Рита 2 часть

Проснулся я от жары. Солнце пригревало, и в палатке становилось слишком душно. Зато снаружи был прекрасный летний денёк, с безоблачного неба шпарило горячее солнце, но от реки веяло прохладой, а лёгкий ветерок отгонял кровососущих насекомых. Посмотрев на это всё великолепие, я решил остаться на сутки отдохнуть в этом райском местечке.

Весь день мы загорали голышом на прибрежном песочке, окунались, перегревшись, в прохладную воду, пили сухой сок, разведённый той же речной водицей, и снова были просто счастливы, как и должны быть счастливы два любящих друг друга сердца, оставшиеся наедине в чудесном курортном местечке. За целый день ни один человек не появился в поле нашего зрения, и мы чувствовали себя единственными хозяевами целой планеты. Интересно, что клещи здесь были, не на берегу, конечно, а в кустах, и обычно я снимал с себя две-три штуки после того, как возвращался из леса с дровами. За весь поход мы поймали, думаю, не меньше сотни проклятых кровопийц, но ни один из них не успел впиться. Помогла привычка осматриваться каждые полчаса, приобретённая в многочисленных туристических походах.

Рита достала из ридикюля ножнички, шампунь и даже бритвенный станок, я привёл себя в порядок и впервые оценил запасливость своей спутницы. Недаром она почти не расставалась со своим сокровищем, а по вечерам пропадала где-то чуть ли не по часу. Обычно я не обращал на это внимание, потому что был занят обустройством ночлега и костром, но в тот день у нас всё было готово, и я даже чуть было не отправился на поиски пропавшей девушки, заждавшись её на ужин.

Вечером мы сидели у костерка, обнявшись и разговаривая «за жизнь». В котелке дымился ароматный чай с душистыми травами, в желудке укладывался сытный ужин, а над головой зажигались огромные, непривычно близкие звёзды.

— Марго, что за шрамы у тебя здесь? — я положил ладонь на тонкое запястье.

— Это я вены резала... — ответила девушка после долгой паузы. — Не хотела жить после того, как один человек меня предал...

— Кто?

— Неважно... И вообще, тебе незачем знать. Это моя жизнь, понял! — она вдруг перешла на крик и порывисто вскочила. Вечер переставал быть томным...

— Но... я думал, что теперь...

— Что теперь? Думаешь, переспал со мной и стал моим исповедником? Хрен тебе! Это из-за тебя я уехала в чужой город!

— Из-за меня?..

— Из-за тебя! Помнишь наш выпускной? Я ждала от тебя намёка, что я тебе не безразлична. Думаешь, мне хотелось уезжать? Ни разу! Это всё мать: у тебя большое будущее, в тебя столько вложено... А вот сказал бы ты тогда, что любишь меня, я бы всё бросила, плюнула на родителей, на билет, и осталась бы... И не было бы всего... — Рита вдруг села на корточки и спрятала голову между колен. Её плечи вздрагивали.

Я растерялся. Мой жизненный опыт не включал ещё в себя способы успокаивания плачущих девушек. Я подошёл и нерешительно взял Риту за плечи.

— Не трогай меня! — истерически взвизгнула она и, резко поднявшись, убежала в тёмные кусты, прихватив зачем-то с собой ридикюль.

— Стой! Куда ты?!

— Не ходи за мной! Оставь меня в покое!

Я замер на полушаге. Что делать? И тут появилась злость. Злость на свою мягкотелость и нерешительность. Хочет сбегать — пусть бежит! Но я не дам из себя верёвки вить!

— Успокоишься — приходи! — крикнул я в кусты. В ответ раздалось тихое всхлипывание.

Минут через двадцать листья зашуршали и Рита появилась в свете костра. Её прекрасные глаза блестели виновато.

— Прости меня, дуру придурошную... — девушка села рядом и положила голову мне на плечо. Вся злость разом пропала.

