Я тебе доверяю

Автор:
Итта Элиман
Я тебе доверяю
Аннотация:
Эмиль знает, что он трус и знает, что она это видит. И ещё знает, что таких дураков как он — поискать, не сыщешь. Рядом с ним самая желанная девушка на свете, в одной рубашке, наверняка даже без трусов. А он просто держит ее за руку вспотевшей ладонью, не разжимает пальцы, просто замер и ждет.
Текст:

Его лупят по щекам. Несильно, но долго и надоедливо. Он просыпается, но не в лазарете, а в общежитии, в своей постели у окна.

Ему тяжко. Он весь вспотел, пах разрывает.

На соседней кровати храпит Эрик. Заливается как ведьмов тромбон. Нога свисает на пол. Эрик пришел под утро довольный, пахнущий вином и ванилью. Разбудил Эмиля пьяными россказнями.

Жаркий июнь третьего курса, последние дни до отчетного концерта. Но Эрику плевать, проспится и пойдет мучить лютню.

А тут какая флейта, какие книги? Эмиль зол на себя. За потерянный самоконтроль. За свою досадную, глупую физиологию.

Он встает и плетется в туалет, а когда возвращается, Эрик уже сидит на кровати и натягивает майку. У него на спине свежие красноречивые царапины.

- С облегчением, братишка!

- Заткнись, - цедит Эмиль.

- Ладно-ладно, - Эрик нагло чешет спину. - Тебе, видно, по сердцу сидеть в девственниках. А как по мне, дрочить в грязном сортире - такое себе развлечение.

Эмиль чувствует, что гнев и стыд заливают его лицо, но он сдерживается, невозмутимо стягивает через голову пижаму, берет со стула рубашку и сует в рукава руки.

- Опять в библиотеку? - примирительно спрашивает Эрик. - Есть что попить?

Эмиль молча садится на свою кровать и сует ноги в штаны.

- Ну кончай уже, Эм! - Эрик трет руками лицо, а когда отнимает ладони, глаза его перестают смеяться, они тоже наливаются раздражением, которое в отличие от брата, он не умеет и не собирается сдерживать. - Я видел ее вчера ночью. Заглянул к ней. Ну так, на минуту. Она была в ночной рубашке. Помнишь, у нее между грудей родинка? Так вот, у рубашки о-очень глубокий ворот. У нее такая грудь, Эм.. Она еще выросла. Просто просится в руку, просто сил нет сдержаться. Мягкие смуглые линии бегут прямо под ткань…

- Ты животное! Я тебе уже говорил? - у Эмиля ком в горле. Он поспешно застегивает штаны, чтобы Эрик не видел лишнее. Но Эрик все видит.

- Да брось! Будь я животное, давно бы уже взял ее себе.

Эмиль понимает, что надо уходить, срочно совать ноты в сумку и - прочь. Но он не уходит. Смотрит на брата. Желваки на скулах вздуваются и он чувствует, как сжимает зубы.

- Ведьмы с две ты ее возьмешь!

- Ты, кажется, не врубаешься? - Эрик говорит все громче, он тоже уязвлен. - Девчонки мечтают о любви! Каждая! И дура и умница! Ты втрескался и будьте любезны, я не лезу, - Эрик делает театральный поклон. - Но два года… Два! Ни себе ни людям! Я ведь могу и передумать, осчастливить ее сам.

- Ей всего шестнадцать, похотливый ты кобель! - сквозь зубы цедит Эмиль.

- Ей уже шестнадцать! Ссыкливый ты свереб!

- Ну так спроси ее, - Эмиль надменно складывает на груди руки. - Станет ли она спать с таким как ты?

- С каким? - Эрик встает с кровати и делает шаг вперед. Краем глаза Эмиль видит, как сжимаются его кулаки. - Ну так, с каким?!

Эмиль молчит, но Эрик прекрасно читает грязное слово, которое приготовил для него брат.

- Думаешь, ты лучше меня? - лицо Эрика свирепеет. - Особенный? Да я насквозь вижу все твои грязные мысли. Тебя трясет от похоти. Мешает только страх. Обычная трусость. Банальная, как тональность ля минор.

