Стажёр

Серая, душная тишина ночи периодически вспарывалась лошадиным гоготом и гадким ором.

– Жаль, – сказал Сараев, поглядывая наверх – крики раздавались с лоджии предпоследнего этажа старой панельки. – Думал, на улице всё порешаем.

– И как быть? – спросил Василий, глядя на своего наставника.

Сараев тоже рассматривал в стекле подъезда свою потасканную, небритую физиономию, соглашаясь с мнением иных барышень, что в общем да, он уже не тот красавчик, каким был двадцать лет назад. Василий маячил рядом в кривоватом отражении тощим хлыстиком.

– Как быть? А очень просто – совершим проникновение. В квартиру.

– Так они ж не откроют!

– Ещё мы их спрашивать будем, – сказал Сараев, открыл одомофоненную дверь универсальной "таблеткой" и зашёл внутрь.

Василий, хмурясь, поплёлся за ним.

– Георгий Иванович, погодите!

Из лифта Сараев вышел уже уставшим, а Василий растрёпанным. Он постоянно поправлял очки.

– Вась, ты лучше учился, а не возмущался. – Сараев огляделся и пошёл уверенно к одной из квартир. Не дойдя, обернулся, Вася ткнулся в него. – Ну какая вот полиция, скажи? Мы же над полицией. Мы почти на самом верху. Привыкни уже наконец, – и ткнул пальцем в Васин лоб.

Стажёр засопел, надулся, но промолчал. Сараев достал из рюкзака отмычки и очень быстро открыл, казалось, завинченную намертво от всех взломщиков матёрую дверь.

– Ты зря в конторе курсы всякие пропускаешь. Больше умеешь – дороже стоишь, - сказал и шагнул внутрь.

Объектов было трое. И все трое тусовались на обширной лоджии. Две девицы и белобрысый парень.

– Всем оставаться на своих местах, – сказал Сараев, выходя из сумрачной комнаты на балкон.

Парень рухнул с топчана, пролив баночное пиво. Долговязая, лицом похожая на лошадь, девица взвизгнула:

– Какого хрена?! – И Сараев сразу узнал гнусный тембр, услышанный на улице.

– Спокойно, граждане, спокойно. – Сараев полез в рюкзак и достал бумажку. – Вот предписание, можете ознакомиться. А мой помощник пока объяснит вам в звуковом формате.

– Пошли вон отсюда! Я сейчас полицию позову! Кто вы такие?! – выпалила долговязая.

Сараев с ленивым любопытством смотрел на них: эта бесновалась – как бы не пришлось усмирять; вторая миловидная, мелкая, глядела с живым интересом; а вот парень здорово струхнул и шарил под топчаном – нож у него там, что ли, или бита бейсбольная?

Василий, потный от переживаний и духоты, поправил очки и, поглядывая одним глазом в шпаргалку на телефоне, начал читать:

– Граждане… – перечислил полные ФИО объектов, годы и места рождения, – высшим органом Уравнительного Суда приговариваются к искуплению общественного гнева. Искупления назначаются по выбору обвиняемых из предлагаемого списка…

У лошадоподобной девицы глаза совсем повылезали из орбит, она тыкала в экран телефона (видимо, набирая полицию, понял Сараев), а тут попёрла на Васю, размахивая рукой, как мельницей. Стажёр бубнил пункты списка, а душа его ушла в пятки – ясно увидел его наставник.

– Так, гражданка Косых, у вас последний шанс не быть усмирённой. Просто наберите в своём телефончике – уравнитель Георгий Сараев. Странно, что вы, такие прогрессивные, не слышали. Ну ладно, про меня, но хотя бы про уравнителей вообще должны вроде бы знать. – И по глазам миловидной понял, что она-то в курсе. Да и парень тоже информацией владел – ещё бы. Официально конторы как бы и нет, но в сети-то каждый чих обсуждают. Не говоря уж про шлейф общественных бурлений по поводу деяний Уравнительного Суда. А уж когда являются уравнители второго уровня, такие как Георгий Сараев, так вообще… дым коромыслом. Выше только боги. А длинная, выходит, не в курсе. Бешеная. Ох, как не хочется усмирять… потом отчёт, обоснование – морока.