Утром я совершенно забыл про вчерашний инцидент. Рита безмятежно спала, поджав колени в позе эмбриона. Я вспомнил, что сегодня она опять кричала во сне. Кстати, это происходило каждую ночь, но она всё быстрее успокаивалась в моих объятьях.

Я выполз из палатки, поёживаясь от прикосновений тумана, и отправился на речку. Здесь в мелкой протоке я закинул вчера небольшую полутораметровую рыболовную сеть, которую специально брал с собой. На этот раз повезло! Две серебристых рыбины с зеленоватыми спинами трепыхались, запутавшись в леске. Ура! Значит, на завтрак уха.

Одного хариуса я выпотрошил и закинул в котёл, другого намазал солью, завернул в пакет и убрал в карман рюкзака. Так уж получилось, что завтрак традиционно готовил я. Мне привычно было вставать рано и заниматься какими-нибудь делами, а Рита, по всей видимости, была типичной «совой». Уха, а точнее, рисовая каша с рыбой, была почти готова. Пора будить засоню!

Возле палатки до сих пор валялся ридикюль, на этот раз Марго забыла убрать его в рюкзак, видимо от расстройства. Я как раз хотел попросить ножнички, чтобы остричь торчащий заусенец. А тут и просить не надо, пусть поспит ещё немножко!

В ридикюле лежали какая-то сумочка, какой-то полотняный мешочек и что-то типа косметички. Наверное, вот то, что нужно. Я расстегнул замок и заглянул внутрь.

Что это? Зачем инсулиновые шприцы, какие-то капсулы, непромокаемый мешочек с щепоткой белого порошка на дне? И совсем странной выглядела среди этого алюминиевая закопчённая ложка. И вдруг страшная догадка осенила меня...

— Мама! Что это?! — истошный крик раздался из палатки.

Я бросил косметичку обратно и кинулся на звук. Рита стояла на коленях, отбросив спальник, и держалась за шею пониже затылка.

— Боже мой! Что это? — повторила она, глядя на меня округлившимися глазами, и убрала руку.

Я даже не сразу увидел причину испуга, но, присмотревшись, заметил что-то типа небольшой красной бородавки.

— Клещ! Да ты не бойся, ничего страшного! Сейчас вытащим!

Мы выбрались наружу, и я при дневном свете взглянул поближе.

— Ещё толком не насосался, — продолжил я, — вчера наверное поймала, когда в кустах отсиживалась. Ничего, я сейчас...

— А если он заразный? — голос девушки дрожал.

— Да ну, брось! Меня сто раз кусали, и ничего! Сейчас мы его... Дай нитку, у тебя же было.

Рита огляделась, увидела свой ридикюль, валявшийся на земле, судорожно схватила, заглянула внутрь, испуганно посмотрела на меня...

— Ну! Давай нитку! — поторопил я, сделав вид, что ничего не заметил.

Когда петля затянулась на брюшке членистоногого, я капнул на него подсолнечного масла из маленького пузырька, что лежал в кармане моего рюкзака.

— Всё! Теперь ждём, когда он начнёт задыхаться и вылезет. А пока можно позавтракать!

— Завтракать!!! Ты спокойно будешь завтракать, когда меня сосёт клещ?!

— Буду. И ты будешь, потому что сегодня у нас трудный день.

— А если он заразный?

— Мы это узнаем, когда вернёмся в город и отдадим его на экспертизу.

— Да?! А я тогда уже умру!

— Не умрёшь! И даже не заболеешь. Инкубационный период энцефалита полторы-три недели. Даже если клещ заразный, ты всяко разно доживёшь до больницы.

— Тогда надо скорее возвращаться!

— Не обязательно. Мы шли четыре дня. Думаю, впереди у нас осталось столько же. Не имеет значения, куда идти, всё равно успеем много раньше полутора недель.

— А если не успеем?