Эмиль чувствует, как его забирает ненависть. Как она разливается по телу, как холодеет сердце и сжимаются кулаки. Родинка между грудей. Та самая родинка, которая ему снилась. О ней он думал в туалете, а Эрик просто сходил и посмотрел, раз захотелось.

Эмиль стряхивает на кровать ноты, которые все это время прижимает к груди.

- Не лезь к ней! - он сильно толкает Эрика кулаками в плечи. Тот отлетает на свою кровать. - Не смей ее трогать! Ты понял?! Ты хорошо меня услышал?!

- Поздно! - Эрик поднимается. Нос его совершенно белый, но губы смеются. - Первый поцелуй уже мой. Ещё протянешь, и я заберу ее всю!

Секунда, и они оба на полу. Эмиль молотит кулаками по брату, осыпает ударами. Он не может и не хочет останавливаться. Ему хорошо, его охватывает азарт. Он с удовольствием лупит Эрика и с не меньшим облегчением получает такие же крепкие удары. Они катаются по комнате, роняют мебель, мутузят друг друга со страстью и вдохновением.

Слышится топот на лестнице, крики, распахнутая дверь бухает об упавший стул. Тигиль бросается к ним, тащит его за плечи, а когда понимает, что лучший друг взбешен и разговор не поможет, захватывает его плечом поперек горла. Кто-то, вроде бы Майнис (Эмиль толком не видит), опрокидывает на них с Эриком таз с водой.

Потом они оба сидят на полу в луже. В комнате развал. Постель на полу, пюпитр сломан.

Эмиль прикладывает к разбитой губе мокрое полотенце. Ярость вышла и стало так хорошо, так спокойно. Эмиль видит, что у Эрика под глазом расплывается прямо-таки классический фингал, и это его тоже радует. Приходит мысль, что будет, когда Итта узнает про драку.

- Не говори ей, Тиг, - спохватывается он.

- Сложно, - Тигиль сочувственно качает головой. - Все уже знают...

В дверях появляется староста.

- Успокоились, сестрички? - в тоне Грега нет иронии. Все очень серьезно. Драки запрещены. Есть железное правило Туона. За это могут выгнать. Даже не могут, обязаны выгнать. - Приводите себя в порядок и марш к ректору!

У Эмиля солидный послужной список. Год на кафедре истории. К тому же за ними Улен. Так что братья получают выговор и неделю исправительных работ в теплицах. На этом все.

Страшно другое. Разговор с Уленом. Он настолько постыдный, уничижительный, что Эмиль его пропускает. Не вспоминает. Сразу видит летний парк Туона. Благостный полдень, зеленая листва. На газонах загорают парочки. Они с Эриком огребли по полной и теперь плетутся к себе зализывать раны.

- Вы правда целовались? - спрашивает Эмиль. Все его тело сплошной синяк. Но внутри болит куда противнее.

- Разок, - хмуро кивает Эрик. - Давно. Перед королевским концертом. Прости, что не сказал раньше...

Эмиль молчит. Вспоминает королевский концерт. Свой триумф и триумф Эрика. Он явно чего-то не понимает. Чего-то важного.

- Почему только разок? - он с трудом сглатывает ком в горле. - Если уже поцеловались...

- Потому что она любит тебя, придурок ты трусливый, - грустно говорит Эрик. - И походу по-настоящему любит, раз терпит всю эту хрень…

На следующее утро Эрик тыкает его ногой, не вставая со своей постели.

— Прячь свою зубную фею. Живо. Итта пришла.

Эмиль и сам слышит стук в дверь, спохватывается и садится на кровати.

— Откуда знаешь, что это она?

— Пфф. Ну даешь! Прикройся подушкой, говорю! Я открываю. — Эрик встаёт и подскакивает к двери.

Эмиль со стоном вытягивается на кровати. Будь что будет! Тело болит. Болит так, что живого места нет. От этого только один плюс — прятать ему нечего. Он почти не спал. Думал. Так что голова тоже болит.