– Оль, он это… Лучше не надо, – зашептал парень – Олежек, кажется, вспомнил Сараев досье.

Но уже и сама гражданка Косых, почуяв своим звериным – у таких обычно развито – чутьём, что тут непросто всё, лучше не рыпаться, глянула в телефон, набила нужное. Лобик быстро набрал морщин, и она попятилась от Сараева.

– Вася, давай список по новой. Не доехало с первого раза, – попросил Сараев и отвернулся к окну. Внизу зашумел КАМАЗ с бытовкой вместо кузова. Ребята подъехали, голубчиков согласно выбору оприходуют.

Вася зачитывал:

– … на ваш выбор. Для вас, – блеснул очками в лошадиномордую, – обвариться кипятком, искупаться в помоях, тухлым помидором по голове, на ассенизаторские работы, пулю, гм, в лоб. – Поправил очки.

– Хотя это только и имитация – но не советую, травма психологическая очень глубокая, – встрял Сараев. – Советую – помои. Вонюче, неприятно, но дел на пять минут, зато без последствий и рецидивов. Ассенизаторские работы – это помощник мой для проформы включил, они назначаются без выбора. А вам повезло – не успели вы всех достать, так что это в конце приоритетов. Нет, нет, – он выставил ладони, – если хочется – пожалуйста…

– Хватит! – вскрикнула девица. – Я поняла…

– Вот и ладненько. – Он заглянул к ней в телефон. Там висел бложик о нём, родимом, таких Сараев в своё время перечитал миллион, потом утомился, да и не тщеславен он был вовсе. – Я тут хорошо получился, – тыкнул в фотографию. – А сейчас устал. – Он потёр щетинистые щёки и махнул рукой Василию. Тот продолжил зачитывать списки, но теперь уже для парня и второй девушки. На ней и запнулся, пошарив украдкой по ней глазами. Что от наставника не утаилось, и он снова встрял:

– Вам, барышня, думаю, достаточно лёгкого, простите, поджопника, для начала. Зачем вы вообще с ними связались, с этими… – он пощёлкал пальцами, подыскивая эпитет.

– Мне жить негде, а Оля – моя сестра. Двоюродная, – пробормотала девчонка и покраснела. Вместе с ней покраснел (в очередной раз) и Василий.

– Ну, как знаете. Ладно, подмахните бумажки, делайте свой выбор и на выход, там ребята подскажут чего и как. Я так полагаю, следить за исполнением нам не нужно? – он обвёл объекты взглядом. – Ага, мы тогда вас оставим. Просто сами понимаете, попытки к бегству и всё такое…– он тяжело вздохнул. – Это уже бесить нас, уравнителей. Это уже помоями не отделаешься. Это … ну, вы можете прочитать, вон, в бумаженции. Удачи, и не балуйте. А вам барышня всё же совет – переезжайте. Буянить они теперь перестанут, но соседствовать с такими, знаете ли…

Он пошёл с балкона.

– Вася! – послышалось уже из комнаты. – За мной!

Стажёр, мазнув ещё разок по миловидной девчонке очкастыми глазами, пошлёпал за наставником.

***

– Ну чего, до завтра? – протянул вялую ладонь Сараев; глянув на часы, вздохнул – метро уже закрылось. Значит, такси.

– Нет! – вдруг взбрыкнул Василий.

– Чего – нет?

– Вы должны со мной поговорить! Иначе… – кипятился Вася. – Иначе я… уйду!

Сараев покивал головой.

– Уважаю. Только куда ты уйдёшь, Вась? Ты к нам попал, как меченый, и другого пути у тебя теперь нет. Ты ведь знаешь, что у тебя дар. И либо ты сотрудничаешь и достигаешь небывалых высот, либо влачишь жалкое существование вечным младшим сотрудником. Так и будешь ключи подавать. Если повезёт, – пробубнил Сараев. – А поговорить – почему бы и нет. Всё равно сон ушёл… Пойдём, прогуляемся.