— Надо успевать! У нас продуктов осталось на шесть дней. Ну что, завтракать будешь?

— Не могу... Давай сначала вытащим эту мерзость!

— Ладно!

Я сел на корточки позади девушки и начал осторожно потягивать за концы ниток, немного раскачивая клеща и одновременно пытаясь его вытянуть.

— Во! Сам лапками шевелит, вылезти пытается, да крепко засел уже. Ничего, сейчас мы ему поможем... Оп! — и в руках у меня оказалсь нитка с болтающимся на конце зловредным гадом. — Самка. Полюбуйся!

Пока Рита с отвращением рассматривала шевелящегося клеща, я достал из того же кармана пустой пенициллиновый пузырёк и аккуратно упаковал в него свою добычу.

— Поедешь на анализы!

Лишь только солнце разогнало остатки утреннего тумана, как мы тронулись в путь, сшибая с травы капли росы и время от времени поднимая из кустов стайки перепуганных рябчиков. День обещал быть хорошим и не нарушил своего обещания. Натоптанная тропа почти сразу пошла вверх. Шум реки, к которому мы уже настолько привыкли, что тишина гнётом легла на уши, отдалился и потом совсем затих. Настроение было бы превосходным, если бы не тревожные думы про содержимое ридикюля.

— Смотри! — Рита схватила меня за руку, показывая рукой в сторону реки.

На невысоком мшистом валуне стоял, гордо подняв разлапистые рога, красавец изюбрь. До него вполне можно было докинуть камень. Зверь смотрел прямо на нас, но не спешил убегать, безбоязненно давая нам вдоволь полюбоваться своей красотой. Мы затаили дыхание, боясь спугнуть лесное чудо. Через минуту олень неторопливо развернулся и величаво поскакал прочь, несколько раз успев на прощание сверкнуть белым пятнышком под хвостом, пока не растворился среди стволов молодых кедров.

— Вот это да! — Рита говорила хриплым от волнения шёпотом. Глаза её горели неистовым огнём восхищения.

Тропа вильнула вправо и неожиданно вывела на открытый участок, который обрывался крутым уступом.

— Ух ты! — теперь уже я не сдержал изумлённого возгласа.

Марго подошла сзади и замерла, не в силах оторвать взгляда от живописной картины. Тайгу как будто бы разрезали роликом для разделки пиццы. В нескольких метрах впереди росли точно такие же деревья, как и здесь, но прямо под ногами зияла захватывающая дух бездна, на дне которой почти бесшумно белела бурунами стиснутая скалами река.

— Так вот ты какой, каньон реки Билюты!

Здесь мы немного посидели на поваленном бревне, овеваемые ветром и озирающие окрестности. Было на что посмотреть не только под ногами, но и вдали. Расступившиеся деревья открыли прекрасный вид на гольцы, обрамляющие горный цирк в верховьях Билюты. Были они особенно иззубренны и зловещи, а от этого ещё более прекрасны, отчётливо выделяясь на фоне всё того же, непереставающего удивлять, иссиня-голубого неба. Казалось, до них рукой подать, но, судя по карте, километров двадцать.

— Так-так... — я разложил карту на коленях, — буквально через километр должен быть первый приток — Дубэ-Гол. Нарисован такой же каньон, как и здесь. Посмотрим... Если не получится спуститься, попробуем обойти. Потом ещё одна река, тоже в каньоне, а дальше уже долина расширяется, и никаких препятствий быть не должно.

Через несколько минут мы стояли над каньоном реки Дубэ-Гол и озадаченно смотрели вниз. Как же так? До другого берега в некоторых местах всего пять-шесть метров, казалось, можно перепрыгнуть, хорошенько разбежавшись, но метров тридцать высотой вертикальные гранитные стены каньона отбивали всякую мысль о подобном геройстве.

— Прав был старовер... — произнёс я наконец, — без верёвки тут никак... Что ж, давай попробуем обойти.

