс мыслит — это мне печально.
Ну… Не кусали а огрызались, потому что чувствовали тревожность людей, и исчезновение других животных вроде должно как-то отражаться на настроении. На цепи озлобляется, но за пару лет и не такой старушке дашь себя погладить. Потом голодный нашел себе место спокойное и с едой, вот и вернулся к образу милого пёсика, которого и так всю жизнь кто-то трогал.
Питомник и приют не одно и то же — знаю, но почему б не пообзываться? настолько несовместимы, что нельзя, да? *ещё один вздох*
Блин… я и здесь хотела строго реалистично. Только моя одомашненная животинка не дикий зверь.
Обычно, когда реалистично пишут о животных, то дают тз человека, который рядом с этим животным: вроде, есть возможность дать нормальную, понятную рефлексию и, в то же время, ради нее не нужно ломать образ зверя. Вообще здесь, мне кажется, можно было бы очеловечить собаку до конца, по первому варианту. Это просто проще сделать, потому что очень много вылетов из реализма.
Вообще у таких рассказов есть ЦА и кому-то может зайти, но, я боюсь, это не те читатели, внимания которых жаждут.
Нспециально посмотрел свои записи, нас во вгике, заставляли собирать сюжеты… Удивительно… но для меня это ВТОРАЯ попытка, после Джека Лондона в литературе, развить сюжет через психологию собаки… Браво автору. Согласен с мнением оценкой Ольги Алексеевны Щербаковой…
ПС. Птичка критику читайте, запоминайте, ноне сильно то принимайте к… Мы все еще живем совковыми правилами… Раньше, как на киностудии, в издательстве было… 10-15 авторов… А гос. заказ на 5 человек. 10 в пролете… Не сумеешь на планерке кого то подтолкнуть, сам пролетишь… Отсюда некоторая предвзятость авторов.
ПС 2. даю сюжет… у моей жены есть собачка… Ее зовут Леди… получила она это имя так… Жена не взяла свою любимицу в театр. та обиделась… В итоге… жена приходит с театра, что видит… на ее любимом китайском ковре… горка… тапочки. одни воспоминания… в квартире… и из за телевизора выглядывает мордочка… ДОВОЛЬНАЯ… Как жена орала…
Леди, ты чистоплотная девочка, как ты могла… так нельзя поступать…
Поорала, поорала ушла на работу…
Ледька собачка, покивала. покивала, понуро головой соглашаясь, но только жена закрыла за собой дверь… Такая лучезарная улыбка, показала свое женскую натру… Мне уже кивок головой, пошли гулять… Вот как тут… я почему это рассказал…
Ледька собака элитная, но с ней были проблемы. Жена вытащила ее фактически с того света… 2 год возимся… Потихоньку, потихоньку стала выздоравливать… Такая мужественная. Передние ноги пошли… Окрас появился… месячные… но стоять на ногах еще не может… на руках таскаю… я никогда собачником не был, но тут что то началось меняться… Вы не поверите, сказать не может, головой кивает… неси туда… принеси то то… одним словом… ЛЕДЬКА… СОБАКА
Эрнест Сетон-Томпсон. он наблюдал за животными и писал о них, прописывая психологию, мотивацию, не выходя из рамок реализма. Писал по разному, с разной степенью включенности человека, и почему-то любил их в конце прибить, но это мелочи.
То на сколько он примеряет эмоции и взаимоотношения человека на животных сомнительно, но очень хорошо.
Вам вдруг понравился мой рассказ? почитайте «Рассказы о животных» этого автора. Люблю его, ещё подростком полюбила) Чтение начинала с «Арно» (история почтового голубя) вроде ничего особенного, но интересно. Много других интересных, которые вполне в духе вашей истории )
Эх, вот бы еще туда слово «писать» добавить…