Васин порыв улетучился, стажёр поник, ссутулился, и Сараев не видел в своём потенциальном напарнике прежнего "Джима Хокинса"

***

Он окрестил его так сразу, как только пришёл вызов, и ему на почту скинули досье с фотографиями.

– Соблюдает дня режим – Джим, – вспомнился Сараеву "Остров сокровищ", когда он листал "дело".

Рыжий и веснушчатый, в круглых очках, на лице недоумённое выражение. Совсем зелёный, то ли со студенческой скамьи пришёл в офис какой-то заштатной фирмочки, то ли с аспирантской – эти детали Сараев проскочил, в памяти не оставив. В офисе очень быстро Василий стал полезным – умный и трудолюбивый, быстро обучаемый. И так же быстро начал выбешивать более опытных коллег. Всё тем же самым – трудолюбием, въедливостью и упёртым занудством. А ещё какой-то патологической честностью и требовательностью к другим. Удивлялся громко, поправляя очки: "Как ни пройду, а вы всё курите", иногда добавляя: "А ты, Сергей, как ни пройду, ещё и кофе пьёшь, когда только работаете". Возненавидели всей конторой

Стучать он не стучал. Не было интереса. В обязанности его это не входило, а если бы спросили, что подлее – фискалить на коллег или не выполнять поручения начальства, то выбрал бы всё же "невыполнение приказа". Что-то такое про честь и достоинство в нём имелось. Но на бешенстве коллег это уже никак не могло сказаться.

Сараеву "дело" не понравилось. Не любил он такие "дела". Сказал Давиду Самуиловичу, начальнику своему, Гараняну,

– Давид, давай тут без меня – это ж явный рецидив маячит, мучайся потом…

Начальник вскинул мохнатые чёрные брови:

– С чего взял?

– Да сразу видно – такого не переделаешь. Упёртый на всю голову. Ну, заплюют его бумажками, макнут в сортир башкой, начальник застукает бухого в разгар дня или с проституткой в своём кабинете… Чего таким ещё желают? На работу среди ночи вызвать, лишить премии, штрафами обложить и прочая скукотень и банальщина. А ему – по барабану, точно тебе говорю.

Давид Самуилович задумчиво постучал карандашом по чёрному от проросшей с утра щетины подбородку. Сараев вынес приговор, нутро клиентов он чуял лучше всех.

– Тогда тем более тебе ехать. Ну, а кому? А если не справишься, на тебя его и повесим. Стажёром.

– Да с какого-то перепугу, Давид? Я что, плохо вкалываю? Я, может, план не выполняю? А все сложные случаи кто разруливает, а? Нашли стрелочника! – психанул Сараев, встал с кресла и вышел из кабинета.

А уже назавтра поехал накладывать искупление на бедного Василия Лягина, похожего на Джима Хокинса из мульта. Гаранян дело своё – управлять подчинёнными – знал, иначе не был бы он начальником над всеми этими сложными людьми, над уравнителями.

Василий и впрямь оказался на редкость зануден. Сараев не раз закатывал глаза и проклинал Давида, пока зачитывал и объяснял Василию чего, как и с какой стати (выбесил людей до крайности) следует искуплять. Стареешь, сказал себе Сараев по поводу собственных нервишек и заодно подумал, что надо на конторский релакс походить, а то так можно и с катушек слететь, а там и из отдела. А что он ещё умеет… И тут он понял, почему ему так тяжело с этим рыжим объектом – в нём он узнал молодого себя.

Посимпатичнее только был юный Сараев, чего уж тут. Девчонки складывались одна к одной от тёмных его глаз. А он их мучил именно своей занудностью. Завлекал в сети, а потом рубил правду матку – какая любовь, деточка? Когда всем нужен только секс. Выкладывал, пока опомниться не успевали, все резоны, мол, и вам того же надобно. Девицы лепили пощёчины, а влюблялись сильно, поэтому и проклятий доставалось Георгию сполна. Тут к нему из конторы и явились. Вот как сейчас он к Василию.