Слабая тропа шла в нужном нам направлении — вверх по склону в сторону верховьев реки.

Она то пропадала, то появлялась снова. Подъём был крутой. Мы часто отдыхали, неестественно часто. Солнце пекло немилосердно, воздух как будто застыл в ожидании чего-то, а из-за ближнего хребта медленно выползала и уверенно завоёвывала небо огромная серо-жёлтая туча. Даже оводы, казалось, не могли атаковать в обычную силу и только нехотя жужжали где-то над самой землёй.

Каньон всё не кончался. Мы ушли по гребню в сторону, и я время от времени возвращался к реке, но всё тщетно: по-прежнему неприступные стены преграждали путь. Один раз я спугнул глухаря. Грузная птица отлетела на несколько метров и без особой боязни стала наблюдать за моими дальнейшими действиями. У меня проснулся охотничий инстинкт! Да и два-три килограмма мяса весьма пополнили бы наш скудный паёк. Насобирав несколько камней, я битый час гонялся за добычей, но глухарь, словно насмехаясь, легко уходил от моих попаданий, перелетая с места на место. Эх, что-нибудь посерьёзнее бы! Хотя бы воздушку!

В конце концов неудавшейся жертве надоела эта игра, птица перелетела на другую сторону каньона и села на низкую ветку кедра, нагло поглядывая на меня круглым куриным глазом.

Вода во фляжке быстро закончилась, вокруг, насколько хватало взора, простирался сухой склон, усеянный пышущими жаром камнями. Даже обычно влажный мох был совершенно сухим, чиркни спичкой — и загорится.

— Я так больше не могу... — взмолилась Рита и обессиленно повалилась прямо на мягкую лесную подстилку. Я растянулся рядом.

— На, пожуй! — я протянул веточку мелкого душистого кустарника, что в изобилии рос на всём протяжении пути.

— Что это?

— Это волшебная травка саган-дайля. Жуй. Не пожалеешь! — и я для примера положил себе в рот пару листочков.

— Волшебная травка? — Рита заливисто рассмеялась, но веточку взяла. — Горькая.

Удивительно, но через пять минут как будто пришло второе дыхание. К тому же, солнце скрылось за тучей, и идти стало реально полегче. Лес стал гуще, подъём положе. Похоже, мы сильно отдалились от реки, даже распадок было не видно. «Наверное, кончился уже каньон», — подумал я, и мы повернули вправо. Тропа потерялась довольно-таки давно, шли наугад, ориентируясь на понижение рельефа. Потом попали в русло пересохшей реки. Оно было прямое, как будто прорезанное бульдозером, и засыпанное опавшей листвой с растущих по краям осин. Скоро впереди послышался долгожданный шум воды.

Туча к этому времени закрыла всё небо, и резко стало темно, как в сумерках. Приходилось внимательно смотреть под ноги. Вот и река! Надо же! Мы вышли к самому началу каньона, он виднелся буквально в пятидесяти метрах ниже. А здесь была небольшая ровная площадка почти у самой воды, поросшая молодыми гибкими осинками.

«Ровная» — это громко сказано. Пришлось повозиться, чтобы найти удачное место для палатки и убрать лишние камни. Поставив палатку, я натянул поверх неё полиэтилен, таким образом, что осталось «под крышей» небольшое пространство рядом. Когда там задымил костёр, первые капли дождя гулко ударили в натянутую плёнку.

На ужин был утренний хариус, запечённый в листьях бадана, и гречневая каша. Дождь шуршал над головой, дым лез в глаза, река по обыкновению пела свою колыбельную песню.

Уговаривать долго не пришлось — мы споро забрались в палатку и почти сразу заснули. Да, «почти» сразу.

Проснулся я от холода. Было темно, хоть глаз выколи. К спине привалился кто-то ледяной и тяжёлый, я сердито попытался его отодвинуть, но ничего не получилось. Спросонья не найдя фонарик, на ощупь выбрался наружу. Лоб упёрся во что-то холодное.