Итта проходит в комнату осторожно, словно это гнездовье маигр — один неверный шаг и проблем не оберешься. Она ставит на стол зеленую банку с мазью и смотрит на Эрика.

Тот стоит в трусах посредине комнаты. У него ни капли стеснения. Он одинаково гордо предъявляет и синяки и расцарапанную спину. Итта внимательно оценивает и то, и другое. Плечи ее чуть поднимаются, как от вздоха.

— Оставь нас на десять минут. Эрик, пожалуйста!

— Начинается... — он нехотя втискивается в штаны и ворчит. — Про десять минут, это ты загнула, конечно. Он и за три управится.

— Эрик...

— Все-все. Молчу!

Эрик уходит, а Итта делает три шага к Эмилю. Раз, два, три. Эмиль считает. Взгляд ее останавливается на распухшей нижней губе.

— О! Ужас какой! Он что, не знает, что тебе играть через три дня?!

— Ему тоже играть. Видела, какой он красивый? — Эмиль пытается улыбнуться и сразу кривится от боли.

— При чем тут? Ему же не лицом играть. А у тебя губы — часть инструмента... — она замирает, прислушиваясь. Ее губы правильные, как нарисованные. Вот они вытягиваются в улыбку, становятся полумесяцем. — Он подсушивает. Представь, стоит у двери. Ну совсем дурак!

На ней простое синее платье с треугольным вырезом и резинкой прямо под грудью. Родинку не видно, но приятно знать, что она есть. Длинные волосы, собранные в хвост на затылке, открывают нежную шею и чуть оттопыренные уши.

Она не такая как другие девчонки. В ней ни капли кокетства. Она — друг. Друг, от близости с которым трудно дышать и легко потерять мысль.

— О чем ты хотела поговорить? — вспоминает Эмиль и сразу спохватывается. — Только не спрашивай ничего, ладно?

— Я и не спрашиваю... — она поднимает с пола испачканное полотенце, вешает на спинку стула, медленно проводит по ткани рукой, приглаживая складки. — Вы оба — идиоты, — она берет мазь, открывает крышку, резкий запах мяты разлетается по комнате.

— Ты обещала ничего не говорить, — Эмиль стискивает зубы. От боли, потому что Итта накладывает мазь прямо на здоровенный черный синяк на плече, и от возбуждения, потому что она трогает его нежными, холодными от мяты руками.

— Я обещала не спрашивать, — пожимает плечами Итта. — А тут просто факт.

Она тщательно смазывает мазью все синяки на его теле. Эта сладкая пытка длится всего пару минут, а Эмилю кажется — час. Вот Итта закручивает банку с мазью, ставит ее обратно на стол, снова поворачивается к Эмилю, смотрит ему в глаза.

— Приходи ко мне вечером. Тогда и поговорим. А то Эрик не даст. Стоит ведь за дверью, клоун несчастный...

Затем она обтирает руки полотенцем. Эмиль скользит взглядом по изгибу ее узких бёдер, вверх по спине, к шее, где от наклона головы округлились нежные шейные позвонки. Ему не обязательно ей отвечать. Ясно, что он придет.

Она ждет с минуту, улыбается и, больше ничего не сказав, выходит из комнаты. В коридоре слышится смех Эрика, в ответ она бросает ему неприятную колкость.

Поздним вечером Эмиль стоит под ее окном.

Его слегка качает от страха и адреналина. Только гордость смогла заставить его прийти. Он не готов. Не верит в удачный исход событий, в то, что не ударит в грязь лицом, что все не испортит. Его губы разбиты. Если придется целоваться, то будет не только неумело и больно, будет смешно.

Но отступать он не намерен. Его обсмеяли, приперли к стенке, прямым текстом сказали: «Приходи!»

Так что выбора у него нет.

Он собирается с духом, поднимает с земли шишку, бросает и ждёт. Окно распахивается. Итта перевешивается по пояс. Она в ночной рубашке. Волосы распущены и симметрично падают на оба плеча.