– Ладно, поехали сразу в отдел, – вздохнул Сараев, складывая неподписанные бумаги и отменяя технологичку.

Потому как воочию увидел всю неотвратимую будущность событий: сейчас этот рыжик выберет наименее затратное для него, но ужасно мучительное для технички, искупление. Так его примет, что коллеги Василия энергию свою бесячую толком не выместят, а самому рыжику – что слону дробина будет это пожирание офисной бумаги (фигурировало в официальном списке, именно это и выбрал бы Василий, потому как откуда-то знал, каким образом съесть килограмм принтерного папируса и не поперхнуться; даже зачем-то, гад, тренировался), и случится рецидив – продолжит доставать сотрудников фирмы. Сараев приедет, и всё по новой. Потом ещё и ещё. Никаких сил не хватит. Всё равно тащить его потом в контору. Такой талант не загубить, а не использовать – ещё большее преступление. Тогда, двадцать лет назад Сараеву молодой Гаранян именно так всё и объяснил: "У тебя, Георгий, дар. А ты его на девок тратишь. Давай к нам". И объяснил, что дар выбешивать людей поступками не импульсивными, но подготовленным, то бишь правильными и занудными – имеет обязательно оборотную сторону. Которая и делает обычного уравнителя Уравнителем. Прочухать клиента, вгрызться в мозг, убедить в неизбежности искупления. А главное, направить гневную энергию общества на аннигиляцию в столкновении с искуплением клиента. Объект перевоспитывается (по крайней мере, поступки конкретного рода делать прекращает), народ живёт дальше спокойно, трудится плодотворно, дома жену не бьёт, в магазине и на дороге скандалов не устраивает, в очередях стоит тихо, банковские и почтовые (не говоря уж про поликлиники и больницы) издевательства принимает смиренно. Потому как нервная система заземлена. Волки сыты, овцы целы, мирный социум шагает дальше. Но для этого нужны хорошие исполнители, то есть уравнители. Такие как Сараев. И возможно Василий Лягин.

Всё это Васе Сараев обрисовал, повторяя слова начальника. Те, старые слова. Двадцатилетней давности. И обязательно про стимул: "Пойми, Василий, откажешься – мы и себя измучаем, и тебя, а проку будет пшик. Ты ж человек ответственный, должен понимать вред для общества в случае твоего отказа". Вася двигал очки, обмозговывал; Сараев добавил контрольный: "Да и просто. Карьера тебе уготована – ого-го. Дел вагон. Талант у тебя есть. Занятие интересное. И что самое главное – очень полезное".

***

Всё это вспомнил Сараев, пока шагали они по набережной Яузы. Редкие машины не мешали; в то ли вечерних сумерках, то ли в зачатках утренней зари струились ароматы душного, жаркого, летнего города.

– И чего притих? – спросил он Василия.

Тот сразу не откликнулся, шмыгнул пару раз, и только спустя минуту-другую, ответил:

– Вот Симонова эта… вот её-то за что?

– Чего за Симонова? – не понял Сараев, а потом, поднапрягши мозг, сообразил: – А! Девочка эта? Зовут её, кажется, Дашей?

– Угу, – кивнул в момент покрасневший Василий.

– Очевидно – не фиг было с мразью всякой якшаться. Да и ей ерунда же досталась. Постой. – Он остановился и прихватил стажёра за плечо. – Она тебе понравилась, что ли? – Присвистнул. – Бывает, – похлопал его по плечу. – Ничего, у нас личная жизнь с бывшими объектами не возбраняется. Она искупила, теперь можно…

– Искупила, но не забудет, – пробубнил Василий. – Да и не в этом дело! – Он снова воспламенел, наполняясь прежним задором. – У нас же постоянно так! На пять правоверных негодяев один нормальный человек! А мы его корёжим!