— Почему так холодно? — голос Риты дрожал.

Возник луч фонарика и уткнулся во что-то белое. Полиэтилен обтянул палатку со всех сторон, а сверху был завален снегом. Навес не вынес тяжести и обрушился. Снег лежал на холодном кострище, налип огромными шапками на выгнувшихся дугой осинах, многие из которых не выдержали и сломались, завалил со всех сторон палатку и, съехав с купола, вдавил стены внутрь, вызвав ощущение ледяной «спины». За несколько часов окружающий ландшафт стал зимним. Да и холод был совсем не июльский. Так и околеть недолго...

Я натянул не успевшую высохнуть штормовку, которая промокла ещё вечером, пока я ходил за дровами. Свитер снял, чтобы сохранить хоть какую-то вещь в сухости. К спине тотчас же прилипла холодная ткань, заставив меня вздрогнуть. Увязая в липком снегу почти по колено, я торил тропу в сторону недалёкой сухой ели, которую заприметил ещё с вечера. Перед самым рассветом в лесу раздавался топор дровосека.

Самое противное знаете что? Нет, не пробираться через сугробы в кедах, не валить колючую ёлку почти на ощупь, не волочить её, а точнее, пытаться волочить за собой. Самое противное — рубить дрова, потому что при каждом наклоне ледяная штормовка касается разгорячённой спины и душа трепещет, как перед страшным судом. Не в силах выносить такую муку, я скинул куртку и голый по пояс махал топором возле палатки, ощущая на своей спине восхищённый взгляд Риты. Последние, редкие уже снежинки таяли на теле, от меня интенсивно шёл пар.

Мои усилия не пропали даром: скоро жаркий огонь разлил вокруг себя живительное тепло. Я снова натянул тент, и он, как экран, не давал лишнему теплу улетучиться. В палатке потеплело. Рассвет показал удивительную картину: всё вокруг стало белым, как будто в сказке «Двенадцать месяцев» что-то пошло не по сценарию. Небо разъяснилось, но солнце ещё не взошло, и было очень холодно. Рита наконец перестала стучать зубами и заснула.

Преодолевая желание нырнуть ей под тёплый бочок, я аккуратно достал ридикюль. Вот оно! Передо мной снова лежали шприцы, какие-то пузырьки и пакетик с порошком. Меня трясло, но уже не от холода.

Содержимое косметички без всплеска исчезло в тугой речной струе. Уклон русла здесь был приличный, и не было никакого шанса выудить дурь обратно. На всякий случай я поискал в ридикюле ещё. В сумочке оказались всякие женские причиндалы, а в полотняном мешочке высушенные листья папоротника. Каменный зверобой! Вот и ещё один скелет в шкафу...

Мечтая согреться, я заполз в палатку и прижался к тёплому телу. Рита обняла меня за шею и, сладко посапывая, положила голову мне на плечо. Острый приступ стыда и жалости вызвал прилив горячей крови к лицу. Я согрелся и быстро заснул.

— Отдай! — в бок больно ткнулось что-то твёрдое. — Быстро отдал!

Марго заслоняла собой солнечный свет. Её кулаки были сжаты, а лицо перекошено злобой. Я молчал.

— Ты что, сволочь, страх потерял? Куда дел, быстро говори!

— Не отдам... А если бы и хотел, не смог бы. Я выкинул твои наркотики!

— Что?! Выкинул?! Куда?

— В речку, — я махнул рукой в сторону потока, который заметно увеличился в размерах.

— Да как ты посмел!? Сволочь!!! — девушка вдруг полностью потеряла все привлекательные черты и стала похожей на фурию.

— Я хочу, чтобы ты слезла с наркотиков... — упрямо твердил я.

— Придурок! Какие наркотики?! Это инсулин!