— Поднимайся! Ванды нет, — ее рука делает пригласительный жест.

— Выйди ты, — просит Эмиль. — Только кофту накинь.

— Как знаешь! — она перекидывает босые ноги через подоконник, ловко хватается за водосточную трубу и спускается по пожарной лестнице. Лестница не достаёт до земли на пару метров. Для ребят это не представляет проблемы. Но для Итты высоковато. Она прыгает, не раздумывая. Эмиль ловит ее внизу, смягчает падение.

— Так-то зачем? Тебе же можно через дверь.

— Идём, — она берет его за руку.

Они идут прочь от женского общежития, дальше и дальше, к озеру, к их тайному месту. В длинной ночной рубашке она похожа на нимфу.

Жаркий июнь. Ночь светла. Воздух соткан из летних запахов травы, цветов, озерной воды и росы. Их место у озера надёжно спрятано от чужих глаз. Разве что нечисть позарится испортить уединение. Клочок мягкой травы среди ив, спуск к озеру. Они сидели тут десятки раз. Рядом и на расстоянии, говорили обо всем на свете. Обо всем, кроме главного. Они ещё ни разу не целовались. Только держались за руки, просто по-дружески. Будто бы невзначай.

Эмиль знает, что он трус и знает, что она это видит. И ещё знает, что таких дураков как он — поискать, не сыщешь. Рядом с ним самая желанная девушка на свете, в одной рубашке, наверняка даже без трусов. А он просто держит ее за руку вспотевшей ладонью, не разжимает пальцы, просто замер и ждет.

Итта сама освобождает руку, делает шаг вперед, поворачивается к нему.

— Я хочу, чтобы ты на меня смотрел, — говорит она.

— Да я и так все время на тебя смотрю. Даже неприлично много... — оправдывается Эмиль и тотчас смущается этого.

— Я заметила, — успокаивает его Итта. — Мне это очень нравится.

Она берется за подол ночной рубашки. Ее пальцы трясутся, ей тоже страшно. Но она играет в смелую женщину, ведёт первую партию, и это восхищает Эмиля.

Вот Итта тянет рубашку вверх и скидывает через голову прямо в траву. Волосы рассыпаются на обнаженные плечи. Черные глаза горят.

Эмиль каменеет. Весь. Каждый мускул, каждый нерв. С минуту он дышит, смотрит на ее грудь, изучает ее форму, не раз дофантазированную после разглядывания ее купальника. (жалкие попытки).

То, что он видит, дофантазировать невозможно. Слишком прекрасно, слишком щедро...

Взгляд скользит вниз: округлый животик, плавно сходящийся в черный треугольник между ног.

У нее узкие бедра и это кажется ему такой особой, самой манящей чертой всей ее фигуры, что теперь он залипает именно на них.

Итта улыбается.

— Твоя очередь, — говорит она.

Он начинает раздеваться. Его трясет от возбуждения и страха. Он очень боится выдать себя, и от этого двигается нарочито элегантно, как уверенный в себе джентльмен. Спокойно, с достоинством расстегивает рубашку, скидывает её с плеч. Неспешно разбирается с пряжкой ремня, избавляется от брюк и оказывается перед Иттой тоже совершенно голый.

Он не считает себя красивым, просто знает, что сложен из вытянутых форм. Словно взяли человеческие пропорции, которые Итта изучает на уроках рисунка, и слегка потянули вверх, потом подумали и ещё потянули, и вышел он — очень стройный и очень длинный парень, с таким же длинным и стройными мужским орудием, на которое она теперь смотрит.

Больше нельзя ждать ни секунды. Будет глупо стоять и ждать. Он делает шаг навстречу. Тот самый второй важный шаг. Обнимает ее. Ее голова оказывается ровно под его подбородком. Так, как он всегда себе представлял. Ее мускатный запах действует как травы запретных полян — только вдохни, и ты в плену.

— Он такой большой... — прижимаясь щекой к его груди, честно говорит Итта. — Я не думала, что такой...

— Если боишься, я не буду...