Он выстреливал краткими, яркими предложениями, а Сараева поджирала тоска, он мало вслушивался в смысл Васиных слов – всё это он знал, всё это он давно передумал. Больше его заботило, что где-то Васино воспитание ушло вбок от Сараевского и, следовательно, конторского влияния. Не должен уравнитель так горячиться. Да и не психовал студент до работы в отделе. Отчего-то на юную душу Васину уравниловка повлияла не так, как планировал Гаранян, да и он, Сараев, тоже.

– Нет, чтобы в шоубиз залезть!

Сараев отреагировал:

– Так это ж, брат, другой отдел. Мы по бытовухе спецы. Ты уж не волнуйся, там этих звёзд регулярно чистят…

– Только воз и ныне там.

– И ныне, да, – вздохнул Сараев. – Там рецидив перманентный, поэтому мы там с тобой и не работаем. Там хищники трудятся, там энергии навалом; они звёзд и их фанатов друг на друга замыкают – на какое-то время хватает, и объекты не очень страдают, поэтому назад и возвращаются, бесить и радовать, перекрёстная энергия друг дружку и ослабляет.

– А политика?!

– Ну нет. Тут ты, Васятка, завязывай! – погорозил Сараев пальцем.

– Вот! Всегда знал, что Контора на подвязе у власти….

– Так этого никто и не скрывает, – пожал плечами Сараев.

– Но и не говорит в открытую, – заявил Василий. – А знаете, почему, Георгий Иванович?

– Ну?

– Потому что – стыдно!

И гордый, оставив изумлённого Сараева, пошёл дальше один.

***

Сараев виду не показывал, но за Василием теперь приглядывал внимательнее. Начальству не докладывал, хотел сам разобраться – в какую сторону движется будущий напарник (напарник ли?).

Сегодняшний вызов вроде как должен был успокоить несогласного в последнее время Василия. Дело было столь же простое, сколь и сложное. Но главное, оно было противовесом делу предыдущему.

Василий бурлил: "Уйду! Вы хорошим людям жизни калечите!". Сараев грыз зубочистку, облокотившись на забор самопальной парковки, где, собственно, объект и прошёл искупление, и хмуро смотрел на Василия.

– Вася, хорош дурить. Давай, по-серьёзному: да, в нашем деле есть недостатки…

– Недостатки?! – подпрыгнул Василий. – Да парень лучше нас нашу же работу делал! И без обобщений! Он наказывал исключительно мерзавцев!

Объект, молодой паренек, похожий на хорька, уже вышел из технологички и быстро скрылся из виду. Совершенно как показалось Сараеву без рецидивных стремлений. Просто развлекался и никакой справедливости всеобщей он не алкал. А Вася этого, то ли не прочувствовал (неужели ошибся насчёт уравнительного таланта Сараев?), то ли отмахивался зачем-то от лезущих под нос деталей.

– Он всего лишь царапал машины, которые спокойно стоят и никого не трогают, – возразил наставник.

– Спокойно?! Да тут газон был, а они всё извозили, изгадили!

Вася преувеличивал. Мягко говоря. Газон тут если и был, то давно и поганенького качества. И ничем особенным водители этих машин от сотен и тысяч других по Москве не отличались. А парень тачки портил из зависти – был он нищ из-за собственной лени и тупости. Получил свои десять плетей по спине (возможно, кто-то тут из хозяев машин всё-таки извращенец) и свалил без сожалений. А вот, поди ж ты, Вася из него праведника и революционера наделал.

– Ладно, остынешь, тогда и поговорим.

Но они так и не поговорили, почти сразу же последовал вызов в другой "спальник" Москвы.

На окраине столицы могучий гопник втискивал свою "девятку" почти что в подъезд, перекрывая проход не только женщинам с колясками, старикам с палочками, но и другим, пусть и тучным жителям подъезда. Его ненавидели хором искали на него узду сообща, но он крыл всех матом и ржал в лицо, упиваясь своей силушкой и наглой безнаказанностью (имел в полиции дружбана в мелком, но значимом для терминирования жалоб подобного рода чине), ещё кривее раскорячивал свою ласточку на подъездной площадке.