— А что потом? — она смыкает руки на его спине. — Он станет только больше. Ты же ещё растешь. Лучше уж привыкать сразу. Просто будь осторожен. Я тебе доверяю.

От ее слов меняется абсолютно все. Она разворачивает его мир на сто восемьдесят градусов. От пожирающих его сомнений и страхов, до воодушевленной веры в их общее будущее и принятия роли первого.

Она вручает ему эту роль сразу, дарит ему не только себя, но его самого, нового, ответственного за них обоих, она, голая шестнадцатилетняя Итта, его первая и, как он думал, вечная любовь.

— Я буду очень осторожен, — Эмиль проводит рукой по ее волосам. — Но ты сразу говори, если будет больно.

— Хорошо, — кивает она ему в грудь.

— Тогда иди сюда, — он укладывает ее на брошенную рубашку, ложится рядом и пробует руками все ее тело, трепетно, как впервые взятый в руки ценный музыкальный инструмент.

Теперь боится она. Он видит это. Но то, как ласково она на него смотрит и как млеет под его дрожащими руками говорит само за себя.

Есть моменты, которые нельзя продлить, но и упустить ты не вправе. Иначе все испортишь. «Ничто не ново в подлунном мире. Все люди делают это. И каждый когда-то делает это впервые.» — думает Эмиль и, не в силах больше терпеть, оказывается над ней. Она открывается ногами, тянет его на себя. Он видит ее прекрасное лицо, слегка безумное от желания и страха. Он входит в нее так аккуратно, как будто начинает первую ноту в огромной симфонии жизни.

Быть осторожным безумно трудно. Чем медленнее он двигается, тем сильнее удовольствие и ближе оргазм. Он понимает, почему весь мир болен сексом и понимает, что и сам теперь пропал.

Разум ударяет по сознанию в последнюю секунду. Эмиль выдергивает себя из нее. Белая струя стреляет ей на живот. Эмиль видит, что все в крови, но не сразу понимает почему.

— Тебе было больно? — спрашивает он.

— Совсем чуть-чуть, — сознается она. — Самую малость. Все прекрасно. Ты прекрасный. Он прекрасный. Мне очень хорошо с тобой, — не зная, что еще добавить, она трогает его твердую гибкую спину, пальцами считает позвонки, потом тянет его дрожащее тело за шею, жмет к груди и целует. Целует впервые. Осторожно, нежно, в верхнюю губу.

Эмиль тоже целует ее. Губе больно, но от этого только хорошо.

Нежность охватывает их сильнее страсти. Серьезные, без улыбок и слов, они покрывают друг друга поцелуями, закрепляют объятиями, дышат друг другу в шеи, носы и уши, оставляют следы от пальцев, царапины от щетины, помечают друг друга собой.

Не разнимая рук, они идут в озеро плавать, а потом снова занимаются любовью на берегу.

Эмиль возвращается в общежитие под утро, лезет в окно, чтоб не спалили старосты. Падает на свою кровать.

Он счастливый. Новый. Познавший. Трижды мужчина. Его рубашка испачкана в крови. Впереди — годы страсти.

Он поворачивается на тот бок, который болит меньше, и видит на прикроватном столике бутылку дорогущего темного эля. Рядом клочок нотной бумаги: «Тюли-люли, братишка! Поздравляю! Хотел ещё шарики надуть, но решил, метафору ты не оценишь.»

Эрик спит. Фонарь под его глазом сияет.

+3
10:25
727
19:23
Штомпель ждет не дождется, когда же наконец Эмиль с Эриком убьют друг друга.
21:11
Штомпель переживает за дуэль?
21:23 (отредактировано)
Нет, за длину схватки. Устали уже поди?
21:29
Там разбег в десять лет… Дуэль много позже. Успели отдохнуть.)
20:36
+1
Он подсушивает. Надо дописать Л
21:10
Спасибо)
14:12
+2
Очень красивое обрамление, а сцена любви просто прекрасна: и нежно, и страстно, и совершенно не пошло.
thumbsuprose
11:33
Спасибо большое вам ❤️
Загрузка...
Светлана Ледовская №2