– Здорово, бугай! – весело окликнул его Сараев, когда они с Васей появились в рабочий полдень по нужному адресу. Объект сидел в машине, врубив какую-то музыкальную непотребщину, от которой у нежного Васи сморщилось лицо, и обвисли рыжие вихры. С балконов неслись очевидно привычные для окружающего пространства претензии и угрозы от измученных пенсионерских бабок. – О, Вась, слышишь? Прямо первый пункт – гори, в аду, сволочь! – приложив к уху ладонь, Сараев повторил проклятие от одной из бабуль. Бугай же на приветствие Сараева не откликнулся – не услышал. – Смотри-ка, глухой, зараза. – Сараев жахнул кедом по крылу ласточки. Кед был не простой, а с металлическими вставками на носах. Сараев обувь эту называл рабочей.

На звук вминаемой жести, бугай буквально вывалился из машины. Лицо его выражало детское удивление. Но когда он увидел нанесённый его "девятке" урон, оно (лицо) исказилось зверской злобой, и он прорычал:

– Задавлю, сука! – вытянув могучие лапы, попёр на Сараева с напарником. Василий задвинулся за спину наставника.

– Не боись, Василий, сейчас мы используем то самое умение, про которое ты вечно ноешь, что мы не боевики. В тебе оно, – он крякнул, чуть поднатужившись, взмахнул руками, как дирижёр своей палкой, – тоже имеется. Побочный эффект, – бугай поднялся в воздух согласно Сараевским пасам и грохнулся грудой татуированного мяса к колёсам своего автомобиля, – так сказать, – выдохнул Сараев, утирая пот со лба. – Всё, зачитывай ему и ручку вложи, чтобы крестик поставил. Придётся вам, гражданин, первый пункт брать. Уж без выбора, что поделаешь… – развёл руками Сараев. – Парни, разводите костёр, – сказал он подъехавшим на технологичке крепким ребятам.

Василий брезгливо сунул ручку в кривую клешню бугая, и тот, поскуливая бесформенными ругательствами, чиркнул галочку.

– А теперь, Вась, справедливо?

– Всего-то пятьдесят на пятьдесят, – буркнул тот.

Сараев посмотрел на него с удивлением – не такой он ожидал реакции.

– Ну ладно, – озлился он. – Что ты скажешь в следующий раз.

Следующий раз как назло оказался совсем плохим. То есть хорошим. Вернее, таким, что Сараеву уже и возразить стажёру было нечего. Для искупления подвернулся самый что ни на есть правильный объект. Тот самый, про который и Сараев признавал: "есть недостатки".

***

Объект страдал за идею, свирепел, наддавал жару, вновь получал по рогам, но линию свою гнул. Противодействовал толпе, чем и снискал народный гнев и неприязнь.

– Воспитатель самодеятельный, – ворчал Сараев, понимая, что гложет его безысходность и неотвратимость. Правильный пацан, но получит по полной, потому как людей достал изрядно.

В метро врезался в плечи идущих под красного человечка (то есть не по правилам, кому нужны эти дурацкие правила?), раздвигал не дающих войти и выйти пассажиров, заставлял уступать молодёжь места, одёргивал не только матерящихся, но и просто громко разговаривающих. Это ещё хорошо, что он метро ограничился, подумал Сараев, но утешало его это мало. Парню желали упасть на рельсы, язву, рак, СПИД, туберкулёз (почему-то метрошным обитателям были очень близки всякие болезни), импотенцию, быть битым, отсутствие бабы и прочей самой разнообразной гнилостной шелухи – список растянулся на два листа.

Василий список этот нёс как знамя, мучая в дороге (ехали на Маяковку, где объект любил образумливать людей, которые замирали на проходе, фотографируя мозаику на потолке – красиво, но остальные-то почему должны протискиваться в обход?) Сараева своим морализаторством.

– Это ведь всего лишь недостаток, да, Георгий Иванович? – начинал ласково, а потом шипел злобно: – Да тут любой пункт, какой ни возьми, парня покалечит!

– Физически всё не оставляет никаких следов, – возражал понуро Сараев.

– Ха! Физически! А психически? Такие душевные раны не затягиваются! – почти кричал Василий. – И ведь в контору его не взять, да? Потому как он не занудный, а всего лишь принципиальный, да?

Тут Сараев и возразить не мог – случай был редким, исключительным. Парень для отдела был совсем не подходящим. Им просто-напросто уравнивали всеобщий совсем не праведный гнев. За его счёт, так сказать, налаживали равновесие. И всё. Больше с него взять было нечего.

– Сам виноват – своим делом надо заниматься, а это – оставить профессионалам, – вяло отбивался Сараев.

– Хаха! – захохотал Василий (совсем распоясался, подумал походя Сараев). – Профессионалам по гноблению годных граждан, чтобы стадо спокойных баранов чинно шагало на заклание.

– Вася! Стопэ! Завязывай! – одёрнул его разозлившийся вдруг наставник. – Вот это уже перебор. И потому в этот раз сам всё проведёшь. Давно пора.

Василий от такой перспективы сразу сдулся, рот захлопнул и начал теребить очки. Сараеву сразу стало его жалко. Но слово назад он взять не мог. Всем будет полезно, попытался договориться он со своей совестью. Но совесть всё равно колко выбуривалась изнутри.

Парень оказался совсем даже не юношей, как почему-то думал Сараев, как всегда невнимательно проглядевший досье. Длинный и по-подростковому нескладный, он лишь издалека походил на юнца, вблизи же видны были его года – наверное, ровесник ему, Сараеву. Но вот в глазах его пылал неуёмный огонь.

Вежливо подходил к обнаглевшим в своём фотожелании пассажирам, убеждал их не стопорить движение потока, его регулярно посылали, а он не отлипал, продолжал твердить, пока его оппонентам не надоедало, и они не ретировались, проклиная праведного дылду.

– Давай, давай, Вась, не меньжуйся, – напутствовал Сараев, хотя сам никакой уверенности не ощущал. Более того, чувствовал себя, словно учитель физкультуры, отправляющий пятиклассника под молоты Тайсона.

Василий затравленно обернулся, вздохнул и пошёл к длинному.

О чём они там разговаривали, Сараеву слышно не было, хоть и стоял он за соседней колонной – то и дело шумели подходящие и уходящие поезда. Он всё думал, почему не идут ребята с технологички (в метро они спускали мобильную капсулу), чего Вася тянет. А у напарника лицо разгладилось, рыжие кучеряшки глянцевито завились, плечики узенькие расправились – Георгий порадовался, тревога будто бы рассосалась. Но длинный отчего-то лыбился, кивал и периодически хлопал Василия по плечу. Странное панибратство – хмурился обратно Сараев. Снова неприятно засосало под ложечкой. А когда эти двое пожали друг другу руки, судя по всему, очень довольные собой, челюсть у Сараев отъехала вниз, и он лишь просипел подошедшему улыбающемуся стажёру, тыкая скрюченным пальцем:

– Васенька, ты чего ж это, куда это он…

– Алексей пошёл по своим делам, Георгий Иванович. – Смотрел немигающее и очки свои не трогал.

– А искупление? – ахнул Сараев. – Роспись где?

– А нет никакой росписи. И никакого искупления. Человек не заслужил, – спокойно ответил Василий.

Сараев обхватил голову и съехал по колонне на пол.

– Даша правильно говорит, что душегубы мы. Ради мнимой пользы хороших людей задавливаем. Да и польза эта… с тухлецой…

– Какая Даша?! Какое задав… А… ну да, понятно. Из-за бабы всё, – бесцветным голосом проговорил Сараев, стеклянно глядя на отходящий поезд.

В глазах мелькали не расписанные во что-то яркое вагоны, а предстоящее тусклое будущее. Правило конторы он помнил чётко: уравнитель, умышленно не выполнивший задание, низводится до успокоителя низшего звена. Без обжалований и восстановлений. Значит, ни зарплаты, ни путёвок, ни встреч с интересными объектами женского пола. Взамен – вечная каторга на галерах, заземлять неизрасходованные энергии граждан (такого добра хватало – всюду уравнители не успевали; не говоря уж про политику…). Неимоверное напряжение сил и никакого бонуса. Искупляй, так сказать, своеволие.

А Василий что-то возбуждённо говорил, что у Даши знакомые, что они собирают самых-самых уравнителей, что есть подпольный отдел, что…

Сараев слова эти слышал, но через мозг их не пропускал – он видел, что ребята из технологички наконец приехали. И приехали они по его, Сараеву, душу. С Васи взятки гладки – он стажёр, он на испытательном. Дадут ему другого наставника, и ещё кучу шансов – такими талантами не разбрасываются. А его, Георгия, не спасёт и Гаранян, грешков накопилось за Сараевым предостаточно, а тут такой повод…

– Мы вас не оставим, Георгий Иванович! Слышите? – кричал ему вслед Василий, когда дюжие молодцы прихватили Сараева под белы рученьки.

***

Сараев долго потом удивлялся, какую они, малолетки эти, оказывается, деятельности активную развели, как долго готовились, сколько всего наделали.

Думал, он, Сараев Георгий, один из лучших в Конторе. А тут еле-еле до середнячка дотягивает. Даша эта тоже… Василия он теперь понимал. Василий конечно…

– Георгий Иванович, ну что вы опять? Не отвлекайтесь, – одёрнул его наставник.

– А, да-да. – Он снова стал изучать объект.

Какой-то заштатный заместитель по какой-то там работе губернатора дремучей области… Вздохнул тихонечко, такой него, у Сараева, теперь удел. Начинать надо с малого (говорил Вася… Василий Андреевич). Мал клоп, да вонюч. Этот провинциальный чинуша. Такого нагородил, его целый город ненавидел. Когда большая ненависть, это у Сараева хорошо получалось, он пока в успокоителях на галерах впахивал, здорово настрополился (вот где талант-то твой, Гога, констатировал Сараев). Вспомнил, как вытаскивали его эти друзья. Саму Контору припечатали, гнев своих же сотрудников против начальства направили; все эти охранники с ребятами из технологички руководство (Давида жаль), всех запихнули на искупление; гидра сама себя пожрала, Сараева как короля на карете, как Ленина в вагоне вывезли. Вася… тьфу, Василий Андреевич ручку тряс, добро пожаловать, говорит, к нам. К народным уравнителям.

– Георгий Иванович, как, осваиваетесь? – сам гендир, сам Василий Андреевич зашёл.

Да, какой там Джим Хокинс, это скорее Билл Гейтс в молодости.

Прикидывался. Ладно, какие уж сейчас обиды. Вербовка дело такое. Почётно должно быть. Ценный кадр? Ага, ага, поэтому по оборзевшим вконец замам губеров он теперь работает.

Узнал, что давно его на карандаше держали. Не потому, что такой особенный сам по себе, а потому что он хитрым образом был встроен в систему. Нужный винтик, необходимый кирпичик – вынь, и всё посыплется. Ждали трещинки. Вот тогда, на лоджии, семейка эта подставная. Тот самый лёгкий поджопник для Даши и стал началом конца. Не дрогни сердце, закалённое в уравнительных акциях, они бы другого подобрали. Да только какая разница…

Но как же хочется иногда по бытовухе пройтись… Но нет, у народных – это на самотёке, мол, люди сами разберутся. А полицию там, общий уровень дисцплинки – это за политиками подтянется. За элитой. Которую ещё не воспитали, но в процессе. И в инет не лезли, там волна на волну находила, сшибка – бах! Само собой рассасывалось.

Ладно, что там с этим замом? Уж надо на самолёт бежать, а он никак досье не осилит.

– Васька, чёрт, возомнил себя господом богом, – уловило ухо тихий разговор коллег в комнате.

– Да уж, фиг сдвинешь, а прикидывался демократом… тихо так говорит, а словно ножом по…

– Гладко стелет… Ничего, будет и наш черёд.

Где-то я уже это слышал, подумал Сараев и, закинув в бумаги с досье в рюкзак, пошёл на такси.